Подходящее для этой цели свободное помещение оказалось на М. Садовой ул., в доме Менгдена, где и решено было открыть торговлю сыром. Исполнительным комитетом поручено было быть хозяевами лавки Юрию Николаевичу Богдановичу и мне, А. Я. Якимовой. Мы под фамилией Кобозевых, мужа и жены, поселились 22 ноября 1880 года в меблированных комнатах на углу Невского пр. и Новой ул., дом № 75/14, как только что приехавшие в Петербург и желающие заняться здесь торговлей. 2 декабря был заключен контракт с управляющим домом графа Менгдена за 1200 р. в год на подвальное помещение под торговлю. Но прежде чем поселиться там, нужно было ждать окончания ремонта, так как асфальтовый пол помещения потрескался, а само оно было залито водой, — это-то и было причиной освобождения помещения нашими предшественниками. Когда ремонт был окончен, нужно было приспособить помещения для торговли и для жилья нам самим рядом с лавкой. Оба эти помещения выходили окнами на Малую Садовую. Более удобным вести и замаскировать подкоп представлялось из жилой комнаты, потому наружная стена ее, под предлогом сырости, была до окна заделана досками и оклеена обоями. Мы поселились в магазине 7 января. Паспорт наш был дубликат настоящего паспорта мещанина с женой. Вскоре после нашего поселения на Малой Садовой, как улице, по которой проезжал царь из Зимнего дворца в Михайловский манеж, что заставляло полицию внимательно следить за вновь появившимися людьми, паспорт наш был проверен справкой в Воронеже. Однако это нами предвиделось при приобретении дубликата паспорта, и все оказалось в порядке.
Дубликаты получались таким образом. Если кто-нибудь из своих людей был на службе в таком учреждении и месте, где через его руки проходили паспорта служащих, то он снимал копии с тех паспортов, какие находил подходящими. Если нужен был паспорт рабочего или работницы, то делалось объявление, что требуются рабочие или служащие для того-то; у приходящих брали паспорта и назначали срок прийти для окончательного ответа; когда они приходили, им возвращали паспорт, сняв с него предварительно копию, и объясняли, что почему-либо не нуждаются в их услугах.
Подкоп велся под окном нашей комнаты ночью, для чего окно тщательно завешивалось, чтобы с улицы нельзя было видеть света; окна же магазина были открыты, и с улицы, при слабом освещении от лампадки перед иконой Георгия Победоносца на белом коне, можно было видеть кое-что в магазине. Перед началом работы деревянная обшивка стены снималась. Она была так приспособлена, что легко выдвигалась, когда было нужно, и после работы так же легко ставилась на место, но в закрытом состоянии при нажиме снаружи была неподвижна; на месте соединения обшивки обои каждый раз подправлялись незаметным образом. Самое трудное было пробить без шума цементированную стену, вслед же за тем дело пошло более или менее быстро, пока работающие не наткнулись на железную водопроводную трубу, но и тут они довольно скоро обошли ее, немного изменив направление, так как водопроводные трубы были довольно тонкими; затем вскоре, через три сажени от начала подкопа, наткнулись на водосточную деревянную трубу, ширина и вышина которой была приблизительно 1 ap. на l ар. Это представило серьезное препятствие и вызвало задержку ввиду того, что обойти трубу снизу нельзя было без риска погрузиться в воду, потому что подпочвенная вода находилась очень близко, а подняться вверх нельзя было, так как мог произойти обвал мостовой. Ввиду этого, удостоверившись в том, что труба наполнена только на половину своей вместимости, работающие решили сделать в ней вырезку для прохода бурава и для продвижения сосудов с динамитом при закладке мины. Как только прорезали трубу, распространилось такое ужасное зловоние, что работавшие, при всяких предохранительных средствах, даже надевая респираторы с ватою, пропитанною марганцем, могли пробыть там лишь самое короткое время, не рискуя упасть в обморок. После необходимой вырезки в трубе она была тщательно заделана, и потом уже до конца, до середины улицы, работа шла без всякой задержки. Приходилось только все время производить работу наивозможно без шума, так как очень близко был пост городового, а в моменты, когда звуки неминуемо усиливались, приходилось следить за городовым и ждать, когда он отойдет подальше. Работа в подкопе требовала участия нескольких лиц, приходивших каждый день заблаговременно до закрытия магазина, потому что работа буравом требовала большого физического усилия и работы посменно. Работали в подкопе: Колодкевич, Желябов, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Дегаев и Меркулов.
