— Муж у тебя летчик, замечательный человек. Все это так. Но нельзя же и родителей забывать! Считай, два года не виделись.
— Год и десять месяцев, папа!
— Все равно много. Мы вот стареем, побаливаем…
— Перестань, отец, — скажет мать. — Видишь, приехала, не забыла. — И прикажет ему идти на базар, купить все, что требуется, а главное, сушеных боровичков: дочка в детстве очень любила грибной суп.
«Все будет, примерно, так», — подумала Роза, уж она-то знает маму! И опять представила ее — худенькую, ласковую, с усталыми синими глазами.
Мысли о родителях переплетались с мыслями о Янке. Где он сейчас? Если начались учения, о которых он говорил, то, наверное, уже поднялся в воздух, летит где-нибудь за облаками. Роза никогда не летала на самолете и ужаснулась, представив мужа где-то высоко над землей, в неуютном и страшном ночном небе. Глянула в окно и немного успокоилась: небо не совсем черное, кое-где видны тусклые звезды и уже светает. Скорее бы утро. Не легко им, летчикам!
Раньше, когда была еще в Магнитке, полагала: приедет к мужу, в первый же день пойдет с ним в театр или Дом Красной Армии, о котором он писал. Давно не была с ним вместе на людях. Не чувствовала его рядом. А он, Янка, став военным, буквально преобразился — стройный, аккуратный, и на него засматриваются девушки. Она заметила это, когда сошла с поезда в Бобруйске. Удивилась и даже оробела, потом сказала себе: «Ну и пусть, не съедят же они его!» Тогда же, в первый день приезда, поняла: военные не часто бывают в театре, особенно летчики, которые, как правило, находятся за городом. Да и времени у них на это не остается: занятия, полеты, учения… И если у нее спросят — откуда такие сведения — она судит по мужу! Встретив жену, и полчаса не побыл с нею — скорее туда, к самолетам!.. Предвидя домашнее одиночество, скуку, еще в пути решила: обязательно пойдет на работу. Не найдется места в воинской части, будет трудиться в городской больнице, поликлинике или даже на вокзальном здравпункте: важно быть в коллективе! А еще запишется в самодеятельность… Жить в спокойствии, не спеша, без цели, она не может.
— Вы куда едете? — спросил долго молчавший сосед.
— Домой, к маме.
— Минчанка?! — спохватился он. — Вот кстати… Меня, понимаете, по службе перевели. Вот еду в столицу, а жилья пока нет. Может, подскажете, где найти комнату.
— Комнату на одного всегда снять можно. Трудно с семьей, а одному…
Мужчина оживился, подсел ближе, и Роза увидела, что он еще молод: лет тридцать, тридцать пять, не более.
— Вы замужем? — вдруг спросил он.
— А зачем это вам?
— Просто так. От самого Бобруйска сижу, как пень, молчу, словом не с кем перекинуться. Посмотрел на вас, хорошая, думаю, женщина, отчего не поболтать, делать все равно нечего.
— Со скуки, значит?
— Да… То есть, что вы! Я к тому, что, может, и познакомимся. Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком… Большое горе у меня… женка бросила. Три года вместе жили, все было хорошо, тихо, тут — на тебе — теща приехала. И знаешь, недельки не пожила, упрекать стала: от тебя, говорит, зятек, бутылкой пахнет. Что вы, мамаша, больше стопки не пью. Все равно, заключает, раз начал, втянешься — и тогда!.. Что, спрашиваю, тогда?.. Как это — втянусь?.. Так она и слушать не хочет. А сама опять — за мораль. И женку на это подбила. Вернусь с работы, а Ганна, это, значит, женка — где, у какой потаскухи был? А ну дохни, опять нализался?! Был я, отвечаю, у друга и выпил самую малость. Водка, говорю, — это враг, но ежели с умом, по рюмочке, она как лекарство. И полрюмки, кричит, не позволю! И так однажды расходилась, что села на поезд и уехала. К мамаше, понятно, в Брест.
— И хорошо сделала!
Мужчина опешил, не зная, что сказать, притих. Но вот собрался с духом, завел о том, что он деловой человек, что его ценят даже в облпотребсоюзе. Он — экономист. А работать будет в торге. Так что, если чего понадобится, пожалуйста. И заключил:
— На душе скверно. Тоска… Может, все же адресок, а? Так, на всякий случай.
— Хотите встретиться с моим мужем?
— А он у вас кто?
