Царство Божие – это первооснова управления государством и на самом деле вещь настолько необходимая, что без данного принципа ни один из государей не сможет благополучно царствовать, а ни одно государство – жить в счастье и довольстве.

Можно было бы легко сочинить целые тома, посвящённые столь важному предмету, для чего из Священного Писания, сочинений Отцов Церкви и всякого рода исторических трудов мы почерпнули бы бесконечное число примеров, наставлений и увещеваний, направленных на одну и ту же цель.

Но поскольку каждый прекрасно понимает разумом, что возник не сам по себе, а что Бог является его Создателем и, следовательно, руководителем, то не найдётся человека, не чувствующего, что природа начертала эту истину в его сердце неизгладимыми письменами.

Сколько государей погубили и себя и государство, основывая свою политику на рассуждении, противном тому, что они знали, и сколько других были осыпаны благословениями за то, что подчинили свою власть той, от которой она происходит, за то, что не искали величия нигде, кроме как в величии своего Творца, и за то, что более пеклись о Его Царствии, нежели о своём собственном царствовании, – так что и я не стану более распространяться об истине столь очевидной, что она не нуждается в доказательствах.

Скажу лишь коротко, что как не может быть счастливым царствование государя, позволяющего беспорядку и пороку хозяйничать в своём государстве, так и Бог не допустит, чтобы был несчастным правитель, который станет особенно стараться об утверждении Его владычества в своей державе.

Нет ничего полезнее для такого святого дела, нежели добропорядочная жизнь государей, этот наглядный закон, обязующий сильнее, чем все законы, сочинённые ими для того, чтобы принудить к добру, о коем они пекутся.

Если верно, что, совершая какое-либо преступление, монарх грешит больше тем, что показывает дурной пример, а не самим фактом проступка, то также бесспорно и другое: коль скоро, издавая какие-то законы, государь сам следует своим предписаниям, то его пример не менее способствует соблюдению его распоряжений, чем все наказания, объявленные в его указах, какими бы суровыми эти наказания ни были.

Беспорочность государя, ведущего благопристойный образ жизни, способна скорее изгнать порок из его царства или королевства, чем все указы, которые он мог бы на этот счёт составить.

Благоразумие и воздержанность того, кто не бранится, скорее пресечёт все ругательства и богохульства, слишком распространённые в государствах, нежели любая строгость, которую правитель может проявить по отношению к тем, кто предаётся подобным мерзостям.

Однако сие не должно служить причиной воздерживаться от сурового наказания за неприличное поведение, брань и богохульство;[532] напротив, в этом вопросе никакая жёсткость не будет чрезмерной, и, какой бы святой и образцовой ни была жизнь государя или чиновника, никогда не будет считаться, что они выполняют свой долг, ежели, призывая к благопристойности своим примером, не принудят к тому же самому строгостью законов.

Нет на свете правителя, который не был бы обязан, исходя из рассматриваемого принципа, добиваться обращения тех живущих под его властью людей, что сбились с пути праведного[533]. Но поскольку человек по природе своей – существо разумное, то считается, что государи, исчерпавшие все разумные средства для достижения столь благой цели, выполнили свой долг в этом отношении; да и благоразумие не позволяет им употреблять столь рискованные средства, с помощью которых можно вырвать и пшеницу, когда надо удалить лишь сорняки, от коих непросто очистить государство иначе, чем деликатными способами, не устраивая потрясений, могущих его погубить или по меньшей мере причинить ему значительный вред[534].

Поскольку государи обязаны утверждать истинное богопочитание, то им надлежит предпринимать все усилия для изгнания всякой лживой видимости оного, которая столь пагубна для государства, что можно сказать поистине, что под прикрытием ханжества нередко вынашивались самые вредоносные замыслы.

Многие люди, чья слабость равноценна хитрости, иногда пользуются такими уловками, которые обыкновенно свойственны женщинам, ибо этот пол более склонен к набожности, а характерная для него беспомощность чаще заставляет их прибегать к подобному притворству, которое предполагает меньше серьёзности, нежели лукавства.

Природная просвещённость учит каждого, что человек, будучи сотворён разумным, должен всегда поступать лишь согласно велениям разума, иначе он пойдёт наперекор своей природе и, следовательно, наперекор тому, кто её создал.

Ещё она учит, что, чем знатнее человек и чем выше он стоит, тем больше внимания он должен обращать на этот принцип и тем реже превратно употреблять свой рассудок, который составляет его суть, потому что превосходство над другими людьми принуждает его сохранять данное ему от природы сообразно замыслу, который имел в виду тот, кто его возвысил.

Из этих двух принципов явственно вытекает, что человек должен давать разуму властвовать безраздельно, а сие требует не только ничего не предпринимать без его совета, но и, более того, обязывает человека сделать так, чтобы все находящиеся под его властью чтили разум и неукоснительно ему следовали.

Этот вывод является посылкой для другого, который учит нас, что как не следует желать ничего неразумного и несправедливого, так не следует желать и ничего такого, чего нельзя будет добиться и при осуществлении чего повеления не сопровождаются повиновением; в противном случае разум не будет царствовать безраздельно.

Применить этот принцип на практике тем легче, если учесть, что любовь – сильнейшая побудительная причина, заставляющая покоряться, а подданные не могут не любить государя, ежели знают, что всеми его действиями руководит разум.

Власть принуждает к повиновению силой, разум же склоняет к нему убеждением, и гораздо целесообразнее руководить людьми при помощи способов, позволяющих незаметно подчинить себе их волю, нежели таких, которые чаще всего заставляют их действовать лишь покуда их к этому вынуждают.

Если правда, что разум должен быть факелом, освещающим путь государям в их собственном поведении и управлении государствами, то также истинно и то, что нет на свете ничего менее совместимого с разумом, чем страсть, которая так ослепляет, что иногда заставляет принимать тень за отбрасывающий её предмет, а посему государь должен всячески избегать следования подобной напасти, из-за которой он может вызвать к себе ненависть, – ибо это прямо противоречит тому, как надо вести себя человеку, чтобы отличаться от скотов.

На досуге к людям нередко приходит сожаление по поводу поступков, совершённых второпях под воздействием страсти, но у них никогда не возникает желания каяться в том, что было продиктовано соображениями разума.

По указанным причинам надобно сильно хотеть исполнения того, что было решено, поскольку это единственный способ добиться повиновения; и как смирение есть первооснова для совершенствования христианина, так и повиновение есть наиболее крепкое основание совершенного подчинения, столь необходимого для существования государств, что ежели оно недостаточно, то они не могут процветать.

Есть множество дел такого рода, в отношении которых между желанием и его воплощением не существует никакой разницы в силу той лёгкости, с какой их можно исполнить, однако желание должно быть действенным, то есть настолько неколебимым, чтобы оно оставалось неизменным и чтобы после отдачи распоряжения о его выполнении те, кто не повиновался, подлежали суровому наказанию.