Драгоценные металлы (золото и серебро) играли главную роль, банковская система была почти не развита, а безналичные средства платежа находились в зачаточном состоянии. Любые государственные выплаты (другому государству или наёмным войскам) выглядели чаще всего как физическая перевозка денег на телегах.

Налоговая система также была архаична. В ней господствовали неравенство и многочисленные привилегии. Церковь и её служители, дворянство, королевские чиновники не платили основного налога – тальи (taille). От него также были освобождены многие города, местности или даже целые провинции. Бремя налогов почти целиком лежало на крестьянах и незнатных горожанах, и с усилением налогового гнёта вспыхивали многочисленные крестьянские восстания (см. раздел «Хронология…»).

Талья являлась распределительным налогом: сумма, необходимая государству, каждый год фиксировалась Королевским советом, после чего развёрстывалась между провинциями – теми, которые её платили, после чего провинциальные власти (в некоторых местах провинциальные ассамблеи или штаты) распределяли будущие выплаты между различными местностями и приходами, учитывая все исторические и обычные привилегии. В каждом приходе сумма вновь подвергалась развёрстке – иногда «на очаг» (т.е. на семью), а иногда по головам.

Необходимая королевской власти сумма довольно редко собиралась целиком, так как многим налогоплательщикам (которые тогда, разумеется, так не назывались) не удавалось выплатить назначенного им налога. Не все сборщики успешно справлялись с обязанностями, а некоторые местности вообще устраивали бунты и налогов не платили вовсе. Иногда приходилось объявлять о налоговой амнистии и «прощать» совершенно безнадёжные долги за несколько лет.

Существовали и другие налоги, часто несправедливые. Среди наиболее крупных назовём налог на соль – габель (gabelle) и косвенные налоги (на вино, мясо, рыбу и некоторые другие, в основном продовольственные, товары) – эд (aides). Напомним, что Церковь также взимала свою – довольно крупную – долю, вдобавок к которой многие почти вынужденно оставляли ей по наследству часть своего имущества.

Неупорядоченность сбора налогов, а также множество непредвиденных затрат и расточительство правителей часто приводили к серьёзному дефициту. Почти каждый год в казне появлялись «дыры» (за исключением, пожалуй, периода правления Сюлли, которому временно удалось навести порядок). Это явление объясняет многие события. Например, огромная задолженность Франции флорентийским банкирам вынудила Генриха IV на брак с Марией Медичи, приданое которой позволило уменьшить общий долг. Под давлением королевских кредиторов были приняты такие непопулярные решения, как введение новых налогов. А в декабре 1604 г. королевская власть оказалась вынуждена установить новую ежегодную плату – полетгу (paillette), или годовой сбор (droit annuel), – за чиновничьи должности, передаваемые по наследству, что фактически позволяло ей купить дворянство[661].

Франция в ту эпоху была всё ещё довольно сильно раздроблена, как и многие другие европейские государства. Некоторые территории были присоединены к ней совсем недавно, многие ещё не являлись юридически французским королевским доменом, а находились в прямой личной вассальной зависимости или просто были завоёваны de facto, но не присоединены de jure. Другие были включены в королевский домен при Генрихе IV (например, огромные территории в Лимузене, Арманьяке, Оверни, Нормандии и т.д.). При его сыне Людовике XIII были официально присоединены Беарн и Наварра, наследственные земли Бурбонов, которые отошли к Франции с приходом Генриха IV к власти. Большой анклав вокруг Авиньона принадлежал папам, а на восточной границе огромные территории (ныне французские) – в Лотарингии, Эльзасе, Савойе, Фландрии, Франш-Конте – всё ещё находились под властью Испании, Священной Римской империи или Пьемонта. Таким образом, Амьен, Дижон или Лион располагались совсем недалеко от границы.

Впрочем, граница в то время не представляла собой чётко обозначенной непрерывной линии, а выглядела как цепь защищённых крепостей с нередко спорными территориями между ними. Государственная принадлежность земель основывалась скорее на зависимости от того или иного государства, чем на фактическом местонахождении. Поэтому, например, некоторые земли в Лотарингии (так называемые «Три епископства»: Метц, Туль и Верден), оккупированные Генрихом II в 1552 г., всё ещё считались германской империей своими, вплоть до урегулирования этого вопроса Вестфальскими договорами (1648 г.).

