Нелепость подобной постановки вопроса особо поражает, если еще раз вспомнить о том, что Сальери занимался с Бетховеном совершенно бесплатно в течение многих лет. И давал Сальери свои уроки бесплатно не потому, что «содеявший зло в молодости стремится к добру под старость», а потому, что он никогда не забывал о той помощи, которую сам получил в юности, в частности, от добрейшего Флориана Леопольда Гассмана.

К сожалению, сочинения таких вот Кремневых в СССР издавались огромными тиражами и именно по ним читатели формировали мнение о тех или иных исторических персонажах. Это как в старых советских фильмах: положительный герой всегда был белокур и голубоглаз, а отрицательный имел узкие губы, усики и низкий лоб, закрытый темными волосами. И если положительный, то положительный во всем, а если отрицательный, то и отрицательный тоже во всем. В результате история, как и литература, заполнилась персонажами-штампами, не имевшими ничего общего с реальными людьми, которые всегда очень и очень разные. Вот и в данном случае «мстительный старик» Сальери при ближайшем рассмотрении оказался превосходным педагогом, которого ученики, включая и строптивого Бетховена, глубоко уважали и называли не иначе как «отцом композиторов» и «нашим общим дедом».

Талант Франца Шуберта, родившегося в 1797 году, Сальери разглядел, когда тот еще мальчиком пел в придворной капелле. После этого он взял его к себе на бесплатное обучение. Пятнадцатилетний Шуберт начал изучать с Сальери контрапункт в июне 1812 года. Но до этого, еще в 1810 году, Сальери был очень удивлен качеством сочиненных Шубертом двенадцати менуэтов, которые, к сожалению, так потом и не были найдены.

Биограф Шуберта Ипполит Барбедетт пишет: «Сальери был самым важным человеком в Вене, с точки зрения музыкального авторитета. <…> Он провел там 59 лет своей жизни, был близким другом Моцарта, служил четырем австрийским правителям. Он сочинил огромное число кантат, симфоний, ораторий, опер и т. д. Он полвека провел в Австрии, но так и не смог выучить язык страны. Он и сам смеялся над своей манерой коверкать немецкий. В разговоре он имел обыкновение смешивать три языка, что выглядело довольно странно, ибо он говорил очень даже бегло. <…>

Сальери заинтересовался Францем и попросил придворного органиста Ружичку обучить его “секретам basso continue”. Уроки начались, но маэстро очень быстро понял, что ничего не может дать ученику. “Он всё, — говорил он, — получил от Бога”. <…>

Тогда Сальери сам занялся Шубертом и почти ежедневно давал ему уроки композиции; он изучал с ним исключительно итальянские партитуры, но ребенок не хотел прислушиваться к голосу разума по этому вопросу, ведь он предпочитал Моцарта и особенно Бетховена, и это был выбор, который Сальери не особенно разделял. Он так далеко заходил со своим национальным упрямством, что, когда Сальери давал ему для переложения на музыку итальянские стихи, называя немецкий варварским языком, ученик его становился красным от ярости и кричал, что хочет работать только со стихами Гёте и Шиллера. Учитель не мог удержаться от смеха, но в конечном итоге их расставание стало неизбежным.

Когда Шуберт стал достаточно сильным, чтобы уже лететь на своих собственных крыльях, уроки прекратились, но Франц никогда не прекращал преклоняться перед своим мэтром, выказывая ему самое сердечное уважение»^{240}.

Кстати сказать, сохранилось немало ученических композиций Шуберта с замечаниями и правками Сальери. «С какой тщательностью относился композитор, занимавший самую высокую позицию в Вене, к урокам, которые он давал безвестному тогда мальчику! Шуберт всегда считал себя учеником итальянского мастера. Характерно, что Шуберт посвятил учителю пять песен на стихи Гёте. <…> И это несмотря на то, что Сальери не одобрял тяготения своих учеников к немецкой песне»^{241}.

Первым из сочинений Шуберта, исполненным публично, стала месса № 1: под управлением брата композитора Фердинанда Шуберта эта месса прозвучала на фестивале, посвященном столетию церкви в Лихтентале, родном городе Шуберта. Произведение было принято настолько благосклонно, что уже через десять дней состоялось его второе исполнение. А Сальери, просмотрев партитуру этой мессы, сказал, что счастлив иметь такого ученика.

