Но тотчас вспомнила, что призрак никуда не делся, он все еще здесь, в бунгало. «То, что однажды ее убило, теперь поддерживает призрака». Маджи беспокойно заерзала перед алтарем и открыла глаза. Судьба призрака — в ее руках. Хоть он и обрел силу, Маджи сильнее. У нее есть решающее оружие.

— Вода, — вслух сказала она.

Младенец утонул в ведре с водой. И теперь Маджи поняла, что сможет уничтожить призрак, лишив его этой стихии.

Мизинчик открыла глаза. Она лежала на раскладушке, накрытая грубым одеялом. В висках стучало, тело горело, хотя кончики пальцев были синие.

— Маджи? — испуганно позвала она. Кольнуло в боку.

Тотчас появилась женщина. Присела рядом на корточки. На предплечье — татуировка. Зеленое хлопчатобумажное сари, продетое между ног, выцветшая бирюзовая блузка. Волосы собраны сзади в пучок, украшены жасминовым венком. На груди крупное серебряное ожерелье. Лицо темное, как шоколад, с глубокими морщинами, словно от тяжелой жизни. Женщина была не старая, но уставшая. Она осторожно влила Мизинчику в рот ложку воды и сменила холодный компресс у нее на лбу.

— Милочка?

Женщина покачала головой:

— Нет. Ты можешь называть меня тетей Джа-нибаи.

— А Милочка-диди? Она тоже здесь?

— Увы, только ты, — сказала Джанибаи. — Она была с тобой?

— Нет, — солгала Мизинчик, только сейчас осознав необычную обстановку.

— Отдохни пока, — промолвила Джанибаи, встала и выглянула за дверь.

Мизинчик услышала снаружи голоса, говорившие на диалекте, который она не понимала, но узнала благодаря походам на Кроуфордский рынок, — это было рыбацкое наречие конкани. Моложавый мужчина в дхоти, завязанной узлом между крепкими, мускулистыми ногами, и в полосатой футболке вошел в лачугу. Они с Джанибаи обменялись раздраженными фразами, все время показывая то на Мизинчика, то на какой-то невидимый предмет, находившийся за пальмовыми стенками хижины. Мизинчик посмотрела в открытую дверь и увидела прямоугольник золотого песка, сиявший в лучах утреннего солнца. Несколько смуглых рожиц заглянули внутрь, возбужденно тараторя. Лицо у Мизинчика саднило, горло пересохло, дышалось тяжело. Она закрыла глаза, и ее наконец одолел сон.

Ребячий щебет внезапно смолк, и в лачугу ступил дородный детина; через руку перекинут блестящий черный макинтош, штаны заправлены в черные резиновые сапоги.

— Джанибаи Чачар?

Джанибаи кивнула.

— Инспектор полиции Паскаль. Я ищу вашу дочь, Авни Чачар. — Он не спрашивал, а требовал. Из тканой кобуры на бедре торчал «смит и вессон» 38 калибра.

Джанибаи резко отшатнулась и покачала головой.

— Нет? Что значит «нет»?

Рыбак шагнул вперед:

— Ее дочери здесь нет, сэр.

— Где же она? — Паскаль нахмурился.

— Она умерла тринадцать лет назад, сэр.

— А ты кто?

— Ее племянник, сэр, — он показал на Джа-нибаи.

Инспектор минуту помолчал. Снаружи детишки снова закричали. По песку мчался худой, лысеющий мужчина в шортах хаки и топи-пилотке такого же цвета. У хижины он остановился, робко постучал и замер по стойке «смирно». В дверном проеме снова возникли три рожицы, внимательно наблюдая за происходящим.

— А, все ясно, — сказал Паскаль с глубочайшим презрением, — помощник младшего инспектора полиции Бамбаркар спешит на помощь.

— Да, сэр, инспектор Паскаль, сэр. — Бамбаркар незаметно ухватился одной рукой за дверную раму, чтобы его случайно не сдуло порывом муссона.

Паскаль повернулся к Джанибаи:

— Вашу дочь видели вчера ночью на Мала-барском холме.

— Да как такое может быть, сэр? — недоверчиво спросил племянник.

Инспектор смерил его взором, отточенным до блеска за годы службы в полиции, и этот взгляд тотчас напоминал собеседнику, что его могут выпороть в любую секунду. Словно ио команде, п.м.и. Бамбаркар достал длинную бамбуковую палку и, прислонившись к двери, начал постукивать ею по ладони.

— Факты — вещь упрямая, — неспешно ответил Паскаль.

Джанибаи скрестила руки, не испугавшись скрытой угрозы.

— Вы не видели моей дочери, я в этом уверена.

— И какие доказательства? — потребовал Паскаль.

— Она умерла у меня на глазах.

— Как?

— Бросилась под электричку на станции Мас-джид.

— Самоубийство?

— Она была не в себе, — ответила Джани-баи. — Ничего не соображала, твердила что-то о повитухе и жертве. Сари на ней промокло, на губах запеклась красная корка.

— А что вы там делали? — спросил Паскаль. — Ведь рыбные рынки находятся в Кхар-Данде, Ситилайте, Дадаре и Кроуфорде.

— Я всегда торговала на вокзале, — ответила Джанибаи. Считая, что вокзал Виктория построен на развалинах древнего святилища Экуиры, Джанибаи ходила туда не только продавать рыбу, но и поклоняться богине-покровительнице.

— Очень подозрительно, — буркнул Паскаль и осмотрел комнатушку. Глаза его скользнули по горе корзин, ждавших починки, и вспыхнули, наткнувшись на сковородку с рыбой, жаренной в арахисовом масле с помидорами, луком и кала масала[193], тарелку риса с карри и горячую лепешку.

Паскаль перевел взгляд на койку, где под покрывалами съежилось маленькое тельце. Вскрикнув от удивления, инспектор выронил плащ и отдернул одеяло.

— Это же пропавшая девочка! — прорычал он, обернувшись к Джанибаи и ее племяннику. — Точь-в-точь как на фотографии!

Веки Мизинчика затрепетали, и она открыла глаза.

— Мы не знаем, как ее звать, — сказал племянник. — Я нашел ее рано утром в море, она лежала в лодке.

— В океане? — переспросил Паскаль. — В сезон муссонов?

— Не знаю, как она там оказалась, сэр, — ответил племянник, скрыв, что почти наверняка видел в каноэ двух человек, но, когда подплыл, лодка опрокинулась. — На рассвете, еще затемно, я заметил, как волны швыряют лодку. В ней была девочка, без сознания.

— Очень складно, можешь продать как сюжет киношникам, — великодушно произнес Паскаль, погладив рукоятку «смита и вессона». — А теперь я расскажу тебе, что произошло на самом деле. Твоя двоюродная сестра Авни заплатила соседке Мизинчика, чтобы та ее похитила. Авни планировала прятать ее здесь, пока Митталы не заплатят крупную сумму денег. Знаем мы вашего брата.

— Крупную сумму? — изумилась Джанибаи. — С какой это стати?

— Я же сказал вам, сэр, что не знаю, кто эта девочка, — настаивал племянник. — И ни разу до этого ее не видел.

— Ее зовут Мизинчик Миттал, и она исчезла вчера поздно ночью из дома Джагиндера Миттала, владельца компании «Судоразделочный завод Миттала» с Малабарского холма, — сказал инспектор, вне себя от ярости и восторга.

Джанибаи потрясенно молчала. Она знала это имя — так звали хозяина дочери.

— Ага! — Паскаль ткнул в нее толстым пальцем. — Значит, ты все-таки солгала! Признавайся, что еще было в лодке или рядом с ней?

Повисла долгая пауза. Паскаль мрачно ждал. Бамбаркар глядел на него исподлобья. С улицы несся детский гомон.

— Либо вы сотрудничаете, либо я сам обыщу жилище.

— Принеси, тетя, — обратился племянник к Джанибаи на диалекте.

Та неохотно достала из угла небольшой газетный сверток. Внутри лежала влажная, изорванная золотистая дупатта, расшитая узором из ниспадающей изумрудной листвы. С краю — ярлык «Прелестной моды», роскошного магазина на Колаба-козуэй.

— Ага, так вы у нее еще и ду патту слямзили? — рявкнул Паскаль.

Опомнившись и подобрав плащ, он приказал Бамбаркару отнести Мизинчика в джип. Офицер поднял девочку с раскладушки, его ноги, тонкие, как спички, задрожали.

— Я отвезу ее в больницу. — Паскаль уже примерял роль благодетеля. — Ее семья очень обрадуется, что я спас малышку. Но через пару часов я вернусь. А Бамбаркар останется здесь и будет поджидать вашу дочь Авни. Либо она придет сюда, либо вы оба завтра вечером окажетесь за решеткой.

— Я все сделаю как надо, — пообещал Бамбаркар. Он тоже уже предвкушал, как, оставшись единственным представителем власти, будет важно постукивать своей бамбуковой латхи[194]. Его потное лицо раскраснелось от удовольствия.