С внешней стороны все шло гладко, хорошо, и только один раз днем зашел к нам управляющий домом. Это было в отсутствие Кобозева. Он спросил, не дал ли новый асфальт трещины, и хотел сам пройти в наше помещение, чтобы посмотреть. Я сказала ему, что там я только что развесила белье и что мы сами заинтересованы в том, чтобы нас не залило водой, потому мы внимательно следим за целостью асфальта. Он этим заявлением удовлетворился и ушел. В это время в задних помещениях уже была сложена вынутая из подкопа земля, прикрытая сеном и каменным углем, которым отапливалась печурка в нашей комнате.
В конце февраля — числа 24—25-го — работа в подкопе была окончена, и все было готово для закладки мины, но ее решено было заложить только перед самым предполагаемым днем проезда царя.
27 февраля Суханов заметил, что за ним следили, когда он вечером вышел из магазина (обратили внимание, когда он вошел к нам, как это выяснилось на суде); он взял извозчика-лихача, за ним погнался шпик, но Суханову удалось избавиться от него и сойти с извозчика, не доезжая своей квартиры. 27 февраля были арестованы Желябов и Тригони на квартире последнего. На суде по процессу 1 марта (Желябова, Перовской и др.) дворники дома Менгдена показывали, что они 27-го числа заметили двух молодых людей, входивших и выходивших в разное время из магазина, и признали их в Желябове и Тимофее Михайлове, но этот последний не знал даже о существовании магазина и никогда не бывал у нас. Возможно, что слежка началась с Тригони, работавшего в подкопе и жившего под своей фамилией, и не без участия предателя Окладского, как мне думается теперь. По словам околоточного надзирателя 1-го уч[астка] Спасской части на суде над первомартовцами, «до 26 февраля по всем негласным наблюдениям оказалось, что Кобозева никто из подозрительных не посещал».
28 февраля инженер Мравинский в присутствии пристава и помощника пристава произвел осмотр нашего помещения под видом технических и санитарных целей, что указывает на то, что у них не было серьезных подозрений относительно лавки и осмотр делался только для очистки совести, на случай проезда царя, иначе они не постеснялись бы сделать настоящий обыск. Осмотр был в мое отсутствие. В магазине, около задней стены, была устроена деревянная обшивка в виде ящика с плотно заделанным досками верхом, на которой помещались выложенные из бочки сыры; осмотрев ее, Мравинский заметил, что крошки сыра могут падать в щели и там разлагаться. В лавке стояли большая бочка и кадка с землей, сверху хорошо прикрытые сырами. Мравинский удовлетворился заявлением Кобозева, что они наполнены сыром. После поверхностного осмотра помещения лавки, где он видел, что наружные стены на улицу вполне целы, а под полом — вода и вести подкоп нельзя, он направился в нашу комнату, где уже внимательно осмотрел стены, спросил: «Зачем деревянная обшивка от пола до окна?» — и удовлетворился объяснением Кобозева, что это сделано в предохранение от сырости; после этого пошли осмотреть задние помещения, выходившие на двор и служившие складочным местом для тары от сыров и сена, для каменного угля и прочих хозяйственных принадлежностей. Мравинский полюбопытствовал о назначении сена и пнул даже ногой сено и уголь, которым, кстати сказать, была прикрыта земля. Пошли обратно, и в нашей комнате Мравинский остановился, посмотрел из окна на улицу, плотно облокотившись на деревянную обшивку и удостоверившись в ее крепости и неподвижности, как показалось Кобозеву, довольный вышел в лавку, где подвернулся ему наш кот, которого он ласково погладил, затем он попрощался с Кобозевым и удалился, говоря, что нужно еще на Малой Садовой осмотреть один подвал, что и сделал, как оказалось потом.
