— Вот и они меня об этом спросили.

— И…

— Как тебе нравится перспектива их бесплатной работы на «Убежище для юных»?

Это моя благотворительная организация. Она поддерживает приемных детей, и я уже десять лет работаю в управляющем совете. Мы едва держимся из-за отсутствия денег и не можем толком оказывать помощь детям, оказавшимся в трудных ситуациях. Глаза у меня наполнились слезами.

— Не может быть.

— Может.

— Насколько они в состоянии нам помочь?

— Намного.

— Насколько?

— Они будут работать с «Убежищем» как с обычным клиентом.

— Не могу поверить, что ты это устроил. Это все изменит.

— Знаю. Потому я это и устроил.

— Я даже не знаю, что сказать.

— Не говори ничего.

— Спасибо, Филип. Это просто удивительно. Ты даже не говорил мне, что думаешь об этом.

— Ты уделяешь им много времени и средств, но я хотел бы, чтобы у тебя была возможность дать им нечто более существенное. Я знаю, как много они значат для тебя.

— Очень много.

— Я знаю.

— Я тоже тебя люблю.

— И второе: мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала до того, как я улечу в Кливленд.

— А где ты вообще сейчас? — спросила я. — Я еле слышу тебя — так машины гудят. Ты на Таймс-сквер?

— Я вообще чертовски тороплюсь. Детей сегодня ты забираешь?

— Только Грейси. У нее такое жалобное лицо сегодня было, что я не вынесла. Я заберу ее из класса, но попрошу Иветту встретить меня у школы и отвести ее домой. А потом бегом обратно на работу.

— Отлично. Мне нужно, чтобы ты зашла домой, прежде чем заберешь Грейси.

— У меня не будет времени.

— Это чрезвычайно важно. — Филип вдруг заговорил с интонациями директора английской частной школы. — Мне нужно, чтобы ты заехала домой. Зайди в мой кабинет. Включи компьютер. Найди код к моему новому сейфу. Экран автоматически запросит мой пароль.

— Филип, это что, не может подождать?

— Ради бога, сделай, пожалуйста, как я тебе сказал!

— Нет, не сделаю. У меня был дерьмовый день, и у меня еще куча работы. Я тебе точно говорю, сегодня мне явно не удастся вырваться отсюда пораньше. У меня слов нет, чтобы передать тебе, как много для меня значит то, что ты сделал. И ты это знаешь. Но я все равно не смогу сейчас уйти с работы.

— Милая, это не просьба. Ты просто должна сделать это для меня. Я уезжаю на три дня, и перед тем, как я уеду, мне нужно знать, что этот вопрос решен.

— Это, правда, так важно?

— Да, красавица, — сказал он ласково, пуская в ход все свое обаяние. — Правда. Я тебя люблю. Пожалуйста. Я буду тебе очень обязан.

Я решила, что забегу домой после того, как заберу Грейси, — никто даже и не заметит, что я уходила из студии.

— Ну, хорошо, давай быстрее. Какой пароль?

Молчание.

— Филип, я это сделаю, но я тоже очень тороплюсь. Какой пароль у тебя дома на компьютере? Ты что, утром об этом не мог подумать?

— Я отвлекся. На Дилана.

Постукивая ручкой по блокноту, я вздохнула.

— Так ты собирался сказать мне пароль.

— Ну…

— Филип! Какой пароль?

— Киска.

— Ты что, шутишь?

Молчание.

— Филип, у тебя и, правда, такой пароль? Господи, как это глупо. И на рабочем компьютере тоже? И это в такой важной юридической фирме? А вдруг вашему компьютерщику понадобится войти в твою учетную запись?

— Какая мне разница, что подумает компьютерщик.

— Филип, я прямо поверить не могу, что ты хочешь, чтобы я напечатала это слово — «киска».

— Да. Извини. Это личный пароль. Я единственный человек, который его знает, а теперь, к несчастью, его знаешь и ты. Женщины — моя слабость, Джейми, и не говори, что ты этого не знала. Значит так, когда зайдешь в мой кабинет дома, набери пять букв: «к», «и», «с», «к», «а». Найди новый код от сейфа; он спрятан в документе под названием «Дела детей». Что-то вроде: «48–62».

— А что потом?

— У меня на столе, в папке для входящих документов, под банковскими бумагами или: просто на стопке справа, лежит папка «Риджфилд». Мне нужно, чтобы ты положила ее в сейф.

— Почему?

— Каролина.

— Что Каролина?

— Во-первых, ножницы. Во-вторых, когда она вытирает пыль, она кладет мне на стол пачку газет, которые нужно выкинуть, потом случайно прихватывает важные документы и выкидывает их вместе с газетами. Я все теряю. А это потерять никак нельзя.

— Филип, пожалуйста. Ты уже с ума сходишь. Я позвоню ей и скажу не подходить к твоему столу.

— Я каждый день говорю ей не трогать мои ножницы, мои вкладки для воротничка или мою любимую ручку «Монблан», и каждый день я не могу их найти. Она меня не слушает.

— Ты знаешь, что с мужьями больше хлопот, чем с детьми, да? — Я уже почти лежала на столе.

— Я бы никогда не стал тебя просить, но в наше время ни в чем нельзя быть уверенным.

— Уверенным в чем?

— Ни в чем! Мы живем в век информации! Все можно украсть — из мусора, из почты, из компьютера. — Филип заговорил спокойнее, в привычной профессиональной манере под названием: «Я юрист и знаю все что нужно знать на этом свете». — Я юрист в третьем поколении, и меня с детства учили принимать благоразумные решения. Это благоразумная предосторожность, а я еду в аэропорт Ньюарк, и в Ист-Саид мне никак не заехать. Я хочу до отъезда увериться в том, что все в порядке.

— Но почему я не могу сделать это сегодня вечером.

когда вернусь?

Он, наконец, потерял терпение.

— Последний раз прошу: перестань задавать вопросы! Мне будет куда легче, если ты хоть раз в жизни сделаешь так, как я тебе сказал.

Я фыркнула и поехала домой, где сделала то, что он просил, но не совсем так, как он просил.

На следующий день в Нью-Йорке лил дождь.

— Oui[3]? — Метрдотель просунул свой огромный французский нос через щелку в толстых лакированных дверях шоколадного цвета.

— Я… эээ… на ленч.

— Avec[4]?

— Слушайте, я тут мокну. С Сюзанной. Она…

— Quit[5]?

— Сюзанна Брайерклифф, наверняка вы…

Дверь открылась. Жан-Франсуа Перье посмотрел сквозь меня. Я сказала ему, что пришла на ленч с подругой Сюзанной, которая сидит вон там, глупо улыбнулась и жалобно посмотрела в его синие глаза. Он шевельнул рукой, давая знак помощнику официанта проводить меня к столику. Здесь принято обходиться такими жестами. Гардеробщица Франческа глянула на меня и решила, что лучше она выпьет диетической кока-колы в баре, чем будет возиться с моим плащом. Я раздраженно стряхнула капли дождя с зонтика.

У «Ляпьер нуар» нет вывески над входом, и телефона не найти ни в одном справочнике. Это специальное место, куда приходит перекусить одно из самых странных человеческих племен: богачи, живущие в квартале, тянущемся от 72-й до 79-й улицы на севере и юге и ограниченном с востока и запада Пятой и Парк-авеню; его так и называют — Квартал.

Горе бедному уэст-сайдцу, который решит, проходя мимо, что это обычный ресторан, где обслуживают любую публику! Ему сразу дадут понять, что ему здесь не рады, пусть даже вокруг полно свободных столиков. В окна видны кушетки, обтянутые роскошным апельсинового цвета бархатом; они стоят вокруг маленьких, как в кафе, столиков из красного дерева. Красивые французские официанты лет тридцати с небольшим в синих джинсах и крахмальных голубых рубашках пробираются по тесным проходам между столиками.

Мои ближайшие подруги не посвящают свою жизнь ленчам в ресторанчиках, как Сюзанна Брайерклифф, — у них обычно есть настоящая работа. Сюзанна — одна из немногих обитательниц Квартала, с которыми я всегда рада повидаться. С ней легко забыть о том, что она сказочно богата и имеет потрясающую родословную, и можно просто получать удовольствие от общения: Сюзанна человек с веселым характером и интересная собеседница. Ее имя вечно мелькает на страницах светских хроник: «Харперс базар», «Бог», в разделе «Стиль» «Нью-Йорк тайме». У нее двое детей, три собаки, семь человек прислуги и одна из самых больших квартир в городе — все это благодаря родству ее семьи с одной из крупнейших династий владельцев недвижимости в Америке. Ростом она сто семьдесят пять сантиметров, у нее стройная спортивная фигура и коротко подстриженные светлые волосы, как у Мег Райан. Ее муж — старший редактор «Нью-Йорк таймс», что отличает ее от большинства светских дам Ист-Сайда, супруги которых — занудные банкиры. Она, конечно, не лучшая моя подруга — это звание делят между собой Кэтрин из Нижнего Манхэттеиа и Эбби и Чарльз, коллеги по работе, — но она занимает почетное второе место.