Основными соседями – и потенциальными врагами – тогдашней Франции являлись Англия, Испания и Священная Римская империя германской нации. Остальные страны либо находились слишком далеко (Швеция, Польша, Россия, Османская империя), либо были слишком слабы, чтобы представлять угрозу для Франции, самой населённой европейской страны (Дания, Савойя, Соединённые провинции, Венеция).

В Англии наблюдалось всё большее обострение внутренних проблем, она также усилила свою колониальную экспансию и поэтому чаще являлась для Франции не врагом, а союзником в борьбе против претензий Габсбургов на мировое господство. Эта династия находилась у власти в Испании и Австрии и пыталась реализовать идею единства Европы, а также единения христиан, по крайней мере, в Западной Европе. Политика Генриха IV, а затем и Ришельё была направлена на поддержку протестантских стран в целях противостояния Австрийскому дому, как тогда называли австрийских и испанских Габсбургов. Земли Габсбургов как бы брали Францию в тиски, этой династии принадлежали не только собственно испанские и германские земли, но и Франш-Конте, Нидерланды (фактически только испанская часть, примерно соответствовавшая нынешней Бельгии, на границе с Францией), а также (формально) Швейцария. Габсбурги господствовали в половине Италии (например, в Ломбардии), могли рассчитывать на безоговорочную поддержку Папы, которому принадлежали обширные территории. Именно поэтому вопрос о Вальтелине (см. раздел «Хронология…»), который сегодня может показаться незначительным, являлся на самом деле весьма важным: эта долина в Швейцарии соединяла испанских Габсбургов (которым принадлежали Милан и Ломбардия) и австрийских (которые владели Тиролем). Это означало, что испанские войска могли прийти на помощь имперским или быть переброшены, например, на подавление восстания в Соединённых провинциях. Вальтелина была ключом к тогдашнему геополитическому равновесию, и не зря она надолго стала камнем преткновения в отношениях между Францией и Австрийским домом.

Официально цель Габсбургов выглядела вполне благородно – создать союз христианских стран и всей Европы. В 1571 г. морское сражение при Лепанто между турками и христианскими союзниками (в основном Испанией, Венецией и Папой) позволило оказать сопротивление Османской империи и временно сдержать её экспансию в Европе. Точно так же предполагалось побороть внутреннюю протестантскую «ересь» и предпринять совместные усилия по обращению в христианство «дикарей» Америки, Африки и Азии. Именно поэтому политика Франции, противостоявшая проекту «универсальной монархии» Габсбургов, не только не была понятна многим европейским странам, но и при самом французском дворе подвергалась резкой критике поборниками «испанской партии».

Следует также помнить, насколько тогдашний мир оставался ещё огромным, многие территории были плохо или вообще не освоены европейцами. Первые контакты с Японией и Китаем, например, относятся лишь к 1540 – 1550-м годам. Транспорт был чрезвычайно тихоходен, поскольку целиком зависел от конской тяги на земле и от человеческих сил и ветра на воде.

Даже при частой смене лошадей средняя скорость не превышала 10 км/ч. Новость о передвижениях войск или об исходе важной битвы могла прийти в Париж лишь неделю спустя. Постоянной почты ещё не существовало, а гонцы подвергались нападениям, поэтому даже небольшое путешествие становилось целым приключением. При обмене посланиями правителям нередко приходилось создавать личную службу посыльных и гонцов, а также пользоваться шифрами и кодами. Посол являлся исключительным представителем своей державы при дворе иностранного монарха, поскольку не имел возможности своевременно получать полные инструкции, что нередко вынуждало его проявлять личную инициативу, а его стране позволяло иногда отказываться от ратификации соглашений, достигнутых с превышением полномочий (так нередко поступал и Ришельё) или переставших быть выгодными из-за изменений на мировой арене.