— Дорогая моя Вимла, — сказала Маджи, подавшись вперед, — лишь Господь обладает властью давать и отнимать, а все прочее — злые духи, якобы живущие в дереве, — полнейшая ахинея.

Вошла Савита, недовольно щелкнув языком.

— Тетенька-джи, — обратилась она к Вимле, — вы не слышали о женщине на седьмом месяце? Как она купила ласси близ кладбища Матунга.

— Да, в газетах сегодня писали, — ответила Вимла, и лицо ее исказил страх. — У нее тотчас случился выкидыш?

— Дурища, — фыркнула Савита перед уходом, — нельзя же пить молоко у мест погребения. В тело могут вселиться своенравные духи!

— Вимла, — серьезно сказала Маджи, — не поддавайся страху и верь, что Господь распорядится нашей участью, как должно.

Мизинчик подслушивала их беседу у двери в коридоре и поражалась твердой убежденности Маджи. Бабушка не терпела глупостей ни от кого — особенно от надоедливых духов с того света. Если бы даже все эти призраки, демоны, ракшасы[65] и прочая нечисть взобрались на чугунные ворота бунгало, она тотчас встала бы у них на пути.

Но боги и богини индуистского пантеона были посетителями совсем иного рода. Маджи принимала их как очень важных персон и обустраивала в доме, словно взыскательных гостей. Кришна играет на флейте у реки; у Ганеши — голова слона и хобот, полный изобилия; Сарасвати дарует мудрость, сидя на цветке лотоса, — все эти статуэтки кочевали из комнаты для молитв на угловые столики или в застекленные шкафчики и оттуда с восторженным вниманием наблюдали за жизнью Митталов.

Маджи не позволяла себе излишней фамильярности с богами и богинями, ведь они весьма злопамятны. Она всюду носила с собой сандаловые четки и успевала перебрать двенадцать бусин на долгом и мучительном пути в ванную или читала быструю молитву на одну бусину, едва в дверях показывался долговязый портной, уже собиравшийся обхватить пышные груди Савиты мерной лентой. Порой, когда Кунтал массировала ей ступни, Маджи молилась довольно долго: она перебирала четки от начала до конца целых три раза. «Продолжай, — говорила Маджи, вздыхая от удовольствия, а Кунтал втирала кунжутное масло между налившимися кровью пальцами, — я еще не закончила молиться».

После смерти мужа Маджи признавала только авторитет богов и богинь. Но благоговение вовсе не мешало ей изо дня в день добродушно шутить и торговаться с ними. «О бог Кришна, мой сын — такой дурачок, водится с этим мошенником Чатвани. Дай ему хоть немножко ума, на? Я попрошу Пандит[66]-джи, чтобы он целый день совершал для тебя хаван[67] с лучшими сладостями из Гхаситара-мовой лавки». Точно богиня Дурга[68], поддерживающая гармонию во вселенной, Маджи считала, что сохраняет равновесие в собственном мирке.

Мизинчик увидела, что близнецы забрались в спальню родителей, и решила проверить, чем они там занимаются. Дхир сидел на белом покрывале, с завязанными глазами, и читал наизусть «Кредо Одинокого рейнджера».

— Верую, — произнес он, — что все изменчиво, кроме истины, и лишь истина остается навеки.

— Ты как раз вовремя: Кимосаби[69] на арене, — сказал Туфан Мизинчику, откупорил пузырек одеколона, который отец купил в аптеке близ больницы «К. Э. М.», и помахал им перед носом брата.

У Дхира было потрясающее обоняние — он различал самые неуловимые запахи и тончайшие ароматы. На нюх определял состав любой косметики, которой мать тешила свое тщеславие, — от широкого ассортимента индийских аттаров в хрустальных флакончиках до мыла «Чистота лотоса».

— «Олд спайс»! — Завопил он, и Мизинчик в восторге зааплодировала.

— Настоящий импорт или местная подделка? — спросил Туфан, подозрительно разглядывая бутылочку.

Дхир поморщился.

— Бодяга, — сказал он, словно извиняясь. — Разлит, поди, в Кальяне или Улхаснагаре.

