Пандит-джи учащенно задышал — его грудь ходила ходуном, точно у перепуганной пташки.

— Кунтал, — насилу прошептала побледневшая Савита. — Уведи мальчиков.

Кунтал кивнула, но Нимиш, Дхир и Туфан не сдвинулись с места, завороженные представлением, что разворачивалось перед ними.

— Кали Мата ки джай, Шанкар Бхагван ки джай. Да победит богиня Кали! Да победит бог Шива! — распевал тантрист низким, глухим голосом, многократно отражавшимся от стен.

— Ки джай, — эхом отозвался Пандит-джи, повторяя знакомые слова.

Что-то схватило Маджи за горло — непредсказуемый страх, все более настойчивый, стиснул ее. В ушах звучал нечеловеческий стон, словно духи кружили над головой, исторгая древние рыдания.

— Боло! — выкрикнул тантрист. — Чего ты хочешь?

Губы Мизинчика шевельнулись, и утробный, скрипучий голос, совсем не похожий на голос Девочки, ответил:

— Обладать!

— Зачем ты вошел в тело этой девочки? Она тебя не звала!

— Она! Она! — укоризненно завыл голос.

— Кто ты?

— Авни.

Савита вскрикнула и загородила детей.

— Ты не получишь их, ведьма! Ты забрала мою дочь, разрушила мою жизнь! Тебе этого мало? Мало?

Трясущейся рукой Джагиндер обхватил Савиту, а другую сжал в кулак, изготовившись ударить этот странно знакомый голос, спасти свою семью. Айя вернулась. Ослушалась и вернулась. Он внезапно постиг смысл колеса дхармы во всей его беспощадности.

Кунтал плакала, закрыв руками лицо. Кандж, отодвинув жену за спину, угрожающе выставил скалку. Парвати держалась за живот, перебарывая рвотный позыв.

— Прогоните ее! — яростно потребовала Маджи. — У нее нет права находиться в этом доме! Прогоните ее!

Она прикоснулась к четкам, словно к оружию, и губы ее зашевелились в молчаливой молитве к богам и богиням о милостивой защите. Снаружи стемнело, и в доме легли длинные тени. Дождь барабанил по крыше, в окна и двери, словно требуя, чтобы его впустили.

Тантрист долго смотрел на Маджи, потом закрыл глаза. Комната задрожала от потусторонней вибрации, будто на ситаре щипнули неверную струну и затем усилили звук. Туфан заткнул руками уши. Нимиш поправил очки, в ужасе наблюдая за Мизинчиком. Джагиндер яростно почесал волосы на груди и крепко прижал к себе Савиту. Пандит-&«ш оставил священный огонь и простерся перед идолами, оттопырив необъятный зад.

Тантрист продолжал смотреть на Маджи, его тяжелые веки были почти опущены, виднелись лишь белки глаз.

— Прогоните ее! — повторила Маджи.

Тантрист вытер пепел с шеи Мизинчика и повязал на хрупком запястье девочки витую красно-желтую нить маули.

— Уходи! — велел он. — Кали Мата ки джай! Шанкар Бхагван ки джай! Вишну Бхагван ки джай!

— Славься, Господи! — всхлипнул Пандит-джи.

Тело Мизинчика извивалось, руки непроизвольно жестикулировали. Глаза девочки закатились, из приоткрытого рта безудержно сыпались нечленораздельные звуки. Внезапно она резко села, продолжая трястись всем телом, глаза ее окинули комнату, задержались на перепуганных домочадцах. Темные круги под глазами придавали ей демонический вид. В упор уставясь на Парвати, девочка метнулась к той, что была ближе всех, к Маджи, вцепилась ей в горло.

Нимиш прыгнул вперед, чтобы оттащить Мизинчика.

— Уходи! — заорал тантрист, вскочив на ноги. Он резко щелкнул по полу кнутом. — Ты хочешь невозможного! Твое насилие запятнало тебя, но то, что можно отдать, будет отдано. А теперь УХОДИ, оставь это невинное дитя!

Мизинчик затихла и рухнула на руки Нимиша, глаза ее вновь закатились. Она тихо простонала и умолкла. Маджи, тяжело дыша, держалась за горло, Джагиндер помог матери лечь на кушетку.

Пандит-джи неуверенно отодвинулся, сел и вытер лицо промасленной тряпкой.

