Зачем я пишу тебе? Затем, что сегодня — не в пример всем прочим дням моей жизни — мне ужасно хочется вернуться в прошлое. Заглянуть в него, увидеть — но не своими собственными глазами, а глазами того, кто получил доступ к моим дневникам, моим друзьям, моим недругам, ко всем, кто сделался неотъемлемой частью прожитой мною жизни. Я бы очень хотел сейчас прочесть свою биографию, но, как видно, с этим придется погодить.

Не знаю, как отнесусь к тому, что будет там написано. Однако на фронтоне часовни, находящейся в поле моего зрения, начертаны слова: «Познаете истину, истина вас освободит». Истина — сложное понятие: в конце концов ради нее совершено было много преступлений на религиозной почве, объявлено много войн, много людей подвергалось гонениям со стороны тех, кто считал себя правым. Но одно сомнению не подлежит: если истина приносит освобождение, бояться нечего. И, по сути, именно по этой причине я согласился на создание моей биографии — ради того, чтобы открыть для самого себя еще одну грань, еще один лик человека, которым являюсь. Ради того, чтобы почувствовать себя еще более свободным.

В небе над моей головой набирает высоту самолет — это новый аэробус А380, еще не совершающий регулярных рейсов, а только проходящий испытания неподалеку) отсюда. Я провожаю его взглядом и думаю: сколько времени потребуется, чтобы это новое чудо техники безнадежно устарело? Сама собой приходит и следующая мысль: сколько времени потребуется, чтобы мои книги погрузились в забвение? Лучше выбросить ее из головы — ведь я писал их, не помышляя о вечности, но пытаясь открыть и определить то, чего, если вспомнить о твоем журналистском образовании и марксистских, взглядах, наверняка не будет в этой книге — мои тайные чары, иногда темные, иногда просветленные, которые я сам узнаю лишь после того, как они, облекшись в словесную плоть, будут запечатлены на бумаге.

Как и всякому писателю, мне всегда нравилась идея написать автобиографию. Но ведь невозможно писать о себе, не пытаясь оправдать свои ошибки и выпятить удачи, — стремление к тому и другому есть неотъемлемое свойства человека. Оттого и согласился я так скоро на твое предложение, хоть и знал, что иду на риск: будет выявлено и обнародовано многое из того, что я считаю ненужным и излишним. Ибо если это составляет часть моей жизни, то должно увидеть свет дня. Оттого я и принял решение, о котором на протяжении этих долгих трех лет не раз сожалел и в котором раскаивался, — открыть доступ к дневникам, охватывающим всю мою жизнь, начиная с отрочества.

И если даже я не узнаю себя в этой книге, уверен, что найду там какую-то часть Пауло Коэльо. Пока ты задавал мне вопросы, я, поневоле обязанный заново осмысливать какие-то стороны и этапы своей жизни, думал: как сложилась бы моя судьба, если бы я не испытал всего, что выпало намою долю?

Но не стоит углубляться сейчас в такие абстракции — Кристина говорит, что пора возвращаться, впереди у нас два часа пути, солнце палит все сильнее… Я прошу у нее еще пять минут, чтобы дописать. Кем предстану я в написанной тобой биографии? Ее еще нет, а я уже знаю — людьми, пересекшими мой путь. Человеком, который протягивал руку и знал, что чья-то другая рука готова поддержать его в трудную минуту.

Я существую лишь потому, что у меня есть друзья. Я выжил лишь потому, что они встретились мне на пути. Они научили меня отдавать все, что есть во мне самого лучшего, хоть в иные минуты своей жизни оказывался я не в числе первых учеников. Но все же мне кажется — нечто очень важное из области великодушия и благородства я усвоил.

Крис настаивает, говорит, что пять минут уже истекли, но я прошу еще немножко времени, чтобы записать здесь, в этом письме, стихи, больше ста лет назад сочиненные Халилом Джибраном. Наверное, я что-нибудь напутаю, переставлю местами строчки, потому что выучил их много лет назад, в один печальный, сумрачный вечер, когда слушал Саймона и Гарфункеля на странном аппарате, который мы называли «виктрола» — сейчас он безнадежно устарел, как устареет когда-нибудь аэробус А380 и мои книги. Стихи говорят именно о том, как важно отдавать:

«Ты лишь тогда отдаешь что-либо, если отдаешь самого себя. И происходит это всегда с тобой, а не с твоими наследниками.