— А синдхи[70] в магазине уверял папу, что настоящий — контрабандный. — Туфан нахмурился и вспомнил, как лавочник дал Джагиндеру понюхать зубочистку с ваткой, пропитанной одеколоном.

— Если даже папа не отличил, — добавил Дхир, стараясь угодить, — никто наверняка не догадается.

— Папа не будет душиться черт-те какой бурдой, которую беженец намешал! — Туфан защитил отцовскую честь.

Он осторожно засунул белый флакон под кур-ту и решил обменять его на что-нибудь у предприимчивого раддивалы[71], который доставит «олд спайс» туда, где его можно перепродать. Затем Туфан крикнул: «Эге-гей!» — и быстро ушел, напоследок расстреляв невидимую банду грабителей и убийц.

Дхир виновато пожал плечами и повернулся к Мизинчику:

— Давай найдем Гулу. Он уже отвез папу на работу и вернулся.

Мальчик надеялся, что уговорит шофера подбросить их до «Бадшаха», где подают прохладительные напитки и можно освежиться лаймово-апельсиновым соком с солью, сахаром и перцем.

— Маджи меня не отпустит, — сказала Мизинчик, — из-за живота.

Дхир снова пожал плечами и поковылял вон из комнаты.

Маджи и Вимла еще сидели в гостиной, судача о ежегодном наплыве туристов из Саудовской Аравии и Персидского залива в период муссонов.

— Круглый год торчат в своей пустыне, а потом прутся сюда, чтобы нежиться под дождем, — возмущалась Маджи. — Моются только по пятницам, а несвежий запах перебивают арабской парфюмерией…

— Но от муссонов же вся Индия расцветает, — мечтательно сказала Вимла. — Вместо черной земли — изумрудная зелень, а небо не белое, а нежно-голубое.

— …Да еще и развлекаются с нашими девушками, — продолжала Маджи, грозно помахав тростью. — Теперь даже парсские девушки захаживают к арабам — копят денюжку на приданое.

— Хай Рам! — воскликнула Вимла, внезапно очнувшись. — Аж не верится! Своим-то парсы не дадут умереть с голоду. Правда, все они потеряли работу после ухода британцев, что уж тут поделаешь!

«Потому-то она так и следит за Милочкой-диди», — подумала Мизинчик. Вимла часто сетовала на перемены, произошедшие в Бомбее после обретения Независимости. Современные девушки стремятся получить образование и не торопятся замуж, а некоторые эгоистки даже делают карьеру. Дабы оградить дочь от дурного влияния, Вимла держала ее взаперти.

Маджи тоже присматривала за Мизинчиком, но — заботливо и ненавязчиво.

Просто Маджи уверена в себе, решила Мизинчик, а тетя Вимла — боится.

В тот день Нимиш был непривычно возбужден: он уломал Гулу съездить в парсский книжный магазин «Тарапоревала», неподалеку от Хорнби-роуд. Нимиш собирался накупить хрестоматий по английской литературе на следующий год в колледже св. Франциска Ксаверия — одном из старейших и наиболее почитаемых учебных заведений города.

— Я уехал, — крикнул с порога мальчик.

Нимиш едва сдерживал волнение, ведь скоро он обернет целую кучу новых книжек, с приятным хрустом загибая линейкой каждый упрямый лист оберточной бумаги.

«Амбассадор» Гулу выехал из аллеи. Шофер заранее обрызгал водой жасминовую гирлянду, которой он украсил миниатюрную статуэтку Ганеши, «устраняющего препятствия», над приборной панелью. Гулу купил цветы у торговца, проходящего мимо бунгало на рассвете, и положил такие же гирлянды для служанок на передней веранде — Парвати и Кунтал позже оставят ему пару монет. Раньше Гулу покупал каждый день по одной календуле, но это было давно.

— Можно? — спросила Мизинчик, открыв дверцу машины, и запрыгнула внутрь. — Маджи вздремнула, а мне нужна школьная тетрадка, ведь уже на следующей неделе начинаются занятия.

— Мне тоже! — завизжал Дхир и пустился за ними со всех ног.

— И мне! И мне! — заорал Туфан, тоже не желая оставаться в стороне.