Лежа в темноте, я снова и снова думала: «Господи, только бы ее не убили».

Как почти каждую ночь последний месяц, пришел опять этот сон. Менялись детали, но тема оставалась, и темой этой был Хэвен — не пристанище мира и отдыха[3], а мой любовник, которого я убила. Иногда он во сне умирает в моих объятиях. Иногда мы соединяемся в любовном объятии, и он истекает кровью прямо надо мной. Иногда, как в кино, прокручивается сцена его смерти. Сегодня был новый вариант, но после прошлых кошмаров он казался не худшим.

Я стояла в лабиринте черных стен. Скользкие, почти блестящие, почти каменные, почти зеркальные, и призрак моего отражения колебался в черных поверхностях. Я думала, это обычный кошмар, пока не услышала его голос. Хэвен звал откуда-то из лабиринта:

— Анита, я иду! Анита!

Ага. Сегодня он охотится за мной. Иногда меняться местами — это так несправедливо!

На мне футболка, кроссовки, пояс с пряжкой, а оружия при себе нет. Ну все лучше и лучше...

— Я тебя чую, Анита. Запах твоей сладкой кожи.

Я двинулась по черному лабиринту прочь от голоса.

Подумала, что мне бы нужно оружие. Подумала о своем усиленном браунинге — и он возник в руке. Сон это. Я могу его изменять в некоторых пределах. Обычно я могу вырваться из снов, но сны с Хэвеном меня будто не выпускали. Наверное, чувство вины заставляло остаться и созерцать ужасы.

Я пошла быстрее, сворачивая только налево. У всех лабиринтов одно и то же свойство: одно направление ведет наружу, другое — в центр. Почему я выбрала левую сторону — не знаю. Почему нет? Я только молилась, чтобы этот путь выводил прочь из лабиринта, а не глубже во тьму. Но кошмар есть кошмар, там никогда не побеждаешь. В кошмарах ты терпишь поражение — снова, снова и снова.

Центр лабиринта оказался большим квадратом с фонтаном посередине. Фонтан состоял из черных квадратов и тихо пульсирующей воды, что в центре жуткого и темного как ночь лабиринта было не так уж плохо. Могло быть хуже — и тут же при этой мысли худшее вышло из проема противоположной стены. Оно было шести футов росту, худощавое, мускулистое, красивое суровой красотой. Волосы у Хэвена остались такие же короткие, гелем уложенные в шипы, выкрашенные во все оттенки синего, как будто искусный парикмахер решил сделать вид, что волосы могут быть синими от природы и с переливами яркости. От этих волос светло-синие глаза казались еще синее — так ли это, сказать было трудно, потому что цвета волос и глаз у него всегда были очень близки. Эти синие волосы и татуировки «Улицы Сезам» на плече и навели меня на мысль о кличке «Куки-монстр».

— Чего ты хочешь, Хэвен?

— Чего всегда хотел. Тебя.

— Не получится.

— Здесь — получится. Здесь только я, и больше никого.

— Да пошел ты в...

— Согласен.

— Ты мертвый. Мертвый. Я тебя убила.

— Это я помню.

— Ты мертвый, ничего ты помнить не можешь. Ты просто моя вина, которая приходит каждую ночь.

— Правда? — спросил он таким голосом, что я не могла не задать встречный вопрос:

— А кем же ты еще можешь быть?

Из входов по сторонам квадрата вышли другие фигуры. В белых масках, в черных плащах: «Арлекин». Я подняла пистолет, навела его не очень понятно куда: их слишком много, а такой быстроты у меня даже во сне нет.

Хэвен шевельнулся, я глянула на него. Он был одет в черный плащ, в руке держал белую маску.

— Проснись, — сказал он. — Мы пришли.

Я проснулась, таращась в темный потолок, чувствуя, как колотится пульс, перехватывает дыхание, и тут я это услышала. Дверь. Не ручка двери, но что-то ее слегка задело — первое осторожное прикосновение. Вытащив пистолет из-под подушки, я стала думать, как предупредить Лайлу так, чтобы они не услышали. Там вампиры или оборотни — эти услышат любой шепот. Они, кстати, услышали и перемену моего сердечного ритма и теперь знают, что я не сплю.

