Одним словом, у каждой нации есть пороки, и разумнее всех те народы, которые сами стараются приобрести качества, коими природа их обделила.

Легче прибавить к мужеству, храбрости и обходительности французов хладнокровие, терпение и дисциплинированность, чем наделить нации флегматические тем огнём, коего они от роду лишены.

Французы способны ко всему, при условии что те, кто ими руководит, умеют как следует научить их, что им надлежит делать.

Присущее французам мужество, которое побуждает их искать войны во всех частях света, подтверждает этот тезис, ибо живут они как испанцы в своих войсках, как шведы – в своей стране, как хорваты[563] – в своих полках и как голландцы – в своих провинциях.

Они соблюдают тогда дисциплину, как свойственно и тем и другим, а сие прямо доказывает, что если внутри страны они остаются со своими природными недостатками, так это оттого, что к ним здесь относятся терпимо и не знают, как оные исправить.

Если внутри королевства они не соблюдают надлежащей дисциплины, в том не столько их вина, сколько начальствующих над ними, которые обыкновенно довольствуются изданием прекрасных распоряжений, но не прилагают должных усилий, чтобы обеспечить их выполнение.

Нет ничего легче, чем составить правила о том, как надо жить, и нет ничего труднее, чем воплотить их на практике, но всё-таки это не является чем-то неосуществимым.

Следует, ежели возможно, разъяснить справедливость этих правил, прибегая к доводам рассудка, а затем безжалостно и непреклонно наказывать тех, кто их нарушает.

Если одно, два или три наказания не пресекут ослушания, то оно в конце концов возьмёт верх; и смею сказать Вашему Величеству, что ежели Вы отыщете лиц, достойных командовать, то у Вас не будет недостатка в подданных, умеющих подчиняться, ибо совершенно очевидно, что распространённое повсюду мнение о неприспособленности французов к порядку и дисциплине исходит лишь из неумения наших полководцев выбирать средства, необходимые для достижения поставленных ими целей.

Осада Ла-Рошели, где в течение тринадцати месяцев двадцатипятитысячная армия получала приказы и повиновалась им, как это делали бы монахи, если бы носили оружие, равно как пиньерольский поход[564], где происходило то же самое, чётко подтверждают сказанное мною.

Однако необходимо, чтобы военачальник делал своё дело невзирая на лица и слыл бы таковым, поскольку ясно, что ежели в нём не увидят достаточно твёрдости, помогающей оставаться непреклонным в строгом исполнении учреждённого им устава, то никто не будет считать себя обязанным оный соблюдать или, по крайней мере, многие отважатся на его нарушение, думая, что могут совершить это безнаказанно.

Но если командующий будет столь же неутомим в раздаче наказаний, как нарушители устава в совершении проступков, то его твёрдость положит конец нашему безмерному легкомыслию. А без такого средства никак не приходится рассчитывать на то, что удастся удержать в пределах разума столь кипучую и порывистую нацию, как наша.

Казни Марийяка и герцога де Монморанси в одночасье привели в должное повиновение всех вельмож королевства, и, смею уверить, наказание десяти офицеров и пятидесяти солдат поддержит дисциплину во всей армии и сделает её способной к выполнению всего, что будет угодно.

И ежели наказывать всех, кто не исполняет свой долг и свои обязанности, то наказанных будет мало, ибо немного найдётся желающих с радостью рискнуть головой, когда станет известно, что гибель неизбежна; поэтому, предав смерти нескольких, можно сохранить жизнь многих, а также повсеместный порядок.

Никогда недостатки нашей нации не проявлялись столь ярко, как в царствование Вашего Величества, которое, будучи ознаменовано большим счастьем и беспримерным благоразумием Вашей политики, было также отмечено, по мнению самых здравомыслящих людей, многими изменами, которые Вы пережили, и многими легкомысленными поступками, совершёнными Вам во вред.

Рассмотрев многократно причины как тому, так и другому, не боюсь сказать, что эти легкомысленные поступки и многочисленные измены происходили от слабости управления в пору несовершеннолетия Вашего Величества[565], когда люди настолько привыкли к разного рода вольностям, что решили, будто и во время Вашего царствования смогут продолжать их с прежней безнаказанностью. Можно отметить несколько причин существования этих недостатков.

Первая причина состоит в том, что с ростом числа коллежей, монашеских общин и чиновников в судебном и финансовом ведомстве стало меньше солдат, чем раньше, а из-за этого число покинувших армию дезертиров кажется больше, ибо ныне уже нет стольких людей, как прежде, которые становились бы на место воинов, отказавшихся исполнять свой долг.

Во-вторых, раньше военные могли скорее разбогатеть, чем сейчас, когда кредиторы и откупщики собирают все сливки во Франции к великому неудовольствию тех, кто оказывается вынужден рисковать своей жизнью почти задаром.

В-третьих, военачальники сегодня менее строги в налаживании воинской дисциплины и менее суровы в наказании дезертиров, чем наши отцы.

В-четвёртых, французы так долго не вели войны за границей[566], где бы им довелось биться с сильным противником, что почти забыли военное ремесло и разучились выносить тяготы, к которым они столь мало привычны, хотя таковых много надлежит претерпеть, когда приходится иметь дело с врагом бдительным, хитрым и мощным.

Прибавлю к этим рассуждениям, что здоровье Вашего Величества не позволяло Вам всегда находиться в армии, а несправедливость французов такова, что они начинают роптать там, где им приходится рисковать жизнью, ежели не видят своего короля, присутствие коего, как им кажется, обеспечивает в какой-то степени их безопасность.

Лишь враги французского государства могут с успехом воевать, имея второстепенных полководцев: присущее их нации хладнокровие даёт им это преимущество; французы же менее, чем кто бы то ни было, способны так поступать, ибо тот же пыл, который вселяет в них мужество и желание сражаться, придаёт им также нетерпение, которое ничем, кроме присутствия короля, побороть нельзя.

Если иногда случалось так, что крупной кампании под руководством младшего военачальника сопутствовал успех, то тут же выяснялось, разумеется, что те, кого осенила удача, были людьми, пользовавшимися непререкаемым влиянием как в силу доверия, питаемого к ним государем, так и благодаря собственным достоинствам, или же военные действия не столь долго продолжались, чтобы, одолев неприятелей, нельзя было бы победить ещё и нрав французов.

Мне очень тяжело, что я вынужден напоминать здесь о пороках, которые Ваше Величество многократно наблюдали у своего дворянства, однако они настолько очевидны и общеизвестны, что скрыть их невозможно.

Моё доброжелательное отношение к дворянству заставляет меня рассмотреть оные, дабы отыскать для них оправдание и надлежащее средство исправления.

Уважение, коим дворянство пользовалось в прошлом, почти не позволяет поверить, что в ряде случаев во время Вашего царствования оно поступало дурно; но я покажу, без сомнения, причину этого тем, кто видел последствия.

Всякий понимает без труда, что существует великая разница между духом, который по своей природе воспаряет ввысь, и самыми грубыми частями тела, которые привязаны к земле.

Цвет дворянства, который добровольно ищет войны, проникнут тем самым духом, что стремится вверх и пользуется всеобщим уважением, та же часть, что идёт воевать лишь под принуждением законов королевства, подобна если не осадку, то по меньшей мере остающемуся на дне бочки и попахивающему осадком вину, которое так мало ценится, что его и лакеям едва ли можно подносить.