— Мне вообще не нравится, что ты поедешь в больницу, когда там Олаф, Анита.

— Но ты же не пытаешься убедить меня не говорить с Карлтон?

Он снова покачал головой:

— Я слишком хорошо тебя знаю.

— И знаешь: я не могу допустить, чтобы страх перед Олафом встал между мной и моей работой.

— Утешать Карлтон не входит в твои рабочие обязанности, Анита.

— Нет, но я не хочу, чтобы Мика ехал сюда, пока тут «Арле...»... блин, пока тут они. Он станет мишенью или заложником.

— Верно.

— Значит, приходится мне самой.

— Я знаю, что ты будешь осторожна.

— Как девственница в брачную ночь, — пообещала я.

Он улыбнулся, но как-то невесело. Сунув руку назад, он достал темные очки из-за ворота, надел их, чтобы я не видела, какие у него недовольные глаза.

— Я не хочу убивать Олафа до того, как он нам поможет поймать этих гадов. — Очень было в его манере — сказать, что не хочет убивать Олафа до того, а не вообще не хочет убивать. Не хочет убивать, пока тот полезен. — Ладно, езжай сострадать своей Карлтон. Я попытаюсь послать с тобой Ньюмэна, а ты попытаешься их обоих оставить в больнице.

— Он не был бесполезен в лесу, Эдуард.

— Нет, но он новичок, только что с курсов. Это значит, он не привык к нашей свободе в обращении с правилами.

— Никто не обращается с правилами так свободно, как мы.

— Неправда. Маршалы прежних времен — сплошь и рядом.

Я подумала и согласилась:

— Совершенно верно.

— Вот если включить Бернардо и Олафа, тогда никто так не насилует правила, как мы.

— Включу, — улыбнулась я.

И он тоже улыбнулся. Интересно, улыбнулись ли глаза за темными очками.

— Ладно, иди теряй время в больнице, а я буду выслеживать злых и страшных вампиров.

И он двинулся прочь.

— Эдуард! — окликнула я его.

— И ты прости, но пока я не буду знать намерений Олафа относительно тебя, я не хочу, чтобы ты была не рядом со мной.

Я дотронулась до его руки, отчего он посмотрел на меня.

— Ты и правда сильнее опасаешься того, что меня похитит Олаф, нежели... Те-Кого-Нельзя-Называть?

Он сделал, очень глубокий вдох, выдохнул медленно и старательно, потом кивнул.

— Они дадут Злобной Твари Мира завладеть моим телом, Эдуард. Это было бы хуже смерти.

— Но они не будут тебя пытать, а я знаю, что ты физически крепкая — это значит, что у нас будет шанс тебя вернуть. Если тебя заполучит Олаф, спасать будет некого и нечего. Ты понятия не имеешь, что он творит с жертвами.

— А ты имеешь?

Он кивнул. И побледнел под летним загаром.

— Ты видел?

Он снова кивнул:

— Мы закончили работу и отмечали. Пошли в один бордель, а я тогда не знал правила Олафа, что он после работы расслабляется.

— И что было?

— Какой-то клиент напился, вошел не в свой номер — и заорал. А потом вдруг замолчал. Мы все, кто еще не был пьян, бросились туда с оружием. Ты же знаешь, что означает такой резко прерванный вопль.

— Да.

— Тот, кто кричал, лежал на пороге мертвый. Женщина была привязана к кровати.

— Тоже мертвая.

— Нет.

Эдуард сказал это еле слышно.

Я посмотрела на него, широко раскрыв глаза.

— Мы сперва подумали, что мертвая, но ошиблись. Лучше бы она была мертва. Я бы его убил, но он стоял, направив на меня пистолет. На всех нас. И стал с нами торговаться.

— Как?

— Можем все умереть, можем все жить. Мы остались жить.

— Как ты вообще мог с ним после этого работать?

— Очень немного есть в нашей профессии людей моего класса. Он один из них, Анита. Кроме того, в договор вошло условие: когда он работает со мной, он не расслабляется потом.

— Так что ты заключил сделку с дьяволом, чтобы он больше не убивал женщин?

— Да.

— Бернардо тоже там был?

— Нет. Он лично работы Олафа не видел, иначе никогда бы не стал с ним опять работать.

