Она бросила на меня быстрый взгляд, но тут же отвела его. Я удивилась: она не пыталась узнать, что происходит. Насколько человек уважает жизни других. Забрав сумку, я еще раз обняла Мишу.

— Золотой. Ты действительно золотой!

— А ты действительно Агат. — Я слегка улыбнулась и одним взглядом спросила почему. — Камень яркий, везде видно, среди всех.

Я попрощалась с ним. Никогда не забуду момент, когда моя ладошка выскальзывала из его, я переступала порог кабинета. В глазах тут же потемнело. Сумка оттянула руку. Я постаралась спокойно дойти до выхода с кафедры и только там завалилась на стенку. Нет! Истерика подступила слишком быстро. Я ревела прямо сидя на лестнице. Ко мне подходили, но я только качала головой. Угроза повисла, когда с кафедры вышел Наумыч, вот тогда я поспешила улинять. Мало ли, что придет в его седую, почти лысую голову?

Начева разрешила мне войти без вопросов. Видок у меня был явно не сахарный. На вопросы я отвечала, что переработала с формалином, а от него глаза слезятся.

До остановки меня провожали Белла с Полиной. Мне было все равно, что происходит вокруг.

— Агат, ты ему все рассказала? Он тебя отправил в больничку лечиться?

— Типа того. — Решив не спорить и не придумывать, ответила я.

— Бедная девочка! Ну, пойми, он уже дедок! Того и гляди на пенсии дома будет телевизор смотреть да носки штопать. А ты молодая и красивая.

И безнадежно влюбленная в самого потрясающего препода академии. И моя любовь оказалась разрушительной для меня самой. Это уже чересчур.

Домой завалилась никакующая. В среду на парах не была. Хотя лекцию Кравчук пропускать было обидно. Она понимающая, мягкая и справедливая. Всегда верит в своих студентов, даже в самых бестолковых. В четверг лекция по биохимии, на нее я пришла. Подруги с жалостью на меня смотрели, я заранее предупредила их — слово, и я не посмотрю, что они девочки. Разумов как всегда оживленно рассказывал всякие смешные вещи. Да еще я не выдержала и вклинилась в лекцию. Кто меня за язык тянул.

— Стимул для работы нужен всем! — Рассуждал биохимик. — Кому-то кнут, кому-то пряник!

— Не всегда!

— А у тебя какой стимул? — А то он не знал этого.

— Не скажу.

— Среди молекул тоже есть извращенцы! — Пожал плечами БХ и продолжил лекцию.

Мои подруги валялись со смеху, даже я засмеялась. Это было так потрясающе, так обычно и банально. А что? Разумов опять хохотал надо мной, прекрасно зная мою страсть к анатому.

В пятницу на паре он тоже не забыл сделать свою обычную гадость — спросить меня и посмеяться. Что ж, это мой последний день в академии. На перерыве он тихо, чтобы никто не слышал, попросил меня пойти с ним. Как и в случае с Мишей, это все было законспирировано. Мы зашли к нему в кабинет, он как всегда был завален книгами. БХ стал рыться в своих стопках.

— А вот! Я недавно купил новый учебник, мне он понравился, понятный и яркий, вы, девочки, такое любите. Не знаю, как вы будете изучить биохимию там, но это должно тебе облегчить процесс восприятия.

Он протянул мне желто-бордовую книгу формата А4. Я взяла ее в руки и открыла, действительно, красочная и яркая.

— Нет, что вы! Ну, зачем?

— Затем! Твоего мнения, уж извини, спрашивать не буду. На память. — Он усмехнулся. — Скучно без тебя будет, Соколова.

— Спасибо. И как мне расплатиться за учебник?

— Не надо цветов, возьму натурой! — Отозвался Разумов. — Чтобы училась хорошо! — Погрозил он мне.

Меня эта ситуация как-то растрогала. Я улыбалась, пока биохимик рассказывал мне о важности базы в меде. Не выдержала и обняла его за шею свободной рукой. Он удивился и по-отцовски погладил меня по спине.

— Я буду скучать. Кто будет выносить мне мозг?

— Найдутся люди.

Смешной он все-таки, невысокий, похож на медвежонка, с забавными ушами, кругами под глазами и быстрым взглядом, таким подкалывающим и одновременно нежным и ободряющим.

