— Только блефовать и умеешь!

Десять месяцев спустя за дверь выставили и самого Рибейро. Наш герой, когда до него дошло это известие, вынул из ящика своего стола некий сверток, который хранил там с того дня, как получил публичное оскорбление, и отправился домой к обидчику. Едва тот открыл дверь, Пауло поспешил объяснить, чем вызван его визит:

— Помнишь, что ты сказал, когда меня уволили? Так вот, теперь ты можешь повторять эти самые слова, глядя себе в глаза.

Он развернул обертку и протянул Рибейро настенное зеркало, где поперек стекла крупными буквами было написано: «ТОЛЬКО БЛЕФОВАТЬ И УМЕЕШЬ!». Потом повернулся, сел в лифт и был таков.

Пришло время зализывать раны. Его выкинули на обочину мира шоу-бизнеса (имя Пауло Коэльо появилось в прессе лишь к концу года, когда журнал «Фатос & Фотос» поместил репортаж, озаглавленный: «Вампирология: Корифей этой науки есть ныне и в Бразилии»). Корифеем был он, ныне представлявшийся высоким специалистом в этой области и во всеуслышание объявлявший, что пишет сценарий для полнометражного блокбастера, который, впрочем, так никогда и не был снят. Неожиданное увольнение из «Си-би-эс» едва не добило его, еще не оправившегося от драматического разрыва с женой: свежая рана кровоточила, и исцелять ее в одиночку было ему не под силу. Погруженный в одиночество, казавшееся безысходным, он метался между полубредовыми помыслами о своем величии и тягостным ощущением затравленности. Порой то и другое укладывалось в его дневнике в рамки одной фразы:

Мне с каждым днем все труднее осуществлять мой великий идеал — стать знаменитым и почитаемым, стать тем человеком, который создаст Книгу Века, Мысль Тысячелетия, Историю Тысячелетия.

Это могло показаться всего лишь обострением давней параноидальной шизофрении или маниакально-депрессивного психоза — именно такой диагноз ставили заботившиеся о его душевном здоровье врачи, начина с Бенжамина Гомеса. Но дело было в том, что близился конец года — время традиционного подведения итогов — а тридцатидвухлетний Пауло пока так и не добился исполнения своей мечты. Иногда он соглашался понизить планку и готов был признать себя просто писателем — одним из многих, таким, как все. «Время от времени мне хочется сочинить эротический рассказ, и я знаю, что он наверняка будет напечатан, — отмечает он в дневнике. — Да, я мог бы вдруг взять и посвятить себя исключительно этому жанру, который сейчас, после того как сняли запрет на порнографические журналы, пользуется в стране и спросом, и успехом. Я мог бы писать под прозрачным псевдонимом». Но вслед за подобными планами неизбежно и тотчас возникали вопросы. Ну, допустим, он начнет писать эротику. Зачем? Чтобы заработать денег? Он уже зарабатывал деньги, а счастливее не стал. Стараясь не оставаться наедине со своими проблемами, которые на самом деле больше никого не касались, он вернулся к прежнему занудливому нытью: раньше он не писал, потому что был женат, а Сиссе его планы были безразличны. Теперь не пишет потому, что остался один, и это ему мешает.

Вынашиваю прежние планы — они все еще не умерли во мне. Я могу в любую минуту воскресить их, надо только найти женщину — женщину моей жизни. Как я хочу, чтобы она поскорее отыскалась…

<…> Я очень, очень одинок. Я не могу быть счастлив, если рядом со мной нет женщины.

<…> Я устал искать. Мне нужен кто-то… Если бы рядом была та, кого я люблю, все можно было бы снести.

Казалось, что всеми этими жалобами Пауло лишний раз подтверждает правоту старинной пословицы: «Хуже слепца тот, кто не хочет видеть». Ибо та, кого он так ждал и искал, уже больше десяти лет была у него на глазах и за все это время не удостоилась даже такой малости, как приветливая улыбка или хотя бы рукопожатие. Удивительно, впрочем, и то, что этот опытный женолюб не разглядел, как хороша эта миниатюрно-изящная брюнетка с фарфоровой кожей и мягким взглядом. Кристина Ойтисика и Пауло Коэльо познакомились еще в 1968 году при следующих обстоятельствах: ее дядюшка Маркос посватался к Соне, сестре Пауло.

