В ожидании проезда Рысаков вышел из кондитерской Андреева, не ожидая никакой в этом замысле поддержки, и, встретившись с Государем, после минутного колебания, бросил снаряд, не зная вовсе его действия, но промахнулся, не рассчитав времени, направляя же его под лошадей в том предположении, что его разорвет под самой каретой.

У Михайла также был такой снаряд, как у Рысакова, и он при свидании в кондитерской сказал: „Будем действовать“. Действительно, насколько припоминает Рысаков, Михайло шел впереди его, также по Екатерининскому каналу, и он видел, уже после того, как сам бросил снаряд, что произошел другой выстрел.

С названным Михаилом Рысаков познакомился через своего товарища по делу, известного ему под кличкой „Инвалид“.

О чем имею честь донести Вашему Сиятельству, докладывая, что к розысканию скрывшихся злоумышленников тотчас приняты самые энергичные меры». <…>

Генерал Комаров 3 марта… донес в департамент полиции:

«Государственный преступник Николай Иванович Рысаков 2 сего марта изменил прежде данное свое показание в той части, где он указывал на получение разрывного снаряда на Невском проспекте от дамы, тогда как разрывной снаряд им был получен 1 марта на революционно-конспиративной квартире, находящейся по 1-му участку Александро-Невской части, по Тележной улице, но № дома не помнит. Мною тотчас был командирован майор Шеманин вместе с товарищем прокурора Богдановичем в названный участок для проверки домовых книг, и буде окажется какая-либо квартира сомнительная, то произвести в ней обыск. По рассмотрении домовых книг обратил на себя внимание дом № 5, кв. № 5, почему и положено было отправиться в нее с обыском.

По прибытии в квартиру они встречены были вопросом: „Кто там?“; и на ответ: „Жандармы с прокурором“ — послышались выстрелы, счетом шесть. Дверь квартиры была выломана, и на полу в первой комнате оказался застрелившимся, выстрелом в голову, хозяин квартиры [Н. А. Саблин. — Сост. ], которого звание еще не обнаружено, а далее молодая девушка, не пожелавшая сначала сказать, кто она, но, по предъявлении ей карточки, оказалась Гельфман Гессе.

По обыску в квартире найдены два взрывчатых состава, много прокламаций и несколько новых, от 1 марта по поводу совершившегося посягательства на жизнь Государя Императора Александра II. Гельфман Гессе арестована.

По предъявлении сего числа, ночью, трупа неизвестного человека, умершего в придворном госпитале от ран, полученных при посягательстве на жизнь в бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича, преступнику Николаю Рысакову и Андрею Желябову, первый из них признал своего товарища по агитаторской деятельности в среде рабочих, известного ему под именем Михаила Ивановича, по прозвищу Котик [И. И. Гриневицкий. — Сост. ], который в день посягательства 1 марта был с ним на конспиративной квартире, но получил ли он разрывной снаряд, наверное не знает; по всей вероятности, это есть то лицо, которое бросило второй метательный снаряд, от разрыва которого скончался Государь; Михайло же, о котором он упоминал в первом показании, бывший с ним в кондитерской Андреева, — другое лицо.

Желябов от дачи каких-либо объяснений, по предъявлении ему мертвого тела, отказался».

<…> В рапорте генерала Комарова от 3 марта находим чрезвычайно ценные и любопытные подробности первой очной ставки Желябова и Рысакова <…>:

«Квартирная хозяйка Николая Рысакова, Прасковья Ермолина, заявила, что к Рысакову ходило несколько лиц, и одно из них — по приметам — указывало на Желябова. Вследствие такого заявления Ермолиной Желябов был привезен из Дома предварительного заключения и предъявлен Ермолиной, но она не признала в нем лица, посещавшего Рысакова.

Затем Рысаков и Желябов были предъявлены друг другу, причем они встретились как близкие знакомые, пожав друг другу руки. На вопрос Желябову, под какою фамилиею ему известен был предъявленный человек, он отвечал, что нелегальная его фамилия Глазов, а легальная — Рысаков.

Затем Желябов обратился к прокурору палаты с просьбою объяснить ему, что такое случилось, что его разбудили в 2 часа ночи; и когда ему объявлено было, что сделано покушение на священную жизнь в бозе почившего Государя Императора, тогда Желябов с большою радостью сказал, что теперь на стороне революционной партии большой праздник и что совершилось величайшее благодеяние для освобождения народа, цель партии осуществилась, что со времени казни Квятковского и Преснякова дни покойного Императора были сочтены, за ним следили даже и тогда, когда он ездил по институтам, и ежели он не принял действительного участия в бывшем покушении, так только потому, что был лишен свободы, а нравственно он вполне сочувствует удавшемуся злодейству.

На предложенный ему вопрос выяснить как форму, так и состав того метательного снаряда, который был употреблен для злодейского умысла против Государя, он отвечал, что форм их несколько: есть овальные и четырехугольной формы; состава же определить не может, так как он не техник, а для этого в партии существует специальный технический комитет. Объектом всех террористических действий партии был в бозе почивший Государь Император, как главный виновник погибели многих лучших ее членов и как составлявший главную помеху их действий, затем ежели с восшествием на престол Е. И. В. Государя Императора Александра Александровича ожидания партии не исполнят и она встретит такое же противодействие, то не остановится и в будущем прибегать к таким же покушениям и против него. Для исполнения террористических целей партии у них есть организация боевой дружины, состоящая из добровольцев. К дружине этой принадлежит и Желябов. В воскресенье, 1 марта, в 1 час дня, гуляя в Доме предварительного заключения, он прислушивался, не произойдет ли какого движения, так как по воскресным дням легче было прослеживать его поездки, зная привычку в известный час отправляться на развод».

Центральное значение личности Желябова и его заявления было оценено и прокурором с. — петербургской судебной палаты В. К. Плеве. Им была составлена помещаемая ниже записка, предназначавшаяся для графа Лорис-Меликова и для нового монарха. <…>

«При исследовании злодейского преступления 1 сего марта было обращено внимание на то, что событие это, являясь осуществлением программы террористической фракции русской социально-революционной партии, следовало непосредственно за арестом некоего Андрея Желябова, участника не только ноябрьских покушений 1879 г., но и всех совещаний, происходивших в последнее время в среде общества, по поводу замышляемого возобновления террористических мероприятий по отношению к священной особе в бозе почившего Государя Императора.

Поэтому возникло предположение, что арестованный вечером 27 минувшего февраля Желябов участвовал в обсуждении и окончательном установлении плана последнего преступления, совершенного через 40 часов после его задержания. Такое предположение нашло себе подтверждение в объяснениях арестованного Рысакова, который указал на Желябова как на лицо, уговорившее его участвовать в преступлении.

Призванный к допросу, Желябов показал следующее: признавая нравственную солидарность с лицами, посягнувшими на покойного Государя Императора, он причисляет себя к участникам преступления, так как решение народовольцев возобновить посягательство на жизнь в бозе почившего Государя хотя и не успело вылиться ко времени ареста его, Желябова, в окончательный план преступления, тем не менее было вполне подготовлено, ибо для нового покушения на священную особу Государя была уже сформирована группа революционеров, которая, под руководством нескольких лиц, в том числе и его, Желябова, была вечером 27 февраля настолько близка к совершению задуманного им злодейства, что он, Желябов, находясь под стражей и не зная о дне, избранном для приведения преступного замысла в исполнение, в воскресенье, гуляя по двору тюрьмы, ожидал грозного события.