Люди говорят: отдам тому, кто достоин. А вот деревья говорят иначе. Они отдают, чтобы продолжать бытие, ибо таить и прятать — не значит ли погибнуть?

И потому ведут себя не как щедрые люди, когда те чем-то с кем-то делятся. Ибо на самом деле жизнь сама делит и разделяет, люди же — не более чем свидетели собственного бытия».

Сейчас я поднимусь со скамьи и двинусь в обратный путь, к дому. Свидетель собственного бытия — вот кем был я на протяжении всех этих дней, которых сегодня набралось на шестьдесят лет.

Да благословит тебя Богоматерь Скорбящая.

Пауло

Когда в феврале 2008 года жизнеописание Пауло Коэльо было завершено, введенный в эксплуатацию аэробус А380 начал регулярные коммерческие рейсы. Технологии устаревают так стремительно, что, вероятнее всего, гигантский воздушный лайнер перестанут выпускать прежде, чем исчезнут сотни миллионов книг Пауло Коэльо и — те глубокие следы, которые, вопреки мнению критиков, оставляют эти книги в душах людей, рассеянных по необозримому пространству планеты Земля.

Моника Антунес с Марсией Насименто, президентом фан-клуба Пауло Коэльо

Коэльо с футболистом Раи и Дейной Гудьер из журнала «Ньюсуик»

Об этой книге

Замысел этой книги родился в начале 2005 года в аэропорту «Сент-Экзюпери», в городе Лионе на юге Франции, где я впервые увидел Пауло Коэльо. По многолетней профессиональной привычке к общению со знаменитостями и звездами международного уровня я ожидал увидеть человека, окруженного телохранителями, секретарями и помощниками. К моему удивлению, тот, с кем мне предстояло тесно общаться на протяжении трех последующих лет, был один — за плечами у него висел рюкзак, и он катил за собой небольшой чемодан на колесиках. Там начался процесс раскопок, в итоге которого я открыл для себя одну из самых своеобразных и «особенных» личностей, какие мне доводилось знать.

Проведя шесть недель с ним рядом, я вернулся в Бразилию, точнее — переехал в Рио-де-Жанейро, поскольку именно там определилась траектория его жизни. И прожил там восемь месяцев, идя по следам писателя и меткам, оставленным им. Я искал Пауло Коэльо всюду, где только возможно, и шел вослед за теми событиями, которые оставили столько шрамов в его душе. Искал в угрюмых переулках квартала Копакабана и на развалинах старой лечебницы для душевнобольных, в опасном мире наркотиков, в архивах разнообразных карательных органов, в сатанизме, в загадочных тайных обществах, в сотрудничестве с Раулем Сейшасом, в его семье, в его генеалогии. Я выслушивал признания его друзей и откровения недругов, беседовал с бывшими женами и близко общался с нынешней супругой — последней, если верить Коэльо, — скульптором Кристиной Ойтисика. Я исследовал его жизнь, вторгался в ее интимные глубины, копался в его завещании, рылся у него в карманах, отыскивал детей, которые по моим предположениям могли родиться от его браков и любовных приключений.

Я получил от него редкостное право выкопать и прочесть сокровище, подлежащее, по решению Коэльо, сожжению, — дневники, которые Пауло вел на протяжении сорока лет, записывая на бумаге или магнитной ленте впечатления бытия. Недели напролет проводил я в «Институте Пауло Коэльо», сканируя документы, фотографии, письма — полученные и отправленные. Когда окончился «сезон Рио-де-Жанейро», я снова стал сопровождать Пауло по всему свету с магнитофоном наперевес, слушая его речи и удивляясь его странному обыкновению отмахиваться от невидимой мухи перед глазами. Я прошел с ним по священному Пути Сантьяго, видел, как волновали его группы рядовых читателей, собиравшихся в Оньяте, в Стране Басков, в Каире, как на банкетах в его честь в Париже и Гамбурге приветствовали писателя мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях.