— Иначе бы матрас пропал.

— Я знаю, но спасибо, что ты об этом подумал. Люблю мужчин со склонностью к домашнему уюту. — Я улыбнулась ему, но он был все так же слишком серьезен. Я зашла с другой стороны: — Я тебя действительно хочу и зову тебя к себе в Сент-Луис, когда закончим с этим делом.

Он улыбнулся — полыхнул страшными зубами, но я достаточно общалась с животными формами, чтобы видеть у него на лице радость и счастье в его глазах. Вдруг он поднял меня с пола — без малейшего усилия, поднял, чтобы заглянуть мне в лицо. В звериной форме нет губ, которые можно целовать, но я уже давно встречаюсь с ликантропами и знаю, как прильнуть лицом к лицу, как дать потереться меховой щекой о мою щеку — одну и другую. Я потерлась о его лицо в ответ, обняла его. Заметила, что полотенце меня уже больше не прикрывает, и у меня был выбор: загубить эту минуту ради стеснительности или плюнуть, что Бернардо смотрит на мою голую задницу. Я решила не париться и думать лишь о том, чтобы держалась эта радость на лице Этана. В конце концов, если можешь сделать мужчину счастливым, не наплевать ли на условности — тем более, между друзьями? 

— Мы завернули золотистого Этана в остатки простыней и заставили сложиться так, чтобы влезть на заднее сиденье арендованной машины Бернардо. Еще в номере Этан сказал:

— Я мог бы подождать, пока ты вернешься.

— Это несколько часов — может быть, до утра.

— Подожду.

Я улыбнулась:

— Если бы эти сволочи не убивали тигров, я бы согласилась, но сейчас не хочу оставлять тебя одного.

— Ты думаешь, я не смогу себя защитить?

Опять это мужское самолюбие.

— Тебе сейчас после смены форм нужно поесть. Хотя очень не хочется, чтобы кто-нибудь знал о твоей золотистой форме, но единственное безопасное укрытие, которое я могу для тебя придумать, — это в красном клане.

— Но не навсегда? — спросил он, и даже при всей этой золотой шкуре и клыках, предназначенных для раздирания мяса он был очень взволнован, почти испуган.

— Обещаю, Этан, что не навсегда. А сейчас мне пора ловить преступников.

И он спрятался на заднем сиденье, а я позвонила Алексу, чтобы кто-нибудь его встретил у входа. Алекс как раз собирался на работу (репортерскую, его ждала пресс-конференция), но обещал, что его встретят два охранника.

— Я принц клана, Анита. Они сделают, что я скажу.

— Если не возразит твоя мать, королева.

— Да, — рассмеялся он. — Именно в этом случае.

Но два охранника ждали Этана, чтобы отвести в подземелье и взять на хранение все оружие, которое ему в этой форме некуда было нацепить. Когда сквозь покрывало с кровати мелькнул золотистый мех, они приподняли брови.

— Больше никто не знает, — сказала я им, — и мне хотелось бы, чтобы так оно и осталось.

— Мы должны доложить нашей королеве, —- возразил один из них.

— А если я запрещу это делать, что тогда?

Они переглянулись.

— Ты — маленькая королева. Но ты не убьешь нас, если мы что-то сохраним от тебя в тайне. Она — может.

— Если узнают про эту новую форму Этана и что-нибудь с ним из-за этого случится, а я сочту виноватыми вас — вы серьезно думаете, что я вас не убью?

— То есть его сохранность — наша сохранность?

— Вроде того.

— Анита, я себя сам могу защитить, ты это знаешь, — сказал Этан.

— Против кого угодно, кроме тех, кого мы сейчас преследуем. Я видела, как один из них разорвал вас десяток на месте. Мне хочется, чтобы ты был вне опасности.

Он обернул меня покрывалом от кровати, обнял меховой мускулистой рукой.

— Никогда ни одна женщина еще так обо мне не пеклась.

Я на это не стала говорить, что меня в основном заботит возможная потеря одного из немногих золотых тигров, не принадлежащих к линии, которую скрыли когда-то хорошие арлекины, а также генетическое разнообразие и прочие общие соображения, не сказала, что я еще не люблю его. Пусть верит в то, во что ему надо верить, а я вернусь к Эдуарду и прочим копам — нет у меня времени обсуждать с Этаном, что есть желание, что есть любовь, и какая между ними разница — такие разговоры получаются слишком долгими.

