«Погибнуть или пропасть без вести — что хуже?» — спрашивала себя Маджи.

Если Милочка и впрямь сбежала, она нанесла непоправимый урон семейной репутации. А вдруг Паскаль прав? Вдруг в этом замешана Авни? Что, если ей удалось подговорить Милочку, а та пала случайной жертвой? Едва сдерживая слезы, Маджи умоляла святую троицу — Брахму, Вишну и Шиву — каким-нибудь чудом вернуть Милочку живой.

«Хорошо, что я сторговалась с этим Паскалем: семейная репутация — превыше всего», — подумала она, вытирая глаза концом паллу. Что бы ни случилось с Милочкой, нет никакого смысла приплетать сюда еще и Мизинчика. От этого одни неприятности.

Приведя себя в порядок, Маджи позвала Джагиндера, который в гнетущей тишине метался по зале:

— Надо поговорить.

Закрыв за собой дверь, Джагиндер остановился в нерешительности, спрятав окровавленную руку за спину. Они долго смотрели друг на друга, словно говоря: «Нам вдвоем эту кашу расхлебывать».

— По-моему, для Савиты это слишком большой стресс, — начал Джагиндер. — Кажется, разум ей отказывает. Ведь ее прабабка была того? Ты мне рассказывала, что она тоже разговаривала с привидениями. Это передается по наследству?

— Твоя жена сильнее, чем ты думаешь, — возразила Маджи. — И умнее. Тебе есть чему у нее поучиться.

— Ну да! — Джагиндер хохотнул. — Так тебе умник потребовался? Я не позволю поставить Нимиша во главе фирмы. Или я лишу его, на хрен, наследства. Ха!

— Так вот что ты замыслил? — Маджи ничуть не смутилась. — А я-то думала, тебя больше волнует благополучие семьи. Разве ты не помнишь слова отца на смертном одре?

Джагиндер помнил. «Сынок, — сказал Ома-нандлал, — судоразделка — не просто бизнес. Это твой священный долг, дхарма твоей жизни. У твоей матери прямая телефонная линия с Богом — используй ее на полную».

Отец тогда взглянул на Маджи, будто хотел попросить ее тотчас же позвонить в небесную канцелярию и вселить его старую душу в новое тело — тело министра из Партии Конгресca[196], а возможно, и кинозвезды типа Кумара «Юбилея» или закадрового певца Кундан Лал Сайгала[197]. Ни с того ни с сего он вдруг замурлыкал колыбельную из популярного фильма 1940-х «Зиндаги»: «Спи, принцесса, усни. И пусть тебе приснятся сладкие сны. В них ты увидишь свою любовь. Лети в Рутнагар, тебя там девы обступят. Царь украсит тебя цветочной гирляндой».

Он все пел и пел. Темные глаза Маджи блеснули, когда взгляд мужа окончательно затуманился. А Джагиндеру так и не хватило смелости сказать отцу, что их телефонная линия доходит не до богов, а в лучшем случае до храма Валкешвар вдоль по улице…

— Он сказал, что это мой долг, моя дхарма, — ответил Джагиндер.

Маджи решила разыграть карту «благополучие семьи».

«Черт, черт, черт», — подумал Джагиндер и быстро сменил тактику.

— Незачем разрушать семью, которую я сплачивала всю свою жизнь, — устало продолжила Маджи. — В делах нынче требуется расторопность. К сожалению, Нимиш не таков. Туфан, пожалуй, похож на тебя, но он еще слишком молод.

У Джагиндера поднялось настроение:

— Туфан?

— И хватит уже пьянствовать. Я больше не буду закрывать на это глаза, ты понял?

— Да.

— Пока я жива, я останусь главой семьи, понятно?

— Да.

— А теперь слушай внимательно. Ты должен встретиться с этим инспектором Паскалем в ресторане «Азиатика». У Чёрчгейт, в пять часов.

— Инспектором Паскалем?!

— Он согласился не упоминать Мизинчика и замять это дело в прессе — в обмен на кое-какую… — Маджи потерла большим и указательным пальцем.

— Что?! Ты хочешь втянуть меня в аферу?

Маджи подняла брови:

— Можно подумать, что ты всегда строго следуешь закону. Никому это не повредит. Паскаль даст тебе сверток. Принесешь его прямо ко мне в комнату, понял? Возьми деньги в шкафчике.