Тантрист стоял расставив ноги, с него градом лил пот. Волосы его растрепались и свисали теперь толстыми канатами. Кнут он держал высоко, готовый снова ударить, если понадобится. Тантрист посмотрел сверху на Мизинчика, внимательно разглядывая налившимися кровью глазами ее тело. Затем неторопливо обратил взгляд к потолку и опустил кнут.

— Она очень слаба, — наконец произнес тантрист. — Этой ночью умрет.

— Нет! — выкрикнула Маджи и зарыдала. — Нет! Нет! Нет!

Дхир и Туфан заплакали.

— Девочка-призрак, — тантрист ткнул в угол коридора, где висел крошечный комочек, похожий на высохшего паучка, — в полночь умрет она.

Пандит-джи запрокинул бледное лицо и впал в беспамятство.

Мизинчика осторожно уложили в постель Маджи. До полуночи оставалась лишь пара часов — до конца четвертого дня, когда маленький призрак навсегда будет изгнан, а душа младенца возвратится в мир иной, дабы одиноко прокладывать путь сквозь серые волны неведомого к новому рождению.

Оглушенное привидение свернулось клубочком в пластмассовом ведре рядом с разломанной шоколадкой. Оно досуха высосало спиртовой наполнитель, но так и не утолило жажду и теперь ждало смерти. «Услышь меня», — прошептала девочка, то были первые и единственные слова, сорвавшиеся с ее уст. Непоседливым серебристым волоконцем опустились они на тончайшие крылышки мотылька, порхавшего в столовой, мотылек покружил у тусклой лампочки, а затем двинулся дальше по темному коридору и сел на ухо Мизинчика. Там мотылек взмахнул крошечными крыльями, чуть-чуть потревожив воздух, и лишь самые легкие, тонкие прядки возле щек Мизинчика слегка приподнялись в ответ. Но этого хватило, чтобы Мизинчик дернула рукой, отгоняя мотылька, и проснулась. Хватило, чтобы услышать то ли мольбу, то ли предупреждение, прозвеневшее в ночной тиши.

Она взглянула на гору, которой была ее бабка, чье каменное лицо смягчилось во сне, рот чуть приоткрылся. Мизинчик коснулась щеки Маджи, ощутила исходящее от нее тепло. Затем беззвучно вылезла из постели и поползла по коридору, точно умирающая в пустыне. Выбившись из сил, она положила голову на прохладный пол, отдышалась, а затем двинулась дальше, пока не добралась до ванной.

Там она подтянулась и заглянула в ведро. Призрак младенца открыл глаза и посмотрел вверх, он словно тонул в воздухе. Девочка почти облысела, ее сияющие волосы выпали и усеяли ванную — осталась лишь парочка самых стойких прядей, которые тускло светились, точно погибающие светлячки.

— Не умирай, — прошептала Мизинчик.

Но призрак лишь смотрел на нее пустыми, жаждущими воды глазами.

Пошатываясь, Мизинчик встала на ноги.

Она повернула кран, но оттуда не пролилось ни капли. Она дотащилась до раковины в коридоре, потом — до кухни. Мизинчик поразилась, озадачилась и страшно устала. Она упала на колени. Подумав немного, Мизинчик собралась с силами и прокралась в восточный коридор. Тихо, опасливо открыла дверь.

Когда она вернулась в ванную, уже наступила полночь.

— Призрак?

На сей раз привидение не шелохнулось: оно превратилось в бесформенную массу — виднелись только два крошечных кулачка да зажмуренные глазки.

Мизинчик с трудом держала в руках серебряную урну с тремя священными листьями ту леи и святой водой, в которой еще утром резвились бог Кришна и его супруга Радха. Бог Кришна — воплощение Хранителя Вишну, охраняющего жизнь и вселенную.

— Не умирай, — вновь попросила Мизинчик. Она вылила в ведро всю воду, освященную богами, и в полном изнеможении уронила сосуд. Опустив руку в жидкость, коснулась пальчиков призрака.

А потом сама свернулась калачиком у ведра и уснула.

На следующее утро Мизинчик проснулась в зале. Солнечные лучи плясали у нее на лице, а тонкие занавески трепетали под дуновениями ветерка. События вчерашнего вечера медленно оживали в памяти, точно с ветки жасмина опадали лепестки. Авни ушла. Кашель прекратился. Мизинчик снова была дома. Последние лепестки, самые неприглядные, сорвало внезапным порывом. Она видела, как они слабо розовеют и кружатся вдали — не дотянуться. А потом и они исчезли. Мизинчик не помнила о своем похищении после того, как влезла к Милочке на «триумф». Истины, прежде вертевшиеся в голове, испарились.