— Должно быть, лед провалился или затонул кто в проруби, — заметил извозчик, тоже любопытствуя и почти остановившись.

— Ну, пошел, чего стоишь! — раздался окрик городового.

Действительно, стоять нечего, а пускаться в расспросы не всегда удобно.

От толпы лучше всего держаться подальше. Около Аничкова моста было уже свободнее. Извозчик нагонял потерянное время и быстро привез меня к знакомым, где я был зван на обед. Выходит швейцар, откидывает полость и спрашивает:

— Правда ли, что Государь кончился?

— Как кончился, откуда вы слышали? — спрашиваю в свою очередь.

— Так что, говорят, убили, бомбу бросили… Сюда даже слышно было. <…>

На том же извозчике я отправился в редакцию «Молвы». Там уже имелись более точные сведения. Было покушение, Государь ранен; но есть еще надежда. Зять В. А. Полетики, полковник М., бывший лейб-гусар, близко знавший Государя, крайне встревоженный, собирался ехать на место покушения, чтобы разузнать подробности. Он предложил мне ехать вместе. Военный мундир открывал дорогу.

Мне тоже много раз случалось видеть царя и даже встречаться с ним, начиная со студенческих времен.

Мы подъехали к переулочку, отделяющему Михайловский театр от сада бывшего дворца великой княгини Елены Павловны, тоже немало содействовавшей преобразованию 60-х годов.

Пришлось выйти из саней и пройти к набережной Екатерининского канала. Народу было много, полиция имела, казалось, смущенный вид и тихо сдерживала толпу. Обычных грубостей и окриков не слышалось. Около гранитных плит тротуара, где пал царь, стояли часовые.

На набережной, шаркая ногами в снегу, многие искали и подбирали клочки шинели и другие обрывки. Находившие желали видеть в этих клочках остатки одежды царя, чтобы сохранить их на память. Нашлись и продавцы. Нам предлагали купить кусочек серой офицерской шипели; но один из полицейских предупредительно пояснил, что это остатки шинели пристава, ехавшего за каретой царя. От такой реликвии мы отказались. Столько полиции и охраны, так много своеволия властей и всевозможных стеснений для всего населения, и всегда один и тот же отрицательный ответ: Nous arrivons toujours trop tard.[30]

Восстания и бунты благополучно приготовляются под покровом полиции; «крамола» образуется и ширится при ее благосклонном и неуклонном содействии. Из мухи делают слона, а царя не смогли охранить, несмотря на конвой… Нет, полицейской ладанки не надо.

Ничего точного мы не узнали. Царь был увезен в санях, окруженных подоспевшими из манежа павловцами. Никто не догадался хотя бы перевязать раны, задержать кровотечение. Оставалась еще слабая надежда…

Часам к 7-ми вечера на улицах продавались четвертушки бумаги с кратким известием; оно началось странными, неуместными словами: «Воля всевышнего свершилась…» Выходило, будто преступники были исполнителями божьего веления. Закоренелая привычка злоупотреблять именем бога, примешивая его ко всем действиям правительства, сказалась и в данном переполохе. Хотели возвестить высокопарно, но официального витийства не хватило на несколько строк, скудных и нескладных. Извещение это потом отбиралось и было иначе и приличнее изложено на другой день. Истина быстро облетела всю столицу, всю Россию, весь мир.

Царя-освободителя не стало.

Поздно вечером главнейшие редакции, знакомые и незнакомые, объезжал генерал Е. В. Богданович (просят не смешивать с военным историком, покойным М. И. Богдановичем). Он имел озабоченный вид и с приподнятостью мелодраматического лицедея заявлял:

— Все спокойно, революции не будет… Трактиры и кабаки закрыты, все меры приняты.

— Да никакой революции никто и не боится, — ответил В. А. Полетика, — кабацкий разгул всегда полезно предупреждать; ну а насчет спокойствия, — это будет видно.

— Уверяю вас, тревожиться нечего… Но извините: я спешу в «Голос»…

И генерал Богданович спешно, с деловым видом, исчез выполнять свою миссию. Никто не поверил, чтобы она была на него возложена. Есть такие добровольцы, которые всегда суетятся и примазываются, когда жареным запахнет.

— Воронье начинает уже кружиться над прошлым царствованием, — заметил кто-то.

«Революция» происходила разве только в верхних бюрократических сферах. Надо было использовать катастрофу в желанном направлении.

«Новые веяния» получили тяжелый удар, и притихшая было на несколько месяцев реакция воспрянула с удвоенной силой.

«Довольно реформ, пора назад и домой!»

В этой формуле выразилось восторжествовавшее направление.

Печатается по: Градовский Г. К. Итоги. Киев, 1908, с. 75–79.

Божиею милостью Мы, Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всем верным Нашим подданным:

Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ее благодетеля Государя Императора Александра II. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на сию столь драгоценную жизнь потому, что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия Русского народа. Смиряясь пред таинственными велениями Божественного Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об успокоении чистой души усопшего Родителя Нашего, Мы вступаем на Прародительский Наш Престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.

Подъемлем тяжкое бремя, Богом на Нас возлагаемое, с твердым упованием на Его всемогущую помощь. Да благословит Он труды Наши ко благу возлюбленного нашего отечества, и да направит Он силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.

Повторяя данный Родителем Нашим Священный пред Господом Вседержителем обет посвятить по завету Наших предков всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, мы призываем Наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верности Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу.

Дан в С.-Петербурге, в 1-й день марта, в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же нашего в первое.

На подлинном собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

АЛЕКСАНДР.

Печатается по: Манифест. Петербург, 1881.