Вспоминается изречение покойного наследника Николая (умер в Ницце в… 1864 г., как кажется), который будто бы сказал: «Ни мне, ни брату моему Александру не суждено царствовать, а будет на престоле брат Владимир». Я помню, слышал это предсказание еще до смерти великого князя в Ницце.

Мой брат Андрей, студент, нам сказал также, что несколько дней тому назад в университете сорвали объявление: «Остерегайтесь, будет обыск на Садовой». Это любопытно в связи, с открытием там мины. Кажется, что полиция напала на след еще других мин.

Все это внушает ужас и страх.

Печатается по: Каторга и ссылка, 1931, № 3, с. 94–106.

1 марта

В два часа приехал ко мне статс-секретарь Государственного совета Н. М. Рембелинский, совершенно встревоженный, и сообщил мне, что до него дошел с двух различных сторон слух о новом, и притом ужасном, покушении на жизнь Государя. Я немедленно поехал с ним в Зимний дворец. К несчастью, весть была справедлива. По улицам была заметна какая-то особенная суетливость; все спешили ко дворцу. Туда же шли быстрым шагом войска; около дворца разъезжали казачьи патрули. В темном коридоре дворца, находящемся около покоев Государя, застал я уже многих высших сановников и придворных, а также дам. О подробностях страшного покушения узнали мы от конвойных казаков, бывших в коридоре. Некоторые из них, несмотря на раны, наскоро перевязанные носовыми платками, не покидали своих мест. Надежды на спасение Государя не было.

В кабинете, куда Его Величество был принесен на походной кровати, была только царская семья, граф Адлерберг и граф Лорис-Меликов. В три четверти четвертого пришли нам сказать, что Государь скончался. Почти все плакали. Горе было неподдельное.

В шестом часу вышел из кабинета Государя великий князь Константин Николаевич, бледный как мертвец, но спокойный. Крепко пожав мне руку, великий князь сообщил мне прерывающимся голосом, что вид тела покойного ужасен. Нижняя часть туловища страшно обезображена: кости обнажены и раздроблены, мясо висит кусками… Его Высочество не мог окончить того, что хотел сказать, закрыл себе лицо руками и зарыдал. Это происходило в конце коридора, вдали от собравшихся во дворце.

Когда великий князь несколько успокоился, я доложил ему о необходимости созвать членов Государственного совета в чрезвычайное заседание для принесения присяги новому императору. Вместе с тем я просил дозволения приехать к Его Высочеству, хотя бы поздно вечером, если бы оказалось необходимым сделать какое-либо экстренное распоряжение.

Великий князь разрешил мне это. Затем он мне объявил, что воцарившийся Государь примет Государственный совет завтра, после выхода, в Малахитовой зале. Между тем, еще до прихода великого князя, я поручил Рембелинскому немедленно вытребовать из архива дело о вступлении на престол Александра Николаевича для того, чтобы иметь под собой твердую почву в необходимых распоряжениях.

Когда великий князь уехал, я встретился в коридоре с Сольским, совершенно расстроенным. Он сообщил мне, что в кабинет Его Величества для поклонения праху были допущены министры. Вступивший на престол Государь, присутствовавший при этом, был в ужасном волнении. Валуев подошел к Его Величеству и напомнил о том, что надо издать манифест. Составление манифеста Государь поручил Валуеву и бывшему тут же министру юстиции [Д. Н. Набоков. — Сост.]. Они, со своей стороны, вышел затем в коридор, пригласили при мне для совещания князя Урусова и Сольского. Валуев приосанился, воображая, что будет снова играть первую роль.

Встретился потом с Лорис-Меликовым в коридоре. Он ужасно бледен, но, по-видимому, спокоен.

