Я теперь просыпаюсь в дни анатомии с двояким желанием. Первое — нестись туда как можно быстрее, увидеть его, и второе — держаться оттуда подальше, чтобы не опозориться, если Золотухин решит меня спросить. Я ведь постоянно не доучиваю!

Спокойный день, если не считать попытки выучить бэху. Я орала на весь дом и грозилась выкинуть учебник в окно. Жаль, он библиотечный… так уже валялся бы на свалке. Нет, книжка еще ни в чем не виновата. Виновата моя голова, которая отказывается воспринимать что-либо, отдаленное от анатомии хотя бы на корпус. По возвращении отца я сделала похоронное лицо и медленно ушла к себе, он даже подивился, не нарвавшись на скандал. Я и так умею. Иногда.

Первый день весны! Какой-то у меня календарный стиль пошел. Скоро буду писать: третий день от второго месяца моей влюбленности в Золотухина. Мда, кому какой календарь надо. Презабавный день. Особенно меня поражает положение моей фамилии в списке или ее заметность. Стоило Разумову зайти в кабинет своим быстрым шагом все с той же немного сутулой осанкой, спрятанными в карманы халата руками и легким шлейфом табака, он начал опрос. Не прошло и пяти секунд как его глаза уткнулись в мою фамилию. Я в списке четвертая с конца, нас восемнадцать человек, какова вероятность, что его взгляд попадет именно в меня? Я неохотно поднялась на ноги. Меньше всего мне хотелось общаться с человеком, который видел меня настоящую вне стен академии — скандальную и упертую. Он остановился на мне глазами и улыбнулся, задал вопрос. В принципе он был легким. Я начала отвечать.

— Правильно, — перебил биохимик. — Вот так найдешь себе дебиленка, вроде и не подходите друг другу, а со временем притретесь. Или тебе постарше нравятся?

Белла чуть не подавилась смешком. Я нахально улыбнулась в ответ и, на мгновение мне показалось, что биохимик подмигнул мне. Это ему папочка мой наболтал, или он экстрасенс и знает, что минуту назад я думала о Золотке? Далее он сам дорасказал все по моему вопросу:

— Ну, я вижу, что вы понимаете то, о чем говорите. Садитесь.

Удивленная, я уселась. А он продолжил допрос и угнетение студентов.

На лабораторной сделали вывод: если Белла во время сдачи биологического материала (плюнуть в пробирку для анализа) думает о Разумове в одном халате, танцующим в торте, активность амилазы резко уменьшается.

Физика прошла очень плодотворно. Пока я слушала нашу кураторшу — веселую женщину без тормозов, рука сама стала набрасывать в тетради линии. Мне нравилась Валентина Ивановна, она позитивно эмоциональная, своего рода катион. Мне всегда казалось, что она хорошо ко мне относится. Видимо, я анион. Судя по папашке, именно так и есть! Пальцы продолжали двигать карандашом, закрашивать клеточки, подтирать излишки, выводить мельчайшие детали. Я словно впала в транс, а когда очнулась, чуть не охнула. На простом листе в клеточку у меня получилось графическое изображение моего Золотка со всеми его мелкими морщинками, с лукавой усмешкой и блеском в глазах. Мне так хотелось, чтобы изображение ожило, порвав бумагу и явив мне моего анатома. Я провела пальцами по картинке. Не зря в детстве училась рисовать. Я тихонечко сфотографировала свое творчество и перекинула его Белле и Полине. Присмотревшись, они через пару секунд синхронно подняли вверх большие пальцы. Удовлетворенная их положительной оценкой, я вернулась к своим мыслям.

В голове рождались планы не день, я расписывала практически поминутно, как вернусь домой, обогнув отца, заберусь к себе в комнату и буду учить гисту с анатой. Три пары — времени должно хватить. Но моим планам просто не суждено сбыться! Запомните: планировать стоит очень осторожно. Пока вы в деталях простаиваете свой график, может случиться все что угодно. Вплоть до того, что Разумов с улыбкой выйдет на лекции, извиниться перед всеми за дебилят и станет называть студентов не иначе как «дети мои». Но это было лирическое отступление, теперь к сути дела. На лекцию к нам в гости заглянул зам декана (лично я его видела впервые). Худощавый, с вытянутым лицом и в очках, он сообщил, что сегодня мы идем копать снег. Потрясающе! Что может быть лучше кроме как стоять полтора часа и наблюдать за мальчишечьими потугами поднять лопату с белой шапкой мокрого снега? Однако все оказалось не так. Девочкам тоже вручили орудия труда.