Джагиндер помедлил. В руке пульсировала боль, на тонкой рубашке запеклась кровь из раны.

— Что в свертке?

— Это не твое дело.

Джагиндер поискал ответа на лице матери, но так и не нашел.

— Достойный человек должен сделать все возможное для защиты своей семьи, — прибавила Маджи и посмотрела на раненую руку сына.

Снова этот чертов «семейный» козырь. Выбора у Джагиндера не оставалось.

Маджи заняла свое место в зале на украшенном возвышении и призвала домочадцев. Джагиндер сел и принялся вытирать пот со лба. Мальчики пришли, дожевывая картофельные лепешки с начинкой. Савита томно проследовала к софе, где и свернулась калачиком, смежив веки. Парвати и Кандж явились с холодным зеленым шербетом для взрослых и йогуртами ласси для мальчиков.

Гулу разместился на полу, стреляя глазами по сторонам. После исчезновения Мизинчика он ощущал неодолимую потребность найти Авни. А теперь, когда Мизинчик нашлась, он не сомневался, что Авни прячется где-то поблизости. Утром он решил во что бы то ни стало ее отыскать. Друзья детства — Хари Бхаи из Дхарави, Бамбар-кар из полиции и Яш из Каматхипуры — с радостью ему помогут.

— Тьма опустилась над нашим домом, — начала Маджи, беспокойно заерзав. — Все началось вчера ночью. Дхир чуть не задохнулся. Мизинчика похитили…

— Милочка пропала, — добавил Нимиш.

Туфан стиснул бедра, надеясь, что его недержание не попадет в этот список. Утром он снова оплошал.

— Я помолилась и получила ответ.

Савита открыла один глаз.

— Четыре ночи в доме не должно быть ни капли воды.

Джагиндер не знал, чем вызвано решение Маджи, но ее план «полного обезвоживания» настолько не укладывался в голове, что он даже фыркнул:

— Сейчас ведь период муссонов, черт бы его побрал.

— Я знаю, — ответила Маджи, сощурившись. — Но нам нужно избавиться от призрака.

— Призрака? — Джагиндер громко выпустил газы, словно его укололи булавкой.

Туфан сорвался с места.

— Теперь-то ты мне веришь? — неожиданно выпалила Савита.

— «То, что однажды убило младенца, теперь поддерживает призрака», — припомнил Нимиш загадочные слова тантриста.

— Но зачем нам от него избавляться? — спросил Дхир, с полным ртом картошки.

— Тантрист предложил нам еще один выход, — сказала Савита, выпрямляясь.

— «Заглушить боль ее космической противоположностью, — вновь процитировал Нимиш. — И когда-нибудь она уйдет сама».

Все с недоумением посмотрели на него.

— Любовь, — пояснил Нимиш, — это космическая противоположность боли.

— Так давайте ее просто полюбим! — воскликнула Савита, благодарно сжав руку сына.

Джагиндер расхохотался.

— Это приличный индуистский дом, — сказала Маджи.

— Приличный? — Настал черед смеяться Савите.

— Вам всем нужно ее полюбить, — подхватила Парвати со своего места на полу, — лишь тогда она согласится уйти.

— Нет уж, только без меня, — заявил Туфан.

— Ну пожалуйста, — сказал Дхир. — Почему бы нам не попробовать?

— «Почему, почему»! — Джагиндер резко вскочил с дивана и шлепнул сына по голове. — Да потому что ты чуть не погиб, дурачок несчастный!

— Посмотрите, сколько уже неприятностей от вашего привидения, — сказала Маджи. — Если мы сейчас отступим, оно возьмет верх! И что тогда?

— Это всего-навсего младенчик! — в отчаянии вскрикнула Савита. — Ее никто не воспитывал! Я научу ее, как себя вести!

— Совсем рехнулась? — Джагиндер свирепо глянул на жену. — Не ешь чеснока — хорошо, твое дело. Каждое утро ставишь пацанам за ушами чертовы метки — ладно. Развешиваешь над кроватью куркуму — бог с тобой. Но всему же есть предел!

— Это дело решенное, — объявила Маджи. — И я не потерплю твоих дерзостей, Савита.

Невестка униженно закусила губу. Низменное стремление зрело в глубине ее груди, откуда по-прежнему безудержно лилось густое белое молоко. «Если через четыре дня, — молча поклялась она, уставившись на свекровь, — ты отнимешь у меня дочь, я отберу у тебя бунгало».