— Они должны идти, и ты хорошо это знаешь.

— Прости, ты права, — виновато сказал Боб и забрал Джоя у жены. — Ну, пошли дальше. Ты ведь у меня настоящий мужчина.

— Итак, вперед, — Лой махнула рукой в сторону вершины и обняла Криса за плечи. — Пойдем вместе. У меня хватит сил на двоих.

Они поднимались выше и выше. Огромный живот тянул Лой вниз, растянутые мышцы страшно болели, а во рту появился неприятный горький привкус. Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы не отпустить руку Криса.

— Ты хочешь пить?

— Очень.

— И я тоже.

Постепенно лес становился все реже и светлее. Наконец они добрались до самой вершины горного хребта, где росли только сосны с покрытыми смолой стволами и низкий кустарник, да еще то тут, то там виднелись огромные, отполированные ветром каменные глыбы.

Отсюда была видна оставшаяся на севере Оскола и находившийся на юге Ладлэм.

Над головами у беглецов беззаботно распевали жаворонки, их крылышки сверкали в лучах заходящего солнца. Лой вдруг споткнулась, и Брайан едва успел удержать ее, обхватив за талию. Боб хотел было взять у нее ружье.

— Я буду стрелять! Отойди!

— Хорошо, только уймись! Господи, Брайан, да она просто ненавидит меня!

— Я ненавижу то, что поселилось внутри тебя.

— Ничего нет, кроме меня самого!

— И правда, Лой, что ты нашла у моего мужа? — возмутилась Нэнси. — Откуда такая ненависть?

— Думаю, ты прекрасно знаешь, что внутри тебя сидят демоны, которые пытаются тебя использовать, — объяснила Лой, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно более убедительно.

Боб криво усмехнулся и выглядел в этот момент довольно жалко.

Через несколько минут они добрались до самой вершины. Отец Палмер первый оглянулся и увидел оставшуюся на севере Товэйду. Пораженный увиденным, он упал на колени, содрогаясь всем телом.

Все небо над Товэйдой было залито мерцающим лиловым светом, который, несмотря на расстояние, подействовал на всех, подобно наркотику. Мальчики застонали и задрожали всем телом, а Лой почувствовала, как ребенок забился сильнее.

— Брайан, он так брыкается.

Наконец это свершилось. Ад вырвался из земных недр на поверхность. Лой сделала глубокий вздох, а потом задержала дыхание. Она всегда поступала так, когда хотела восстановить силы и хоть какое-то подобие душевного равновесия.

— Муж мой, нам нельзя здесь оставаться ни минуты.

— Мы не можем отправиться в путь прямо сейчас, — заявил Боб.

— В нашей армии капитулянтов расстреливали.

— О Господи! Ты не могла придумать ничего более нелепого! Брайан, скажи, чтобы она наконец заткнулась!

— Лой…

— Это он уговаривал нас остаться и ждать, пока кто-нибудь явится на помощь. Но никакая помощь так и не пришла. А теперь он заявляет, что все безнадежно, но это тоже ложь, — она хлопнула себя по животу, выступавшему из-под пропитанной потом рубашки. — А я буду жить!

Брайан обнял жену, чувствуя, как ему передается сила и уверенность Лой.

— А сейчас в путь, — обратилась она к остальным. — Ступай вперед, Боб.

— Нет уж, я больше не хочу идти впереди.

— Ты пойдешь. Если демоны вдруг вздумают напасть, пусть первой жертвой станет их марионетка.

Боб посмотрел на нее сверху вниз. На его лице отражались противоречивые чувства: смешанная с болью печаль и что-то похожее на ненависть… а может быть, это чувство было более глубоким и совершенно не свойственным добродушной натуре Боба.

Лой была непоколебима.

Маленькая группа беглецов устремилась вперед, в надвигающуюся темноту, туда, где раскинулся город их последней надежды.

Над ними все еще кружили жаворонки, а на западе кровавое солнце клонилось к закату. На севере же, в суровых горах, в муках нарождался новый мир. Дикий и безжалостный, он представал во всем своем безобразии, озаряемый жуткими вспышками лилового света.

Маленькая группа беглецов спустилась с гор и вскоре оказалась на знакомых улицах Осколы.