Я еще успела сказать Лайле, что они здесь, она села на кровати, но за оружием не потянулась. Черт, а в дверях не было никого. Светлый и пустой проем, наполненный ночью и искусственным светом с парковки. Я услышала этот звук — треск половицы, поняла, что кто-то ползет по полу, закрытый от меня кроватью Лайлы.

Она уже держала в руке пистолет и спросила шепотом.

— Что это? Почему дверь открыта?

Я хотела сказать: «Рядом на полу!» Но вот только что она была здесь с пистолетом в руке, а следующую секунду закружилось вокруг нее что-то черное, и она исчезла. Я видала быстроту ликантропов и вампиров, но сейчас увидела лишь взметнувшийся черный плащ, перетащивший Лайлу на свою сторону кровати. Не просто быстро, а как будто существо это, кем бы оно ни было, само возникло из черной ткани плаща. Блин, так не может быть. Мне замылили мозги? Если да, то меня ждет поражение не в кошмаре, а в реальности.

— Заори — и я ее убью, — сказал голос на той стороне кровати. Мужской, рычащий. Скорее всего оборотень какого-то вида.

— Откуда я знаю, что она еще жива?

— Ты думаешь, я мог бы убить ее так быстро?

— Да, — ответила я.

Он засмеялся.

— Девушка, скажи что-нибудь.

Секунда молчания, тихий стон боли и голос Лайлы:

— Я жива.

— Ты цела?

— Да.

— О, как прискорбно слышать, будто ты думаешь, что невредима. После моего следующего действия ты убедишься, что это далеко не так.

— Оставь ее.

— Оставим, если ты нам дашь, что мы хотим.

— Чего вы хотите?

Я направляла пистолет в сторону голоса, но стрелять было не во что. Если я буду терпелива, может появиться. А ничего нет быстрее пули.

— Тебя.

Я встрепенулась от такого прямого эха моего сна.

— В смысле — меня? Каким образом? Зачем?

— Разве это важно? Если ты не пойдешь с нами, я убью эту женщину.

— Не ходи с ни... — начала Лайла и вдруг замолчала. На этот раз стон боли был громче.

— Спроси ее снова, цела ли она, — попросил тот же низкий голос, но уже увлеченно. Я слыхала эту интонацию — он радуется, причиняя боль, и я спросила, как он велел, чтобы он не стал для убедительности мучить ее еще раз.

— Лайла, ты цела?

— Нет, — ответила она дрожащим голосом.

— Что ты с ней сделал?

— Ничего непоправимого. Пока что.

— Рана заживет? — спросила я, направляя пистолет на голос, но еще и на открытую дверь. Обычно арлекины ездят по двое или больше. Но при такой их быстроте времени выстрелить дважды у меня не будет. Цель и решение должны быть определены до того, как придется что-то определять на самом деле.

— Да, — ответил он.

— В каком смысле вы меня хотите? В сексуальном?

Я почти надеялась, что это так. Это не участь хуже смерти, и уж точно не хуже, чтобы Лайлу убили и я слышала, как это произойдет.

— Нам не дозволено.

В голосе звучала печаль.

— Вам недозволен секс?

—С тобой — нет.

Это уже интересно.

— Тогда что же вам от меня нужно?

— Мой мастер ждет снаружи. Просто убери оружие и выйди к нему. Я освобожу девушку и пойду за тобой.

— Не надо, Анита! — выкрикнула Лайла и тут же застонала от боли.

Эдуард и другие маршалы в номере рядом. Помощь придет.

Плащ взметнулся, и я увидела белую маску, но Лайлу он держал перед собой как щит. Глаза у нее закатились, веки трепетали, но она была жива. Я подняла ствол выше — чтобы поразить белую маску и не задеть Лайлу. И тут его не стало. Я клянусь: он исчез так быстро, что Лайла просто осталась в воздухе, где он ее держал. Только когда он уже скрылся за дверью, она рухнула на пол.

— Анита! — крикнул Эдуард.

— Жива-здорова. Ты видел?

— Что-то видел, — отозвался он.

Присматривая за дверью, я нащупывала у Лайлы пульс. В дверях появился Эдуард: в трусах, без рубашки, в каждой руке по пистолету. Я предоставила ему следить за дверью, а сама посмотрела на Лайлу. У нее была сломана рука в запястье и, может быть, выше. Кровь тоже была, и не из руки. Блин.