Терпение же, помогавшее Вам выдерживать коварство и легкомыслие, столь часто толкавшие герцога Лотарингского на вооружённую борьбу с Вами, так долго, как это было возможно, не подвергая опасности благо государства и не идя наперекор своей совести, – настолько необыкновенно, что в истории найдётся совсем немного примеров подобной добродетели.

Великодушие, проявленное Вами тогда, когда Вы пожелали лишь временно занять ряд его крепостей[239] в порядке компенсации за повторно совершённые им проступки, – что могло бы понудить его к исполнению долга, если бы его безумие не было сопоставимо по масштабам с его способностью нарушать слово, – выше всяких сравнений, ибо немногие государи упустили бы случай завладеть соседним государством, когда они имеют для этого и законную причину, и возможность.

После стольких провинностей, допущенных герцогом, являвшимся Вашим вассалом[240], после того как он в нарушение своего обещания пошёл против божественного права и человеческих установлений и похитил у Вас залог[241], почти такой же ценный, как Ваше государство, Вы отобрали у него владения[242], причём сделали это в тот момент, когда его коварство и непостоянство зашли так далеко, что уже ничто, кроме крайних средств, не могло их исцелить; и проявленная Вами при том рассудительность заслуживает всяческих похвал, ибо если бы Вы сделали это раньше, то можно было бы усомниться в Вашей справедливости. Но в то время Вы не могли более медлить, иначе рисковали показаться недальновидным политиком и своим бездействием совершить ошибку, равнозначную той, что допустил бы какой-нибудь государь, который силой отнял бы владения у другого безо всякого на то основания.

Можно многое поведать о Вашем добросердечии, которое побудило Вас в третий раз добиваться возвращения герцога Орлеанского во Францию, хотя, принимая во внимание многократно совершённые им проступки и исключительное вероломство его приспешников, было непохоже, что можно рассчитывать на его верность. Многие справедливо полагали, что его возвращение ставило под угрозу безопасность Ваших самых преданных слуг[243], и, однако же, именно эти последние были единственными, кто просил Вас вызволить Вашего брата из той опасной ситуации, в которой тот оказался по своей же вине.

Если рассмотреть все обстоятельства, то этому деянию найдётся немного примеров в древности, да и в будущем, наверное, мало кто сумеет совершить подобное.

Как требовалась чрезвычайная смелость, чтобы пойти наперекор собственному мнению Вашего Величества и посоветовать Вам значительно увеличить герцогский удел[244], дать ему пост губернатора провинции и ещё какой-нибудь город, когда зашла речь о его возвращении из Лотарингии после первого отъезда из государства, точно так же была нужна немалая твёрдость, дабы целый год сопротивляться его настойчивым просьбам о предоставлении ему пограничной провинции[245], куда он хотел удалиться по отъезде из Фландрии.

Маргарита Лотарингская, герцогиня Орлеанская

Маршал Франсуа де Бассомпьер

К большому счастью, оба совета были успешно воплощены в жизнь, и уступка в первом случае стала причиной возвращения герцога в первый раз, причём носила она столь невинный характер, что сумела в тот раз принести пользу, а злоупотребить ею оказалось невозможно, хотя сообщники герцога и пытались это сделать.

Однако же отказ от уступки во втором случае отнюдь не помешал герцогу вспомнить об исполнении долга и возвратиться в своё отечество[246], как в единственное место, где он мог чувствовать себя защищённым. Напротив, именно этот отказ в конце концов вынудил его вернуться с намерением столь же добрым, сколь прежде оно было худым, по признанию самого герцога и его приближённых, когда под видом обеспечения собственной безопасности герцог требовал для себя пристанища, чтобы иметь возможность вновь нарушать спокойствие Франции.

Исключительные благодеяния, коими Ваше Величество осыпали Пюилорана, дабы он склонял своего господина к добрым поступкам, настолько достопамятны, что о них нельзя здесь не упомянуть.

Наказание же, понесённое им, когда Вам стало известно, что он продолжает злоупотреблять Вашей милостью, было совершенно справедливым и совершенно необходимым, а потому также заслуживает быть здесь упомянутым.

Уверен, что в связи с этим делом наши потомки обратят внимание на три весьма важных обстоятельства: всецелую преданность одним лишь государственным интересам со стороны Ваших приближённых, которые, приняв названного господина в свой круг[247] согласно Вашим указаниям, не переставали советовать Вам его арестовать, ибо это было необходимо ради блага государства; похвальную предусмотрительность, проявленную в том, что арест был осуществлён в присутствии герцога Орлеанского, коему ничего не оставалось, как, находясь рядом, одобрить это деяние, исполнения коего он, находясь далеко, опасался бы в отношении самого себя, ежели бы не узнал на опыте, что гнев направлен не против него; а также великую смелость, с которою ему предоставили в то же самое время такую свободу, какую он имел раньше, предоставили, исходя из одного-единственного предположения о том, что поскольку его скверное поведение происходило лишь от дурных советов, то стоит только устранить причину, как прекратится и следствие, и что, едва герцог лишится подобных советчиков, он по собственному разумению изберёт путь, противоположный тому, на который его толкали чужие мнения.

Это событие и многие другие, случившиеся во время Вашего царствования, являются, без сомнения, подтверждением следующего принципа: в некоторых ситуациях, когда речь идёт о спасении государства, требуется такое мужество, которое иногда выходит за рамки обычных правил благоразумия, и порой бывает невозможно оградить себя от некоторых напастей, не положась на милость судьбы или, лучше сказать, на Провидение Божие, ибо Господь никогда не отказывает в поддержке, когда наша собственная мудрость оказывается более не в силах нам помочь.

Впрочем, Ваша политика будет признана совершенно справедливой, и будущие читатели истории нашего времени увидят, что Ваше Величество никого не наказывали, не попытавшись сначала призвать заблудшего к повиновению значительными благодеяниями.

Д'Орнано был поэтому произведён в маршалы.

Великий приор должен был вот-вот сделаться адмиралом[248], когда стал оказывать дурное влияние на своего брата, так что они оба дали Вам повод заключить их под стражу.

Маршал де Бассомпьер жил только за счёт Ваших милостей, когда из-за его речей и поступков при дворе Вы были вынуждены поместить его в Бастилию[249].

Хранитель печати Марийяк тем более был обязан служить Вам самым преданным образом, ибо фортуна возвела его на такую высоту, что ему уже не оставалось желать ничего более[250], сколь бы честолюбив он ни был.

Его брат, маршал, назначенный губернатором Вердена и получивший высокий чин на королевской службе, имел все возможности, будучи обласкан Вашими милостями, избежать смертной казни, до которой его довели собственная неблагодарность и дурное поведение[251].