— Летчик! — не без гордости произнесла Роза, с расчетом оборвать пустой, бесплодный разговор.
— Да ведь я так, — изменил тон мужчина. — Пошутить, что ли, нельзя? Не найду где остановиться, на вокзале пересижу. Устроюсь! — Не сказав более ни слова, он взял чемодан, потянулся к выходу, а может, и в другой вагон — «поболтать от скуки».
На остановке вошли новые пассажиры. К Розе тотчас подсел молодой загорелый, пышущий здоровьем парень. Без шапки, в белой рубахе с засученными рукавами. Заговорил о хлебах, которые уже наливаются, о видах на урожай. Агрономом в колхозе работает и очень доволен своей судьбой. А куда едет, так тут никакого секрета — за невестой, в Минск! Институт закончила девушка, последние экзамены сдала. Вот и договорились: погуляют по городу, купят, что нужно, — и домой, в деревню, свадьбу играть. Парень в восторге. Завтра он вернется в свое Залесье не один — с женой, привезет в село не только подругу жизни, но и преподавателя биологии, которого вот уже два года не хватало в семилетке. Парню не надо было задавать вопросы, о чем-то спрашивать, чтобы поддержать завязавшийся разговор, он многое знал и находил что сказать собеседнице. А показывая фотографию невесты, восхищался ею, как мальчишка. Да и как можно было не восхищаться, если она, Зося, одна-единственная на всем белом свете!
В окна пробивался рассвет. Поезд подходил к Минску, это чувствовалось по поведению пассажиров: многие стали поспешно укладываться, снимать узлы, корзины с верхней полки.
В эту минуту и послышался гром. Загудело, заухало где-то поблизости. Роза припала к окну:
— Гроза, что ли?
— Откуль ей взяться? И туч нема, — сказал агроном.
Поезд неожиданно остановился, не доехав до вокзала каких-то пятьсот метров. В чем дело? Агроном потянулся к двери. Грохот послышался снова.
— Бомбы!.. — истошно завопил кто-то.
— Какие те бомбы? Старый дом взорвали!
— Вон же самолеты! Смотрите!..
Выскочив из вагона вслед за агрономом, Роза увидела женщин, убегающих дальше от поезда. Поспешила вслед за ними, совершенно не понимая, в чем дело. На востоке багровым огнем пылала заря. Пригляделась — так это ж пожар!.. Опять подумала об учениях, но, увидя все возрастающее пламя, побледнела.
До вокзала — подать рукой, но теперь туда никто из пассажиров не стремился. Подхватив узлы, кошелки, чемоданы, люди поспешно уходили в лесок, в котором виднелись какие-то постройки. Роза наконец догнала группу женщин. Что происходило в городе, никто из них не знал. Кто-то сказал, могло быть крушение на товарной станции, где порой скапливается великое множество цистерн с бензином и другими легковоспламеняющимися веществами. Вот и взрывы…
— А почему самолеты?
— Кто их знает!
И, лишь подойдя к одному из окраинных домиков, женщины услышали: немцы бомбили город!
— Черные кресты на крыльях… сам видел! — уверял мужчина, побывавший на финской войне. — Точно они, фашисты. — И предупредил, чтобы женщины ни в коем случае не выходили на дорогу, переждали бы здесь, в садочке.
«Неужели война?.. У нас же с немцами договор о ненападении. Как же так?..» — недоумевала Роза. Надсадное чувство терзало душу: было страшно за Янку, за родителей. Жалела, что в такой момент оказалась вдали от мужа. Янка может сегодня улететь в бой. А может, уже сражается? И надо же было уехать! Хозяйку послушала. Но при чем тут хозяйка? Может, даже лучше, что она, Роза, здесь. Поживет с родителями: вместе не так страшно. Она уверена: Красная Армия быстро рассчитается с фашистами.
Женщины понемногу расходились кто куда. Роза огляделась — и огородами, заулками, как советовал мужчина, торопливо пошла в сторону Кальварии. Перейдя Немигу, побежала. И только тут вспомнила: оставила чемодан в садочке. Да шут с ним, с чемоданом!
На минуту остановилась у кладбища, перевела дыхание. Скорее, скорее! Еще немного — и там, в зелени, покажется дорогой ее сердцу отцовский дом. Завернула за угол и… обомлела. Ни зелени, ни дома… Огромная черная воронка, лежат поваленные деревья, тлеют какие-то тряпки… Схватилась за голову:
