Мизинчик кивнула.

Туфан зыркнул на нее, но воздержался от грубостей. После обеда слишком долго пришлось строить из себя пай-мальчика в колючей, перекрахмаленной курте, и теперь это сказывалось. Он хотел побыстрее раздеться и рухнуть в постель.

— Хорошо, — сказала Маджи, с тревогой отметив бледность внучки, — тогда помоги Канджу внести чай.

Мизинчик отправилась на кухню, где на чугунной плите закипал котелок молока, благоухая свежим имбирем. Девочка взяла коробку «Брук Бонда» с красной этикеткой и залюбовалась очаровательной семейкой на крышке: мать, отец, брат и сестра навеки блаженно застыли со стаканами молочно-белого дымящегося чая. Мизинчик дотронулась до матери и вспомнила древнюю легенду о Савитри, которая своей великой любовью вырвала мужа Сатьявана из безжалостных лап смерти. «Одной любви маловато», — подытожила девочка.

Кандж насыпал в пенное молоко черных листьев, добавил молотого кардамона, гвоздики, щепоть корицы, много сахара и все перемешал. Затем принялся переливать жидкость из одной кастрюли в другую, поднимая на целый метр, пока светло-коричневый чай не вспенился. Наконец повар разлил его по стеклянным стаканчикам, расставленным на подносе.

К стаканам протянулось сразу семь рук. Едва горячая жидкость потекла в глотки, все обмякли и стали громко вздыхать. Нимиш забрал стакан к себе в комнату, пробурчав через плечо, что у него куча работы.

— Чало, шабаш, — сказал Джагиндер и, расстегнув верхнюю пуговицу, энергично почесал густую шерсть на груди.

— Так, значит, тебе понравился Солнышкин жених? — осторожно спросила Савита.

— Ага, — ответил Джагиндер: чай поднял ему настроение. — Хорошо иметь юриста в семье. Кстати, продувной малый.

— А по мне, так зану-уда, — добавил Туфан, жалея о потраченном времени.

Савита испепелила его взгядом:

— Иди к себе, пока не стукнула.

Туфан закинул в рот пригоршню жареных семян фенхеля и охотно удалился.

— Самое главное, что мальчик из хорошей семьи, — сказала Маджи и, осушив стакан, с помощью Кунтал медленно отправилась в спальню. — Зайди потом, Мизинчик, я помассирую тебе голову перед сном.

— Уже иду, Маджи.

Джагиндер громко рыгнул и столь же звучно выпустил газы.

— Чало, думаю, нам всем надо лечь пораньше.

Они с Савитой встали из-за стола. Из кухни вышел Кандж, собрал посуду.

— Чем ты тут занималась, пока нас не было? — спросил Дхир. Его кремовую курту усеивали зеленоватые пятна. В отличие от прочих мужчин в семействе Митталов, он обожал светские приемы. Волнующий ассортимент блюд, в основном жареных, — пакор, самос, алу тик-ка[117], которые можно приправлять мятной чатни и объедаться от пуза. Дхиру не терпелось пересказать Мизинчику обширное меню, ведь он, как всегда, выучил его назубок, педантично все перепробовав.

— Спала — чем же еще? — ответила Мизинчик, с деланным безразличием пожав плечами. Затем, удостоверившись, что никто не подслушивает, она перестала притворяться, и на глаза навернулись слезы. — Мне нужна твоя помощь, Кимосаби.

— Моя? — переспросил Дхир, загребая со стола горсть леденцов.

— Идем, — сказала она, потащив Дхира за руку, — пошли со мной.

— Сюда? — Дхир недоверчиво окинул взглядом ванную, и глаза у него забегали: если они с Мизинчиком здесь запрутся, можно нарваться на большие неприятности.

Вдруг ему в голову пришла тревожная мысль, от которой даже защемило под ложечкой. «Господи, что это она хочет мне показать?»

— А ты… ну, — заикался он, стараясь не смотреть на ее блузку, но все равно взглянул мельком на едва заметные округлости. — По-моему, это плохая затея.

— Я больше не могу! — Мизинчик тихо всхлипнула.

Дхир побагровел и прижался спиной к двери, обливаясь потом.

— Ладно, — успокоил он, — только не кричи.

— Не хочу быть одна козлом отпущения, — сказала Мизинчик. — Хочу, чтобы ты тоже увидел.