Свою первую оперу Шуберт сочинил в 1814 году, и вот что написала об этом в своей книге мадам Агата Перье Одле:

«Эта первая опера, вышедшая из-под пера семнадцатилетнего молодого человека, стала большим сюрпризом для его учителя Сальери, который с 1811 года не прекращал проявлять к нему всё возрастающий интерес. Многие описывали Сальери слишком темными красками <…> однако это был человек любезный и благожелательный, остроумный, плодовитый на разного рода анекдоты и веселые рассказы; да, он мог легко вспылить, но и успокаивался он также быстро. Он не завидовал и не противостоял Моцарту»^{242}.

Уже упомянутый биограф Шуберта Б. Г. Кремнев описывает его взаимоотношения с Сальери следующим образом:

«Шуберта Сальери встретил ласково. Маленький толстенький подросток, неловко переминающийся с одной короткой ноги на другую, беспокойно перебирающий пальцами вытянутых по швам рук, раздобрил его. Улыбнувшись, что случалось с ним редко, он усадил мальчика в глубокое кресло, и тот утонул в нем. Вобрав короткую шею в плечи, сидел он, прижавшись к пропахшему пылью плюшевому подлокотнику, и боязливо поблескивал стеклами очков. А по комнате легким, пружинящим шагом ходил сутулый старик, остроколенный и тонконогий, в старомодном черном фраке, черных панталонах и черных чулках. Ни дать ни взять — ворон, нахохленный и древний.

Но вот он подошел к роялю и, не присаживаясь на стул, заиграл.

Аккорд. Другой. Третий. Могучая музыка. Словно поступь богов. Слушая ее, не думаешь ни о чем. Даже о страхе перед этим суровым стариком, так похожим на зловещую птицу. Да и он уж не тот, что был. Музыка и его переменила. Он кончил играть. Но музыка, кажется, всё еще звучит в нем. Лицо смягчилось. Глаза светятся силой. Рука, сухая и жесткая, мягко ерошит твои волосы. А голос, тоже мягкий, тихо произносит:

— Маэстро Глюк! “Орфео”!.. А сейчас — смотреть партитура… Читать, изучивать…

Уроки с Сальери становились всё чаще. И всё продолжительнее. Учитель был доволен учеником, ученик — учителем. Перед Шубертом, восхищенным и потрясенным, раскрывались глубины глюковских образов. Мощных, могучих, ошеломительно правдивых. Это было новое искусство, хотя и созданное в прошлом столетии. И тайны его постигались почти что из первых рук. Вряд ли кто-либо другой, кроме Сальери, смог бы лучше истолковать смысл той или иной музыкальной идеи и нагляднее показать путь, по которому автор шел к воплощению ее.

Сальери признал в Шуберте редкий талант. Даже он, скупой на слова и особенно на похвалы, не мог удержаться от пылких пророчеств, предрекая Францу блестящее будущее.

К нему Сальери и готовил своего ученика. С кротовьим упорством. И, разумеется, на свой вкус и манер.

Для него идеалом композитора был оперный композитор, а образцом музыкального творчества, если не считать Глюка, — итальянская опера. Он поставил себе целью подготовить из Шуберта оперного композитора. Для этого он заставлял мальчика штудировать тяжелые фолианты старых оперных партитур, писать музыку на тексты старинных итальянских либреттистов, изображать в звуках давно умолкнувшие и неведомые мальчику страсти, подчас ходульно и выспренне выраженные на чужом и абсолютно непонятном языке.

Всякую попытку петь своим голосом он строго пресекал. Всякое отклонение от стародавних правил беспощадно преследовал. <…>

Стоило в этой алгебре звуков, созвучий и ритмических фигур прорваться чему-то живому, как нотный лист покрывался красной сыпью исправлений. Карандаш учителя свирепо носился по строчкам — вычеркивал, выправлял, вписывал. И только когда усеченное отпадало, а оставшееся приводилось к норме, освященной традицией и законом, Сальери удовлетворенно хлопал Шуберта по спине и угощал шоколадом с воздушным пирожным.