— Его потрясти проще, чем тебя.

— Чем меня или тебя, — ответил Эдуард. Я оценила комплимент.

— Что ты мне советуешь? — спросила я.

— Если тебе покажется, что Олаф наметил тебя очередной жертвой — убей его. Не жди удобного выстрела, не жди, чтобы подозрения перешли в уверенность, не жди, чтобы не было свидетелей, — ничего не жди, просто убей его на месте. Обещай, Анита. — Он взял меня за руку, крепко сжал. — Обещай мне.

В темных очках я видела свое отражение.

И я ответила единственное, что могла:

— Обещаю. 

На больничной кровати Лайла Карлтон казалась маленькой, лицо у нее стало очень круглое, и со своими кудряшками она казалась пятилетней — серьезной и печальной пятилетней девочкой. Может быть, это впечатление усиливалось и тем, что трое мужчин, стоявших рядом с ней, были ребята здоровенные. Все трое не ниже шести футов четырех дюймов, сложения крепкого и плотного. Двое младших были мускулистыми и худощавыми. У старшего из молодых был плоский живот, намекавший на булыжную мостовую под футболкой. Самый младший был во всех смыслах помягче —хотя ходил в тренажерный зал, но до брата не дотягивал по крутизне. Самый старший был очень похож на них, но постарше. Наверное, отец Карлтон и братьев-футболистов.

Увидев в палате этих троих, я порадовалась, что оставила Ники и Лисандро в коридоре. Нам с Сократом едва хватило места.

— Анита, — сказал Лайла, и большие карие глаза вдруг заблестели так, словно слезы подступили. Боже мой, да я же всего только и сделала, что вошла в палату.

— Привет, Лайла, — ответила я, направляясь к ее койке.

— Это мой папа и братья.

— Я помню, ты рассказывала. Только ты не сказала, какие они огромные.

От этих слов все улыбнулись, на что я и надеялась, но я действительно в присутствии этих ребят чувствовала себя карликом. Один еще куда ни шло, но трое сразу — как будто вдруг целая груда домов сошла с мест и протянула руки — это Лайла их мне представила.

Отца звали Уэйд Карлтон, старшего брата — Роберт, младшего — Эммет. Лайла его звала Эм, будто его имя состояло из одной буквы «М», но Роберта — всегда полным именем.

—А это Рассел Джонс, — сказала я, жестом подзывая Сократа от двери, где он остановился.

Рассел — это было его настоящее имя, с которым он прибыл в Сент-Луис в группу гиенолаков. Их Оба, то есть вожак, давал им новые имена, обычно греческих философов или героев мифов. Многие группы зверей выбирают себе ту или иную систему наименований.

Все пожали друг другу руки, только Лайла смотрела на меня вопросительно.

— Рассел был когда-то копом, — сказала я.

Она перевела взгляд с него на меня:

— Был когда-то?

— Пока один бандит не оказался оборотнем и меня не покусал.

Она вытаращила глаза, и снова блеснули непролитые слезы.

— Так вы... — Она осеклась.

— Оборотень, — подсказал он жизнерадостно.

Трое мужчин возле нее напряглись, будто от произнесения вслух это слово стало правдой или вызвало у них чувство опасности. Ребята крупные, привыкли быть крупными и сильными, но вдруг оказалось, что Сократа, который на дюймы ниже и в плечах поуже, надо учитывать. Оборотень — это значит, что ты можешь и не оценить взглядом его физические возможности. Теперь размер — уже не все. Джентльменам по фамилии Карлтон такая ситуация не часто встречается, я думаю. И что-то изменилось в их осанке, и я всмотрелась в их лица. Они рассердились, а младший брат не мог скрыть страха за этой злостью.

— Господи, парни, вы так подобрались, будто Рассел сейчас вот тут на месте перекинется и всех загрызет.

Братья посмотрели на меня несколько озадаченно, но отец даже не изменился в лице, сохраняя злость и хладнокровие.

— Ничего лично к мистеру Джонсу не имею, но он инфицирован фактором, превращающим его в животное.

Я начинала понимать, откуда берутся некоторые проблемы Лайлы. И сказала с улыбкой:

— Мистер Карлтон, можем мы с вами сказать друг другу пару слов в коридоре?

Он посмотрел на Сократа: