Убитые горем родители попросили кого-нибудь позвать, чтобы мертворожденного соборовали. Священника не нашлось, и эту миссию взяла на себя монахиня, служившая в клинике. Но вдруг сквозь рыдания родителей послышался слабый стон — будто мяукнул котенок: младенец был жив. Трудные роды стали первым вызовом, который судьба бросила этому малышу, но он принял его и выжил.

Первые три дня жизни Пауло провел в инкубаторе. Все эти решающие семьдесят два часа при нем неотлучно сидел отец — и он покинул свой пост лишь когда стало ясно, что жизнь ребенка вне опасности. На четвертый день Пауло извлекли из инкубатора, но оставили в клинике под наблюдением врачей, проводивших ему курс интенсивной терапии. Отца сменила при младенце теща, Мария Элиза. По прошествии шести десятилетий Пауло утверждал, что Мария Элиза стала его первым воспоминанием. В остальном же малыш оказался здоровым, весил 3 килограмма 330 граммов и росту имел сорок девять сантиметров. Судя по первым записям Лижии в «альбоме младенца», у ребеночка были темные волосы, карие глаза, светлая кожа и он походил на отца (что отнюдь не являлось достоинством, поскольку Педро трудно было назвать красавцем). Ребенку дали имя в честь одного его дяди, рано умершего от сердечного приступа.

Младенец Пауло, который при рождении удостоился сомнительного комплимента: «Вылитый отец»

Если не считать легкого бронхита, перешедшего в коклюш, детство Пауло прошло совершенно нормально. В восемь месяцев он произнес первое слово, в десять у него прорезались первые зубы, а в одиннадцать он сделал первый шаг — причем до этого вообще не ползал. По воспоминаниям Лижии, он был «ласковым, послушным, очень живым и умненьким» мальчиком. Когда ему исполнилось два года, родилась его единственная сестра Соня Мария, которую он нежно любил и к которой никогда не ревновал ни мать, ни отца. В три года он научился осенять себя крестным знамением и впоследствии, крестясь, стал просить у Господа здоровья родителям, дедушкам, бабушкам, двоюродным братьям и сестрам, дядям и тетям. С рождения Пауло и до 1960 года, когда ему исполнилось тринадцать лет, семья жила в огороженном частном квартале из одиннадцати домов, построенных его отцом на перекрестке улиц Тереза Гимараэнс и Мена Баррето, в Ботафого — уютном районе среднего класса. Лучший дом — единственный, при котором имелся сад, — принадлежал дедушке и бабушке с материнской стороны, владельцам земельного участка Лилизе и Туке. Один дом отдали Педро в награду за работу, а оставшиеся девять сдавали или продали родственникам.

Пауло со сверстниками

Семейство Коэльо так заботилось о своей безопасности, что несмотря на стены, окружавшие участок, двери и окна в их доме всегда были закрыты. И Пауло, и его маленькие друзья могли играть сколько душе угодно — однако только на участке. Хотя участок был расположен недалеко от пляжа Ботафого, жизнь за стенами была совершенно незнакома здешним детям. Нечего было и думать о том, чтобы водить дружбу с уличными сорванцами. С самого раннего детства Пауло отличался оригинальностью поведения. Желая избежать наказания, он произносил тирады, которые ставили в тупик взрослых. Когда в три года Лижия застала его на месте некоего преступления и принялась бранить, он ей ответил:

— Знаешь, мама, почему я сегодня такой непослушный? Потому что мой ангел-хранитель перестал работать. Он очень старался, и у него кончились батарейки.

Больше всего маленький Пауло любил «помогать» дедушке Туке чинить мотор его большого «Паккарда». Отец очень этим гордился, считая, что малыш станет инженером. У Педро тоже была машина — намного скромнее, чем у тестя: она практически никогда не ломалась по той простой причине, что ее редко выводили из гаража. Экономный Педро Коэльо полагал, что, если семейство может передвигаться по городу на автобусе, незачем тратиться на бензин.

Возможно, это было одним из самых ранних воспоминаний, оставшихся у Пауло от жизни в Ботафого: строгий контроль отца за всеми семейными расходами. Дело в том, что инженер Педро Кейма Коэльо де Соуза мечтал, чтобы семья жила не в скромном домике, а в настоящем особняке с салонами, зимним садом, террасами и несколькими ванными. Первый взнос на строительство этих хором был сделан тестем Тукой, который предоставил семье Коэльо участок площадью четыреста квадратных метров на улице Падре Леонел Франк в шикарном районе Гавеа. Педро считал, что на таком участке в самом сердце южной зоны города следует возвести и соответствующее здание. И теперь все расходы, кроме самых необходимых, безжалостно урезались.

— Раз уж мы решили строить такой дом, — изрекал инженер Педро, все члены семьи должны свести свои расходы к минимуму.

Никаких обновок, никаких празднований дней рождения, никаких поездок на машине и трат на бензин. «У нас тогда совсем ничего не было, — вспоминал писатель впоследствии, — впрочем, в самом необходимом мы себе не отказывали». На Рождество брат и сестра получали только немецкую электрическую железную дорогу и французских кукол — подарок от дедушки и бабушки по материнской линии. Исключение сделали, когда дети пошли в школу: попусту тратить деньги не следовало, но сын и дочь должны учиться в лучших гимназиях. Помимо строжайшей экономии, мечта об особняке в Гавеа принесла семье еще одно неудобство. Инженер Педро предпочел не вкладывать сбережения в ценные бумаги, а превратить их в недвижимость — в самом прямом смысле слова. В стройматериалы. И поскольку у него не было сарая, он хранил покупки в доме — в ожидании того дня, когда можно будет начать строительство. Поэтому брат и сестра вспоминали, что провели детство среди всевозможной сантехники, мешков с цементом и коробок с плиткой, которыми были забиты все закутки.

Однако «время тощих коров» нисколько не обеднило интеллектуальную жизнь семейства Коэльо. Педро перестал покупать пластинки с записями опер и классической музыки, но не изменил привычке наслаждаться по вечерам любимыми ариями. Звуки музыки неслись из его проигрывателя, а еще соседи, проходившие мимо дома 11, нередко слышали произведения Баха и Чайковского, которые играла Лижия на пианино, принадлежавшем ей еще до замужества. Знакомые вспоминали о тех временах, что все стены в их доме были заняты книжными полками — главным образом стараниями Лижии, но не ее супруга. У семьи имелась неплохая общеобразовательная библиотека, которая после рождения детей стала пополняться и детскими книгами.

Когда Пауло исполнилось четыре с половиной, родители записали его в детский сад Сан-Патрисио, который он посещал в течение двух лет. Предполагалось, что в дальнейшем Пауло будет учиться в иезуитском колледже Санто-Инасио, и в 1954 году мать перевела его в начальную школу Богоматери Побед, располагавшуюся в нескольких кварталах от дома в старинном особняке, окруженном деревьями. Над входом красовался лозунг учебного заведения: «Все для ученика, а ученик для Бога».

Пауло в десять лет, среди одноклассников в колледже Богоматери Побед (в первом ряду, второй слева)

Хотя формально школа Богоматери Побед не была связана с орденом иезуитов, обучение в ней считалось верным путем для поступления в колледж Санто-Инасио — самое традиционное учебное заведение в Рио. Этот колледж, возглавляемый иезуитами, делил с колледжем Педро II[8] славу лучшей средней школы для мальчиков. Колледж Педро II обладал несомненным достоинством: давая солидные знания, он был учебным заведением государственным и федеральным, а следовательно — бесплатным. Но дорогой колледж Санто-Инасио гарантировал нечто весьма существенное для родителей Пауло Коэльо: иезуиты вкладывали в своих подопечных не только знания, но главное — веру, при жесточайшей, строжайшей дисциплине.