Убедившись, что речь идет уж никак не о новой марке шоколада, Дхир бешено замотал головой и вмиг отпер засов.

— Ну пожалуйста! — Мизинчик показала на ведро: — Всего разок! Загляни один раз внутрь, и сам все поймешь.

При этих словах Дхир так раскашлялся, что изо рта у него полетело разноцветное леденцовое крошево, облепляя блузку Мизинчика.

Она постучала его по спине.

Дхир вдохнул запах кокосового масла в ее волосах, пудры на шее и пряный гвоздичный аромат кожи. Ему сделалось дурно.

А затем в нос неожиданно ударил другой аромат. Дхир распахнул глаза:

— Пажитник!

— Пряность? — Мизинчик принюхалась, но ничего не услышала.

— Терпеть не могу этот запах, — признался Дхир, радуясь, что отвлек ее внимание.

— Но почему?

Он пожал плечами, к горлу внезапно подступил комок. Нахлынуло смутное воспоминание, как он еще ребенком весело играл рядом с матерью на джайпурском покрывале. Савита держала в руке стеклянный стакан с желтоватой жидкостью — горячим отваром из семян пажитника. Дхир потянулся за ним и ошпарил себе руку. После этого кожа еще несколько недель воняла чем-то очень горьким и едким.

— Кипяченое молоко, — сказал он. — Вот сейчас запахло кипяченым молоком. И сахаром.

— Может, просто чаем с кухни?

— А теперь миндалем.

— Что ты все выдумаешь?

— Я? — Дхир взглянул на Мизинчика, отпер засов и вышел за дверь; в глазах у него стояли слезы. — Пожалуйста, не надо так делать. Это… неправильно.

— Ты о чем? — крикнула она вдогонку, но он уже мчался к своей комнате.

«Я совсем одна, — горестно подумала Мизинчик, стоя в коридоре. — Одна-одинешенька».

Мизинчику снилось, что она тонет. Ее толкали в воду — глубже и глубже, пока легкие не распирало от воды. Единственный способ вынырнуть — сунуть голову еще дальше, перестать барахтаться и поверить, что не умрешь. Но всякий раз она пугалась и барахталась. И всякий раз резко просыпалась, так и не потеряв сознание.

Мизинчик осторожно вышла из дома и прокралась мимо гаража Гулу в темный сад. Почти в тот же миг она уперлась в душную стену воздуха. Волосы липли к лицу и шее, пот застывал, точно клей. Страшные тучи теперь полностью заслоняли месяц. Изредка вспыхивала молния, пронизывая небо электрическим разрядом, и тут же пугающе грохотал гром.

Мизинчик знала: гроза может разразиться в любую секунду. Она вытерла влагу с лица. Пот выступил в каждой впадинке, пропитал пижаму. Перед самым носом кружились большие кровожадные москиты — даже не боялись, что она их прихлопнет. Густая листва погружала сад во мрак. Колючие кусты впивались в спину, вьющийся плющ хлестал по лицу, впереди колыхались тени, но Мизинчик кралась все дальше, и сад смыкался вокруг плотной стеной. На ощупь она упорно двигалась к проходу в ограде.

Девочка подождала, укрывшись в душной зелени. Молния рассекла небеса, и Мизинчик приметила Милочку, сидевшую под тамариндом.

Мизинчик знала, почему она приходит сюда по ночам, сбегая от брата Харшала. Он запрещает ей ходить в гости к подругам, смотреть кино и даже слушать радио — блюдет ее целомудрие. А в будни даже звонит с работы — проверить, вернулась ли она домой из женского университета ШНДТ[118]. Вимла не решалась заступаться за Милочку. А жена Харшала, Химани, заботилась лишь о себе. Милочка выжидала момент, безропотно подчиняясь жестокому брату.

Именно Харшал, а вовсе не наивная мать выберет ей жениха — слабовольного, падкого на деньги парня, которым можно помыкать. Когда это случится, Милочка должна быть готова к решительному шагу. Сбегая по ночам под тамаринд, она собиралась с духом и мечтала об иной жизни.

— Милочка-диди! — окликнула Мизинчик и бросилась к ней.

Ее возглас заглушили раскаты грома, а затем наступила мертвая тишина. Минуту спустя вновь застрекотали сверчки, зажужжали жуки, зашелестели листья.