Бернардо завез меня по дороге к какому-то фаст-фуду. Не самое здоровое питание, но мне было нужно мясо, и бургер вполне подошел. Он поможет отсрочить следующее необходимое кормление, а я хотела его отсрочить, не теряя способности заживления ран. На правой руке у меня остался едва заметный шрам, и я сама была виновата, что вовремя не позаботилась о метафизике.

Пока мы ждали заказа, Бернардо сказал:

— Пока мы еще не приехали к Эдуарду, я тебе должен сказать кое-что. Он взял с меня обещание.

— Звучит зловеще, — ответила я, глядя на него. Он огладил большими смуглыми руками руль, и жест этот показался мне нервозным. Плохо. — Давай выкладывай.

Он снял темные очки, сделал глубокий вдох.

— Пока ты лежала раненая, Эдуард не только меня позвал на подмогу.

Я сперва не поняла, потом дошло.

— Господи, но ведь не Олафа же!

Бернардо смотрел на меня карими глазами, темными, как мои.

— Да, он позвал этого верзилу.

Я села на сиденье и сложила бы руки на груди, но слишком мешали куча оружия и бронежилет.

— Блин, — сказала я, вложив в одно это слово очень много чувства.

Олаф — он же маршал Отто Джеффрис. Этот псевдоним позволяет ему работать на вооруженные силы в некоторых специальных проектах, а также значится на его значке федерального маршала. Насколько мне известно, он на территории США никогда не нарушал закон, но в других странах под своим настоящим именем — бывало. Деньги зарабатывает как солдат удачи и наемный убийца, но у него есть хобби — убивать женщин. Мужчин он тоже убивает и пытает, но это только по работе. Его любимые жертвы — миниатюрные темноволосые женщины, и я отлично понимаю, что подхожу под этот профиль. Он мне это с первой встречи объяснил.

— Зачем он пригласил в игру Олафа? — спросила я.

— Он не знал, сколько времени ты еще будешь не в строю, а ему нужен резерв. Поскольку у него на руках ордер, он имел право вызвать кого хочет. Если не тебя, то нас.

В голосе Бернардо звучало некоторое недовольство.

— Какой-то ревнивый тон, — заметила я.

Он нахмурился, выводя машину вслед за предыдущей в очереди к выдаче.

— Несколько ущемляет самолюбие — наше с Олафом, что он предпочитает тебя. Ты не служила в армии, тебе не приходилось делать много такого, что делали мы трое, но все равно: как свой главный резерв Эдуард предпочитает тебя.

— То есть я — не большой сильный мужчина, и потому ты чувствуешь себя униженным, что он предпочитает меня?

Я позволила себе интонацией выразить свое отношение к такому подходу.

Бернардо посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Лицо оставалось красивым, но в глазах появилось нечто такое, что когда-то могло бы заставить меня занервничать. Однако давно уже взгляды в упор меня не выводят из равновесия. Они не ранят, да и вообще это не было похоже на самый суровый взгляд, доступный Бернардо. Он не пытался меня задавить взглядом.

— Ты знаешь, что я не об этом.

— Точно нет? — спросила я, ответив ему таким же непроницаемым взглядом.

Что-то мелькнуло у него в глазах, потом он улыбнулся:

— Черт, будь я проклят!

— Возможно, будешь, — ответила я, — но о чем ты сейчас подумал?

Он посмотрел на меня вопросительно, покачал головой, будто отгоняя нерешенную загадку, и ответил:

— На самом деле именно об этом. Я считал себя более окультуренным, но ты оказалась права. Я именно такой здоровенный мачо, обученный тому, чему тебе и не снилось, — а Эдуард предпочитает, чтобы спину ему прикрывала ты. Он разбирается в людях лучше всех, с кем я имел дело, кроме одного сержанта. — Он снова мотнул головой. — Но не в этом дело. Я о том, что если Эдуард считает, что ты лучше меня или Олафа знаешь нашу работу, он может быть и прав. Конечно, мое самолюбие ранит, когда ты сидишь вот здесь такая вся из себя ути-пути симпатюшечка, а на самом деле куда опаснее, чем я вообще могу быть. Обидно ведь, черт побери.