По требованию доны Лижии на ужине, устроенном в честь обручения, все женщины должны были быть в вечерних платьях, мужчины — в черных костюмах. Исключения не сделали и для Пауло, который в ту пору носил черные патлы до плеч, а на празднестве производил впечатление не то нанюхавшегося, не то обкуренного, но в любом случае — крепко подсевшего на наркотики. В последующие годы они несколько раз пересекались на семейных торжествах и обедах, однако интереса друг к другу не проявляли. Отчасти, быть может, потому, что в числе этих торжеств была свадьба Пауло и Сиссы, где присутствовала и Кристина, породнившаяся с ними через своего дядюшку. Когда же в 1979 году Соня повела брата на рождественский ужин в дом родителей Кристины, та была обручена с Висенте, молодым миллионером, владевшим, помимо прочего, еще и огромной яхтой. И все же судьба распорядилась так, что именно ей, Кристине Ойтисика, выпал жребий стать той женщиной, которую так ждал Пауло. Через неделю после сочельника двое соединились — вероятно, уже навсегда.

В январе 1980-го года происходит новая встреча Пауло с Кристиной Ойтисика: начинается «история любви», преодолевшая грань веков

20

Пауло теряет интерес к сексу, деньгам, кинематографу и даже к творчеству

Кристина, по окончании начальной школы учившаяся в Колежио Беннетта, где воспитание давали в духе традиционных протестантских ценностей, интересовалась только библейскими историями на уроках закона Божьего: все прочие предметы не давались ей категорически — никогда, ни за что, ни в какую — так что колледж пришлось оставить и кочевать из школы в школу, а потом, подобно Пауло, и вовсе махнуть на это рукой. В шестнадцать лет родители формально освободили ее от своей опеки, согласившись на некую юридическую процедуру, предусмотренную для тех несовершеннолетних, которые желали стать «правоспособными» и сдать экзамены на аттестат зрелости, пройдя менее чем за год курс и гимназии, и колледжа. После этого она вернулась в Беннетт, где появились специальные классы, дающие высшее образование, и стала заниматься там изобразительным искусством и архитектурой. В конце 1979 года, когда в рождественский сочельник Пауло появился в ее доме, Кристина как раз работала в архитектурной компании.

Крис

Ее родители, Кристиано и Паула, оставаясь искренне верующими католиками, придерживались самых либеральных воззрений, в том числе и на воспитание дочери. Хочешь ходить в школу — ходи. Не хочешь — не ходи. Желаешь вместо уроков в кино — на здоровье. С какого-то момента она стала приводить в дом своих возлюбленных и оставлять их до утра, что не встречало со стороны родителей ни возражений, ни нареканий. Впрочем, справедливости ради следует оговориться, что число счастливцев, удостоенных ее благосклонности, было невелико: красавица Кристина была девушкой строгих правил: в свое время получила первое причастие, характером обладала задумчивым, любила читать и часами слушать протестантские хоралы, доносившиеся с площади Машадо, на каждом углу которой стояло по лютеранской церкви. Сперва слушала, а потом и сама стала петь в хоре. Раз или два в неделю вместе с другими певчими — как правило, людьми «из низов» — она встречалась в условленном заранее месте и исполняла для прохожих гимны и псалмы. При этом умудрялась не сделаться ни ханжой, ни святошей. Была вполне современной девушкой из Рио-де-Жанейро: смотрела в «Пайсанду» последние фильмы, одевалась в «Биббе», моднейшем бутике на Ипанеме, в «промышленных количествах» потребляла виски в баре «Ламаз». Кристина посещала это заведение каждый вечер, возвращаясь домой под утро не вполне уверенной походкой. «Моим наркотиком было спиртное, — признается она много лег спустя. — Я просто обожала пить».