Книжка действительно оказалась потрясающей. Я поняла это дома, пролистав ее по темам и рассмотрев кучу иллюстраций. Вокруг меня стоял бардак. На кровати, застеленной стеганным детским одеялом, лежал открытый чемодан, на половину заполненный вещами. Я разбирала свои конспекты, пытаясь понять, что мне пригодится, а что можно не брать. Завтра весь день проведу лежа, буду смотреть в потолок и думать о своих ошибках. Больше никогда не подойду к преподу ближе, чем на расстояние вытянутой руки. А то еще опять влюблюсь и наживу себе проблем. Вещи тоже вывалены, платья, джинсы, никогда не думала, что у меня столько тряпья. Сейчас, не задумываясь, променяла бы его на возможность побыть здесь еще недельку.

Устав от сборов, я вышла из комнаты и немного пошаталась по дому. На диване я любила учить уроки, думая о Мише. Тут же я ругалась с биохимиком. Я подошла к фортепиано и провела пальцами по его клавишам, они загудели в ответ. А почему бы и нет? Настроение как раз в тему. Я уселась, и пальцы послушно запрыгали по клавишам. Первой в голову пришла песня, которую я уже давно не вспоминала. Она была у меня в плейлисте, но я слушала ее редко. Грустная, со стуком сердца. Я запела, чтобы он остался со мной, не оставлял меня, что я строила свой мир вокруг него, и теперь у меня не получится жить одной. Я стою с твоей фотографией в руках и прошу тебя остаться. Эта история в моей голове — история разбитого сердца. Я стою в темноте и жду…

Пока я пела во весь голос, мне было не так больно, я выпускала свою боль наружу, она была рядом, но не во мне. Стоило песне закончиться, как она со звоном пронзила грудину и ворвалась обратно в сердце.

— Браво! — Я вздрогнула. В дверях стояла мама с тряпкой в руках. Вот уж что в этом доме нельзя увидеть. — Всегда восхищалась твоим голосом. А в детстве ты не любила петь, упиралась, когда отец заставлял тебя заниматься.

— Я и сейчас упираюсь, если он заставляет меня чем-нибудь заниматься. Ты дома?

— У меня отпуск. — Я растерянно смотрела на нее. — Я ведь говорила… ты могла и не услышать, в таком-то состоянии.

— Что ты делаешь? — Мама подошла ко мне, я опустила крышку на клавиши, и она чуть присела на нее.

— Пытаюсь мыть окно. Но, видимо, это мне дается хуже, чем допросы. — Она провела рукой по моей щеке. — Бедная моя девочка… ты ведь просто любишь…

Я с непониманием и изумлением на нее посмотрела.

— Не думай, что я ничего не знаю. Порой я вижу, что происходит в доме. Да и отец рассказывает. Хотя из его уст не все правда.

— И тебе не удивляет мой… выбор? — Осторожно заинтересовалась я.

— Удивляет, конечно, хотя судя по тому, как Леня его костерит, он потрясающий человек.

— Это точно! — Я принялась рассказывать, уже совершенно не стесняясь, маме можно знать, что я чувствую, чего я хотела, и что у меня получилось или нет. Она не перебивала, только улыбалась и качала головой местами.

— Он самый необыкновенный из всех, о ком я слышала. А опыт у меня не маленький, можешь поверить. Такой моральный. А ты… вся в отца! Вот скажи, ты действительно собираешься уехать?

— А что мне делать? Он погубит мишину жизнь!

Мама отмахнулась, слегка сморщив лицо.

— Он и мою маму так выжил, когда они перестали сходиться во взглядах, а потом пригрозил ей своими связями, она была вынуждена оставить меня, отказаться и уехать.

— Я знаю, Агат.

Я сжала свой камень. Это она мне оставила. Мой талисман. Галя — не моя биологическая мать, ее последний раз я видела года в три. Потом появилась Галя. Отец долго ее завоевывал, даже не знаю, как она поддалась. Впрочем, Соколов умеет быть обаятельным, когда хочет. Она стала мне родным человеком, помогала не свихнуться в этой психушке отцовского тиранства.

— Но она могла бы побороться. За тех, кого мы любим, стоит бороться.

— Я так и делаю. Я оберегаю его.

— Если ты уедешь, ему будет плохо. — Резонно сказала мама.

— Но…

— Послушай. Что он хочет сделать? Отнести в ректорат твои наброски? Ты помнишь его положение? Это будет скандал, а скандал твоему отцу может быть и не полезен. Конечно, можно обвинить академию, однако я сомневаюсь, что она не будет защищать своего преподавателя, тем более заведующего кафедрой, тем более невиновного. Да и что собственно случилось? Ты совершеннолетняя, вы не в школе. Я думаю, он тебя просто пугает.