— Я просто считаю, что я в этой компании чужая.

— Ты с ума сошла. Они закажут для нас белые платья, прически сделают, все, что положено. А потом мы в тех же платьях пойдем на прием. У них в комитете Каролина Эррера состоит; одна из ее стилистов будет нас одевать, представляешь?

И тогда мне не придется решать, что надеть, тратить время и деньги на покупку платья и блуждать в лабиринтах белых меховых накидок…

— А Вердюра предоставит нам драгоценности напрокат, — добавила она.

Даже я знала, что это крупнейший итальянский ювелирный дизайнер.

Это уже звучало интересно. Даже заманчиво.

— Давай еще раз по порядку. Для съемки и приема Каролина Эррера предоставит мне платье напрокат или сошьет новое. Потом Вердюра даст мне на вечер бриллианты стоимостью в целое состояние.

— Больше двадцати тысяч. Единственная проблема в том, что их охрана будет за тобой ходить по залу.

— А туфли будут?

— Ага. И сумочка от Джудит Либнер.

— На совсем?

— Туфли и сумочка — да. Платье и драгоценности — определенно нет.

— А зачем это «Мэдисон-авеню»? Они меня даже не знают.

— Им нужна обложка, а этот прием в музее — крупнейший в году. Для дизайнеров это хорошая реклама.

— Это пойдет на обложку?!!

— Ну, они три стола снимают, будем надеяться, что на обложку попадет именно наш, но внутри мы точно будем.

— Ладно, Кристина, я подумаю. Мне пора вести Грейси наверх, мы уже опаздываем.

— Тебе позвонят от Джона Генри насчет примерок, — крикнула она, таща свою дочь Люси по лестнице.

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

Вечером того же дня Питер встретил меня у входа в дом.

— Дай передохнуть, — сказала я. — Это важно? — Меня начинали утомлять сюрпризы. Я бросила сумки, сняла шарф и швырнула его в шкаф. В доме было тихо. Слишком тихо, если учесть, что было время ужина.

— Что случилось?

— Иветта сильно разозлилась на дне рождения у Вассерманов.

Мы тихо прошли в кабинет, чтобы дети не заметили, что я уже дома.

Питер сел на свежевзбитую подушку в кресле.

— Началось все еще дома перед вечеринкой. Иветта сказала, что вы хотите одеть их в серые шерстяные костюмчики, ну, вы знаете какие, а Майкла в тот вышитый жакетик и замшевые шорты…

— Ледерхозен. Я знаю.

— А теперь вспомните, как вы меня наняли и о чем мы тогда разговаривали. Помните, вы хотели, чтобы я в течение дня создавал для детей атмосферу неформального мужского общения?

Я кивнула. Он был просто очарователен. Сегодня на нем были потрепанные джинсы и мятая тонкая темная футболка с длинными рукавами. Мне тяжело было на него смотреть. И не смотреть тоже.

— Тогда, может, скажете мне кое-что? Почему у вас тут детей одевают, как тирольских горцев, когда они идут на праздник? Майкл выглядел как девчонка, и хотя ему всего два года, он знал это и был в ярости. И что это за страсть к гольфам с красными кисточками? Вы бы видели, как мы надевали на Майкла эти дурацкие замшевые шорты! Он извивался на полу и крутил головой, как безумный, получалась какая-то дикая смесь из «Звуков музыки» и «Изгоняющего дьявола».

Я рассмеялась.

— Питер, ты не понимаешь.

— Нет, это вы не понимаете. И потом я прихожу на праздник, где все дети одеты одинаково, в такие же серые шорты, и у всех красные глаза, потому что их тоже четверо нянь насильно запихивали в эти тирольские костюмчики. Что с вами со всеми такое?

Он был прав; но всех детей наших знакомых наряжали к детским праздникам. И я поняла, как это важно, когда отвела Дилана на его первый день рождения, еще в детском саду, в брюках и футболке. Мы опоздали на пятнадцать минут, и когда мы вошли, все присутствующие матери внезапно замолчали.

— Так что у тебя случилось с Иветтой?

— Я пошел на вечеринку с Грейси и Майклом, и когда им подали шоколадный торт, переодел их в джинсы. Иветта так взбесилась, будто я кого-то убил!