— Что за дискриминация по половому признаку? Чем вы от мальчиков отличаетесь?

Действительно. Могу перечислить с десяток факторов, почему мне нельзя копаться в снегу в юбке и тонких колготках! Староста же забыл заклеить в голове лишнюю дырку скотчем, и важная информация у него оттуда периодически вываливается, как из дырявого мешка.

Белла, стоявшая рядом, тоже не светилась от удовольствия, она пыталась спорить, но ее не слушали. Полинка хохотала над моим ворчанием. Всегда не могу понять: почему мои метафоры глубокого состояния злости, предшествующего пинкам и всеобщему коллапсу окружающей местности, приводят Полинку в пищащий восторг? Она ухохатывается над моими выкриками души.

Выяснилось, что я с трудом поднимаю лопату, что уж говорить об уборке. Повеселил мальчик из второй группы — вечно сонный и пучеглазый, он, не стесняясь в выражениях, высказал все свои мысли по поводу происходящего. Мне даже полегчало немного морально.

— Долбанная академия! — Проворчала я, не донеся очередную порцию снега до места назначения. — Нельзя что ли подождать, пока снег сам растает?

— Видимо нельзя. — И как она может оставаться такой спокойной?! Я вот сейчас кому-нибудь лопатой пол черепа срежу! Оглянувшись, я зауважала нашего зам декана. Несмотря на всю ректальность ситуации, он работал вместе со всеми. — Ты думай о чем-нибудь хорошем.

— О Золотке?

— О, давай, все хорошее в нем вспоминай! — Улыбнулась мне Полинка.

Тут уж работа закипела! Каждый бросок снега сопровождался примерно такой мыслью: «За глазки его яркие! За губки его сладкие! За руки его точные! За ум его острый! За юмор его милый!»

По окончании этой дряни замдекан выдал потрясающую фразу:

— Что ж до встречи.

— Сплюньте! — Он усмехнулся и отпустил нас.

Морально я настраивалась на маршрутку и анатомию. О, здрасте! У академии стояла фиолетовая Ламборджини. Стоило мне выйти, она мигнула фарами. Надеюсь, она не привлекает к себе внимание. Ага, так же незаметна как слон посреди улицы. Я уселась на переднее сидение и проворчала что-то относительно субботника.

— У тебя талант махать лопатой, может, стоит сменить профессию?

— Ты что все видел?! И не забрал меня?! — Я перешла на крик.

— Зачем? Я такое не каждый день вижу. Дома тебя пылесос не заставишь взять.

— Да пошел ты! — Я сложила руки на груди и уставилась перед собой. Взгляд машинально метнулся к зеркалу заднего вида. Опять!

Улыбаясь, за нашими разборками наблюдал, да-да, именно Разумов!

— Мы завезем Сашу домой.

— Ты сразу прописку оформляй.

Я бросила взгляд на биохимика. Моя злость его только развлекала. Я бы на его месте (о ужас! Я на кафедре БХ! Фуфуфу!) уже давно себя (то есть меня) возненавидела и хорошенько проучила. А он нет, сидит, ухмыляется.

Дома я поспешила отделаться от компании и уселась учить анатомию. Когда шум стих, спустилась в гостиную и устроилась там с книжкой в руках на диване. Я честно старалась не засыпать, но силы быстро меня покидали. Их высосал субботник, мало того, я знала, что завтра у меня будет болеть все! Я на секунду прикрыла глаза. Завтра я увижу Золотко… он будет улыбаться мне, я не выдержу и вновь повисну на нем обезьянкой, но на этот раз он ответит мне…

— Колыбельную спеть? — Я подскочила, анатомия свалилась к ногам. Разумов тихо смеялся над моим ошарашенным видом. Одним словом биохимик!

Я наклонилась поднять учебник, но он меня опередил.

— Спасибо. — Неохотно ответила я, зевая.

— Ты другие предметы вообще учишь?

— Периодически. — Подумав, ответила я. — Анатомия очень важный предмет.

— Медицину нужно изучать на молекулярном уровне, а не на органном, это устарело.