Трагедия, начавшаяся в Петербурге 1 марта 1881 г. на набережной Екатерининского канала и закончившаяся 3 апреля на Семеновском плацу, стала яркой вехой отечественной истории. Собственно говоря, эта трагедия не началась 1 марта и не завершилась 3 апреля — это лишь две даты, обозначившие хронологические рубежи одного из самых драматических эпизодов русского освободительного движения. Истоки решения, выведшего группу молодых людей с бомбами в руках на улицы Петербурга и заставившего их, жертвуя собой, встать на пути царской кареты, восходят к сложному вековому развитию русской социальной, экономической и общественной жизни. Взрывы на Екатерининском канале стали заключительным аккордом целой эпохи русского революционного движения. В нем звучали идеи декабристов и Герцена, Чернышевского и Бакунина, Ткачева и Лаврова, Тютчева и Достоевского, Некрасова и Салтыкова-Щедрина, Тургенева и Толстого. Переплетаясь и отталкиваясь, они в то же время составляли единое целое. Неотъемлемой частью его были и те, кто решил своей жизнью и жизнью царя заплатить за то, чтобы колесо истории резко и решительно ускорило свой бег.

К мысли о необходимости казнить Александра II, о целесообразности осуществления широкой террористической деятельности революционное народничество пришло не сразу. Этому предшествовали события 70-х гг. В начале десятилетия значительная часть русского общества была глубоко разочарована результатами реформ 60-х гг. Более того, с помощью контрреформ реакции удалось выхолостить суть некоторых из них, резко сузить роль общественности в решении государственных вопросов. Недовольно было своим положением и крестьянство. Ведь значительная часть земли осталась в руках помещиков. Все это привело к подъему народнического движения. Как отмечал В. И. Ленин, русское народничество — это «целое миросозерцание… громадная полоса общ[ест]в[енной] мысли».[1] В основе народнического мировоззрения лежали идеи о некоем особом крестьянском социализме. Зародившись в 50-х гг. XIX в., эти идеи, пройдя череду спадов и подъемов, дожили до наших дней. В дореволюционный период истории России народничество ярче всего проявилось в 60-е гг. в деятельности революционных демократов, в 70-е — начале 80-х гг. — в «хождении в народ», в работе «Земли и воли», «Народной воли». В начале XX в. это мировоззрение во многом отразилось в идейной платформе партии социалистов-революционеров.

Часть народников сделало своим кредо терроризм как возможное и морально оправданное средство для скорейшего достижения своей цели. И хотя первое покушение на Александра II было совершено Д. В. Каракозовым еще в 1866 г., для того, чтобы идеи терроризма прочно вошли в теорию и практику народничества, должен был произойти целый ряд событий, охвативших 70-е гг.

Как каждое общественное движение, революционное народничество направило все усилия на пропаганду своих идей, идей крестьянского социализма.[2] К началу 70-х гг. в его рядах было не менее тысячи активных деятелей. В подавляющем большинстве это были молодые люди в возрасте от 20 до 30 лет. Все они воспитывались на идеях 60-х гг. Их настольными книгами были произведения Герцена, Добролюбова, Чернышевского, Писарева. Они готовы были нести в массы социальные идеи Бакунина, Ткачева и Лаврова. Под воздействием российской действительности и идей утопического социализма в молодежи скопилась энергия огромной взрывчатой силы. Эта энергия нашла свое применение на путях революционной борьбы.

Первые нелегальные организации: «Большое общество пропаганды», кружок А. В. Долгушина и другие — приступили к массовому изданию книг, брошюр, листовок и воззваний «для народа». Печатное слово призвано было стать главным оружием в борьбе с самодержавием. В стране действовали подпольные типографии и гектографии. За границей революционная эмиграция наладила выпуск большого числа специально подготовленных брошюр. Написанные народным языком, они предназначались для распространения среди крестьянства и рабочих. На границе империи были созданы пункты, через которые в страну перевозилась вся эта литература. Накопив значительный книжный арсенал, молодые неофиты революции были готовы к действию. Один из них — Н. А. Чарушин вспоминал, что зимой 1873/74 г. «молодой Петербург кипел в буквальном смысле слова и жил интенсивной жизнью, подогреваемый великими ожиданиями. Всех охватила нестерпимая жажда отрешиться от старого мира и раствориться в народной стихии во имя ее освобождения. Люди безгранично верили в свою великую миссию, и оспаривать эту веру было бесполезно. Это был в своем роде чисто религиозный экстаз, где рассудку и трезвой мысли уже не было места. И это общее возбуждение непрерывно нарастало вплоть до весны 1874 г., когда почти из всех городов и весей начался настоящий, поистине крестовый поход в российскую деревню…»[3] Подавляющее большинство участников «хождения в народ» составила студенческая молодежь.

Несколько тысяч юношей и девушек, движимых святой верой в то, что народ готов к революции и на их долю выпала честь стать только пламенем, поднесенным к бикфордову шнуру социального заряда, двинулись в деревни. Кое-как овладев навыками крестьянского труда и захватив с собой революционные издания, они разъехались по стране. Высшая точка их активности приходится на лето 1874 г. Среди участников этого движения были люди, чьи имена получили впоследствии громкую известность в истории общественного движения России: С. М. Степняк-Кравчинский, О. В. Аптекман, П. Б. Аксельрод, Л. Э. Шишко, И. Н. Мышкин, Д. А. Клеменц, А. И. Иванчин-Писарев и многие другие. Были среди них и те, кто спустя несколько лет выйдет на поединок с самодержавием уже не с книгой, а с оружием в руках: С. Л. Перовская, А. И. Желябов, Ю. Н. Богданович, А. В. Якимова.

Все попытки немедленно поднять народные массы на борьбу «за землю и волю» закончились крахом. И работавшие в деревнях в 1874–1875 гг., и пришедшие в рабочие казармы Иваново-Вознесенска, Москвы и Тулы члены «Всероссийской социально-революционной организации» вскоре подверглись арестам. При этом зачастую на суд и расправу их выдавали те самые крестьянские общины, в которых они видели чуть ли не «ячейки социализма». Властям удалось произвести массовые аресты. В тюрьмы были заключены сотни людей. Но царизм не спешил с судебными разбирательствами. Многие революционеры провели в заключении по два года, прежде чем предстали перед судом. Неверно было бы думать, что это произошло из-за пресловутой неповоротливости государственной бюрократической машины. Долгое ожидание суда было продуманной психологической пыткой. И в этом власти преуспели: часть заключенных, совсем еще юных людей, пала духом, были случаи тяжелых психических заболеваний и самоубийств. Несколько человек смертельно заболели и умерли в неволе или оказались искалеченными на всю жизнь. В 1877 и 1878 гг. большинство из арестованных прошло через первые в России массовые политические процессы, вошедшие в историю как процессы «50-ти» и «193-х». К различным срокам заключения были приговорены десятки революционеров. Сотни других участников общественного движения в административном порядке были высланы в Сибирь и северные губернии. Эта расправа была поставлена также в счет царизму и лично императору Александру II. В глазах революционного народничества царь стал непосредственным виновником гибели их друзей и соратников.