Из темного коридора пошел я в государственную канцелярию. Так как в 7 часов дела еще не было, то я уехал домой. Вернулся в канцелярию в девятом часу. По случаю воскресенья, необходимости разыскивать чиновников и общей суматохи, дело было привезено только в исходе десятого часа. Из него я увидел, что покойный Государь, по вступлении на престол, принимая Совет в полном составе, произнес ему прекрасную и очень обстоятельную речь, записанную от слова до слова. Я поехал с этой речью к великому князю. Его Высочество признал необходимым сегодня же, хотя бы ночью, передать ее графу Адлербергу для доклада императору. Я поехал к графу; не застав его дома, я отправился во дворец. Там узнал я, после долгих расспросов, что граф в кабинете покойного, где присутствует при бальзамировании тела.

Когда пошли доложить графу Адлербергу о моем приезде, в ту комнату, где я ждал, явилась дама в глубоком трауре и заплаканная. Это была княгиня Юрьевская. Узнав, что тело бальзамируют, она удалилась. Граф Адлерберг вышел ко мне почти немедленно; было 12 часов. Граф был совершенно удручен горем. Он рассказал мне, что сегодня еще утром, перед разводом, покойный Государь сказал ему, что давно так хорошо себя не чувствовал.

Речь покойного граф Адлерберг взялся немедленно представить воцарившемуся императору.

2 марта

Рано утром получил я манифест. Он совершенно приличен, но, в сущности, не говорит ничего.

Чрезвычайное заседание Государственного совета было назначено в 12 часов. В заседании этом, по прочтении мною манифеста, было положено принести присягу императору и его наследнику. Затем все мы отправились к выходу Государя. Он и императрица вышли не только заплаканные, но, можно сказать, распухшие от слез. Несмотря на очевидное волнение, императорская чета весьма милостиво раскланивалась на обе стороны.

Перейдя через концертный зал, где были высшие государственные учреждения, и приблизясь к войскам, Государь сказал им краткую речь, в которой выразил надежду, что они будут служить ему, как служили незабвенному его отцу, а в случае, если бы угрожала Его Величеству такая же участь, как покойному императору, перенесут преданность свою на наследника престола.

По произнесении Государем этих слов весь дворец огласился громким и продолжительным «ура», смолкшим только тогда, когда императорская чета вступила в дворцовый собор, куда последовали за нею кроме царской семьи члены Государственного совета, сенаторы, статс-секретари и высшие придворные и военные власти.

В соборе, после прочтения министром юстиции манифеста, духовник Их Величеств Бажанов прочитал во всеуслышание присягу на верность подданства, которая повторялась вполголоса всеми присутствовавшими. По произнесении присяги Государственный совет удалился из церкви и собрался в назначенной Государем для приема Совета Малахитовой комнате.

Государь вышел в 2 часа. Прежде всего он подошел к стоявшему во главе Совета великому князю Константину Николаевичу и подал ему руку. Великий князь обнял Государя, который тогда, в свою очередь, обнял его. Затем Его Величество произнес, с некоторою расстановкою и чрезвычайно взволнованным голосом, приблизительно следующее:

«Господа!

Душевно сожалею, что я лишен возможности передать вам, по поручению самого покойного Государя, его благодарность. Смерть постигла его так внезапно, что он не мог ничего сообщить мне перед кончиной. Но, зная его чувства к вам, я смело могу взять на себя выражение вам от его имени благодарности за честную и усердную службу, которою вы в продолжение стольких лет оправдали доверие незабвенного императора.

Я до сих пор не имел еще возможности заслужить любовь и доверие ваши; но надеюсь, что вы перенесете на меня те чувства, которые питали к моему родителю, что буду достоин их и, трудясь вместе с вами, принесу пользу России. Да поможет мне бог!

Еще раз благодарю вас всех от имени моего батюшки».

По произнесении этих слов Государь подошел к великому князю Михаилу Николаевичу, горячо обнял его, пожал руку принцу Ольденбургскому и некоторым другим старейшим членам Государственного совета, поклонился всем и ушел.

По удалении Государя Государственным советом подписаны были присяжные листы и журналы чрезвычайного собрания.