В городе царил полный хаос. Столы и стулья, выброшенные из кафе, были разбросаны по всей улице. Сваленная в груду мебель из учреждений лежала вперемешку с обложками от книг, аптечными бутылочками и салфетками, подводными ружьями и бейсбольными кепками. На заправочной станции все насосы были согнуты у основания и напоминали силуэты обезумевших ангелов. Магазин Хэнди раскололся надвое, а продававшиеся в нем журналы, сигары и коробки с леденцами лежали рядом. Вывеска, сделанная еще в 1932 году, была разбита вдребезги, а ее осколки валялись в канаве. От городского сада остались одни руины. Вокруг сплющенных в лепешку беседок валялись вырванные с корнем заросли пекана со съежившимися, обгорелыми листьями.

Казалось, по городу пронеслась бессмысленная жестокая сила, все сметавшая на своем пути. И все же, приглядевшись, во всем этом можно было усмотреть жуткую до омерзения целенаправленность. Оторванные ножки и крылышки кур были втиснуты в кофейники, а сигары забиты в глотки мертвых котят из зоомагазина, сиденья машин лежали на крышах, а передняя часть туловища огромной собаки свисала с разбитой вывески одного из магазинов.

Забыв о грозящей опасности, беглецы стояли в оцепенении на Мэйн-стрит, не веря своим глазам. Нэнси Уэст беспомощно шептала: «Нет, нет, нет». Бобу казалось, что он видит последствия самой жестокой и страшной автокатастрофы. Крис наклонился и подобрал комикс про дядюшку Скруджа, свернул его трубочкой и положил в карман брюк.

— Мамочка, смотри, конфеты, — прошептал Джой, трогая носком ботинка коробку с шоколадом «Милки Вэй». Казалось, по городу пронесся дикий ураган из неведомого потустороннего мира. Несколько сушилок для волос, вбитых в стену отеля, свисали из пролома, напоминая творение какого-нибудь свихнувшегося абстракциониста. Газеты Эллен и папки с бумагами валялись на земле. Она увидела свой стол, въехавший в прилавок, на котором красовались черные ремешки с красными пряжками. На столе было аккуратно поставлено пресс-папье. Эллен подошла поближе и увидела открытый шкафчик, из которого вывалились все ящики, покрытые чем-то похожим на слизь и пахнущим, как мокрая человеческая кожа. Превозмогая отвращение, она наклонилась, чтобы поднять с земли остатки своей собственности. Но в этот момент Лой ударила ее по руке.

— Не смей к этому прикасаться! Никому ничего не трогать! Вы можете чем-нибудь заразиться.

Все пошли дальше вдоль по улице. Шествие возглавляла Лой, а за ней парами следовали Боб и Брайан, Нэнси и Эллен, сыновья Уэстов. Отец Палмер сильно отстал. Его нос превратился в безобразный черный нарост, из которого со свистом вырывалось тяжелое дыхание.

Он получил слишком большую дозу облучения, и происходившие с ним перемены были необратимы. Левый глаз покрылся толстыми венами и постепенно затягивался плотной, молочно-белой пленкой. Кожа на его лице теперь напоминала панцирь черепахи, покрытый выступающими толстыми рубцами.

Священник тяжело дышал, а его вывалившийся язык болтался из стороны в сторону.

Он еще не видел своего лица и оставался в полном неведении относительно происшедших в нем страшных перемен. Дотрагиваясь до щеки рукой, он чувствовал, что с ним случилось что-то неладное, но он и представить не мог, в какого урода превратился. Перемены во внешности священника были столь ужасны, что попутчики старались лишний раз не смотреть в его сторону.

Обычно жизнерадостный и добродушный, отец Палмер сохранил некоторую бодрость духа и решил, что должен поддержать своих спутников и начал во весь голос распевать веселые песенки, перепутав в них все куплеты.

— Ради Бога, пусть он замолчит, — взмолилась Нэнси Уэст.

— Святой отец, нам лучше соблюдать тишину, — обратился к нему Боб.

— Простите меня. Наверное, я слишком старомоден.

Нэнси подняла глаза к небу, по которому плыли тяжелые облака.

— Я тебя ненавижу! Слышишь, ненавижу! — закричала она.

— Мамочка, перестань! — заплакал Джой.