— Я знаю, тебе это кажется странным, но для Иветты все, что связано с внешним видом детей, очень важно.

Питер изумленно смотрел на меня. Я попыталась объяснить:

— Джинсы просто не смотрятся с их парадными голубыми шерстяными пальто с бархатными воротниками, как у Джон-Джона и Каролины Кеннеди.

Никакой реакции.

— Из-под парадного пальто должны быть видны голые ноги в гольфах. В этом вся суть. Эти пальто не сочетаются с джинсами, они предназначены для платьев и шорт. Поэтому мальчики и носят шорты.

У него челюсть отвисла.

— Чтобы голые ноги смотрелись, как у Джон-Джона, — объяснила я, — ну, помнишь салют у гроба? [9] Главный шик в том, чтобы правильно смотреться в лифте по пути на вечеринку и обратно.

— Салют у гроба? Это же сорок лет назад было! Вы что, с ума сошли? Вам не наплевать на то, чтобы у Майкла были голые ноги в гольфах, как у Джон-Джона Кеннеди?

— Да нет, мне наплевать, я просто пытаюсь тебе объяснить правила здешнего стиля.

— Я вам вот что скажу. Вы крутая, вы работаете на крупном телеканале. Вы мне столько рассказывали про этих женщин, какая искаженная у них система ценностей, как они вечно состязаются по дурацким поводам, ни на минуту не задумываясь о своей жизни. Вы всегда прямо с ума сходите, стоит мне только намекнуть, что вы одна из них, — и меня это, кстати, с ума сводит, потому что вы же ведь куда лучше! А потом вы сами во все это ввязываетесь, и из-за чего? Из-за пальто с бархатным воротником!

— Да не ввязываюсь я ни во что!

— Я думал, вы скажете, что Иветта с ума сошла, что я все сделал правильно. А вы совсем в другую сторону пошли! Вы мне начинаете объяснять какую-то моду на голые ноги, и это для двухлетнего мальчика! Говорю вам, он чувствует себя балериной, и он прав, а вы нет. И еще вы всегда говорили, что Кристина Паттен идиотка — это, кстати, чистая правда, она хочет со мной дружить, и каждый день заговаривает со мной в парке, — а теперь вдруг вы только с ней и общаетесь. Что все это значит?

— Когда у тебя будут дети и тебе придется общаться с другими родителями и ладить с ними, вот тогда ты меня поймешь.

— Нет, не пойму. И поверьте мне, мои дети тирольскими горцами одеваться не будут. Никогда.

Ну вот, он не стал меня слушать. Совсем. Я так хотела, чтобы он думал, что я крутая и у меня классная работа, что я выше всего этого. Но он меня поймал. Как обычно. Я почувствовала себя жалкой и рассердилась на себя, и, что еще хуже, я рассердилась на него.

Я встала.

— У тебя все? У меня завтра с утра небольшое интервью, возможно, ты не помнишь об этом.

— Я знаю, что у вас интервью. Я просто делаю свою работу и стараюсь, чтобы вы тем временем не испортили жизнь своим детям. — С этими словами он тоже поднялся на ноги и, пройдя по коридору, ухватил Дилана за лодыжки и перевернул вверх ногами.

На следующий день мы с Гудмэном сидели за столиком в задней комнате маленького неприметного бара на углу Бродвея и Шестьдесят четвертой улицы на другом конце Манхэттена. Такая у нас с ним сложилась традиция. Мы только что вернулись с секретного интервью с Терезой в нью-йоркском отеле. Тереза не хотела, чтобы журналисты с Севера разгуливали по Перлу, что в штате Миссисипи, привлекая к себе внимание. Меня все еще расстраивала ссора с Питером, но я пыталась насладиться абсолютным счастьем текущего момента. За последние десять лет мы пережили вместе с Гудмэном с полдюжины таких моментов, и у нас была традиция, которой мы заканчивали съемки сюжета. Мы провели много месяцев в состоянии психологического напряжения, делая все, чтобы заставить Терезу Будро говорить, только бы взять крупнейшее среди всего журналистского сообщества интервью года, и вот мы закончили снимать; она вышла из комнаты, операторы убрали оборудование, а мы молча вышли под дождь и направились туда, где можно как следует выпить.