Заметим, что оба произведения были сочинены по заказу императора Иосифа II для представления по случаю приема наместника Австрийских Нидерландов герцога Альберта Саксен-Тешенского и его супруги (младшей сестры императора) великой герцогини Марии Кристины.

Иоганнес Вебер пишет об этом так:

«Единственный раз имя Моцарта пришло на память Иосифу II. Для большого праздника, что планировался в оранжерее Шёнбрунна в феврале 1786 года, он приказал организовать театральное представление, где соревновались бы лучшие актеры Национального и Оперного театров. Моцарту было поручено сочинить “Директора театра”, пьесу на весьма заурядный текст. Сальери же должен был положить на музыку произведение Касти “Сначала музыка, а потом слова”, остроумное и забавное. “Директор театра” потом много раз давался в немецкой опере, но не имел достаточного интереса у публики»^{110}.

В произведении Моцарта главные партии исполнили Иоганн Готлиб Штефани (разговорная роль), Иоганн Валентин Адамбергер (тенор), Ало-изия Вебер (сопрано) и Катарина Кавальери (сопрано). Но это не помогло: итог специально организованного поединка оказался печальным для зальцбуржца. Опера Сальери была встречена аплодисментами восторженной публики, а зингшпиль Моцарта провалился.

Все тот же Вебер считает, что причина поражения Моцарта кроется прежде всего в разнице текстов, и добавляет, что Джованни Баттиста Каста был «протеже генерального директора театров графа Розенберга»^{111}.

Но всё обстояло не так просто.

Специально занимавшийся этим вопросом Марио Корти констатирует:

«Говорят, что причина успеха Сальери и провала Моцарта состояла в том, что у Сальери автором либретто был знаменитый поэт Джованни Баттиста Касти, а у Моцарта — немец Штефани. Это было не просто состязание между двумя композиторами, это было соревнование между двумя жанрами — итальянской оперой и немецким зингшпилем. <…> Проиграл зингшпиль, и проиграл Моцарт»^{112}.

Другие специалисты отмечали, что в произведении Сальери инструментальная часть была слабее, но зато вокальная — более качественна. Нашлись и такие, кто заявил, что причина провала Моцарта заключается лишь в том, что «его соперник Сальери гораздо лучше умеет угождать вкусам публики»^{113}.

Как бы то ни было, успех Сальери был огромен, и Моцарт в очном поединке с ним потерпел сокрушительное поражение. За свою работу Сальери получил 100 дукатов, а Моцарт — вдвое меньше. Заметим, что это было не первое подобное фиаско Моцарта: 24 декабря 1781 года он проиграл аналогичный поединок знаменитому виртуозу клавесина Муцио Клементи[35], который играл сонату собственного сочинения. То поражение, кстати, Моцарт перенес очень тяжело, и если Клементи был в восторге от игры Моцарта, то проигравший назвал Клементи «итальяшкой», «шарлатаном» и «просто механиком», заявив, что «вкуса у него ни на грош», а произведения его «незначительны». Удивительная невоспитанность! И как после всего этого объяснить тот факт, что, несмотря на подобные оскорбительные эпитеты, Моцарт через несколько лет использовал мотив из сонаты Клементи в увертюре к своей «Волшебной флейте»?

У Марио Корти читаем:

«Откроем Британскую энциклопедию, издание 1960 года:

“Можно по праву сказать, что Моцарт завершает старую школу фортепианной техники, тогда как Клементи — основатель новой шкоты”.

Такого же мнения придерживался Владимир Горовиц, один из исполнителей музыки Клементи. В известном телевизионном интервью он, на примерах Моцарта и Клементи, подчеркивал новаторство последнего, противопоставляя его традиционализму Моцарта.

Кстати, в следующих изданиях Британская энциклопедия произвела Клементи в англичанина, поскольку он долго жил в Англии, где и умер.

Надо сказать, что Клементи ничего плохого Моцарту не сделал. О Моцарте он всегда отзывался в самом уважительном тоне, восхищался его искусством и сыграл важную роль в распространении музыки Моцарта в Великобритании. В отличие от Сальери Клементи не занимал положения, на которое Моцарт мог как-то претендовать. Он был прославленным виртуозом, известным во всей Европе. Бетховен, к примеру, осознал значение Клементи и первые свои сонаты писал в его стиле»^{114}.

И вот такого человека Моцарт пренебрежительно обзывал «шарлатаном» и «итальяшкой»…

Впрочем, умение проигрывать, а также уважать своих коллег-музыкантов никогда не было сильной стороной очень высоко ценившего себя Моцарта. Что же касается Сальери и традиционно приписываемой ему зависти, то ему досталась лишь одна возможность — быть ее объектом со стороны Моцарта, которому, как назло, постоянно не везло именно там, где преуспевал Сальери.

Летом 1786 года Сальери прибыл в Париж. Композитор привез с собой партитуру новой оперы «Горации» (Les Horaces), написанной по либретто Николя Франсуа Гийяра[36], сделанному по произведению Пьера Корнеля.

Премьера этой трехактной оперы состоялась в Фонтенбло 7 декабря того же года, а потом, 29 января 1787 года, ее играли в Версале.

Сюжет этой трагедии довольно прост. Трое братьев из патрицианского рода Горациев были выбраны, чтобы сразиться с тремя лучшими воинами враждебного Риму города Альба-Лонга — братьями Куриациями. Они решили спор в пользу Рима, при этом двое Горациев пали в бою, а третий притворным бегством разъединил преследовавших его Куриациев и сразил их всех по очереди — одного за другим. С триумфом он вернулся в Рим и в гневе убил свою сестру, оплакивавшую смерть жениха — одного из погибших Куриациев. Приговоренный к смерти, он обратился к народу и был помилован.

В день премьеры оперы партию Камиллы, невесты одного из Куриациев, исполняла сопрано Антуанетта де Сент-Юберти, одного из братьев Куриациев — тенор Этьенн Ленез, молодого Горация — тенор Франсуа Лэй, старика Горация — бас Огюст Атанас Шерон.

К сожалению, опера не принесла большой радости композитору. Можно даже сказать, что она провалилась или, по образному определению музыковеда Кастиль-Блаза, — «упала плашмя»^{115}.

Обозреватель «Меркюр де Франс» тогда написал:

«В музыке мало песнопений, эффектов, интересных замыслов. В речитативах и в ариях имеются проблемы с просодией. Дух сцены страдает не меньше. <…> Автор не следует мотиву, не повторяет слова. Это как если бы перед глазами зрителя быстро перемещали картины, не давая ему времени всмотреться в них. От этого выглядишь более ослепленным, чем удовлетворенным. Эта система, имеющая ряд преимуществ, не должна приниматься неукоснительно, и господин Глюк, который ввел ее в практику первым, так не делал»^{116}.

Перед вторым представлением 10 декабря авторы провели три дня в работе, внося в оперу изменения, которые должны были понравиться публике, «но эти изменения не способствовали тому, чтобы вечер прошел лучше, чем премьера — наоборот»^{117}.

По данным Адольфа Жюльена, премьера принесла 4014 ливров дохода, при этом 82 билета были бесплатными; постановка 10 декабря принесла 3644 ливра (при 95 бесплатных билетах), а третья постановка 17 декабря дала лишь 2501 ливр при 122 бесплатных билетах. В результате «к концу месяца “Горации” дали лишь весьма слабую для новой постановки выручку в 10 159 ливров»^{118}.