— Я просто хочу по вечерам готовить на улице, вот и все.

— Знаешь, меня пугает, что деньги тебя больше угнетают, чем приносят удовольствие.

— Может, хватит готовых клише? — отозвался он.

— Нет, правда. Ты идешь в гости в квартиру больше нашей, и у тебя начинается депрессия, как только ты выходишь за дверь. У нас прекрасная квартира. Ты ее любишь, ты помнишь об этом?

— Ну, она ничего.

— Ради меня попробуй хотя бы на сутки отрешиться от всех этих мыслей. Представляешь, как здорово скинуть все это с плеч?

Он уставился на меня, обдумывая мои слова. Неужели я до него достучусь?

— Знаешь, детка, я был бы просто счастлив, если бы смог взвалить на плечи здоровенный новый гриль. Наверняка кукуруза лучше на вкус, если ее готовить на свежем воздухе. А потом еще городские балконы, представляешь, там можно жарить то, что захочешь в любое время. Представляешь, прямо после деловой поездки можно пойти и зажарить себе кусок мяса…

— Только не говори мне, что, вернувшись в полдесятого вечера из Питтсбурга, ты радостно побежишь жарить мясо. Жаркой можешь заняться в выходные.

— Да даже если я не соберусь этого сделать, вся суть в том, что я могу, если захочу. Пусть даже всего один лишь раз в год. Тебе никогда этого не хотелось? Чтобы что-то было под рукой на случай, если тебе захочется, даже если ты точно знаешь, что тебе этого не захочется? Мне нравится идея держать шеф-повара на полную ставку, пусть сидит в кухне в специальной белой поварской куртке, на которой его имя написано. И в таких, знаешь, уродливых резиновых башмаках. Он бы все время держал для меня наготове сырые бифштексы. И самое приятное заключалось бы в том, что он просто сидел бы там и ничего не делал до одиннадцати вечера, даже когда мы ужинаем вне дома. Просто на всякий случай: вдруг нам захочется пирожных с кремом, когда мы вернемся домой? И что забавно, если нам не захочется пирожных, это даже и лучше: просто мы будем знать, что повар ждет того момента, когда мы их захотим. Вот это и есть такие деньги, когда можно всех посылать к черту.

Мне хотелось развестись с ним здесь и сейчас.

— Джейми, обязательно в понедельник пошли Сюзанне цветы пошикарнее. Не стесняйся в расходах, вечер был потрясающий. — Он встряхнул головой. — И какая компания! Этот редактор из «Ньюсуика» ничего не упускает, и парень из ООН тоже. С ума сойти, как им удается немедленно вспоминать все нужные числа и даты. Но я, кажется, им ни в чем не уступил. Может, даже обставил их. Мое замечание насчет промежуточных выборов и нынешнего бюджетного дефицита заставило их мыслить на другом уровне, тебе не кажется? — На самом деле мой ответ его не интересовал. — А этот арабский Абдул — большой умник.

— Юсеф, Филип. Юсеф Голам. Он известный ученый, и его не Абдулом зовут.

— Он меня чертовски напугал. — Филип снова покачал головой и поскреб асфальт носком туфли. — Как бы его там ни звали — Абдул, Абдулла, Мухаммед, — все равно полотенце на голове.

Я топнула ногой.

— Филип, перестань, пожалуйста.

— Да ладно, не сходи с ума, я просто хотел тебя завести. — Он снова обнял меня за плечи и повел вперед; я скрестила руки на груди, теснее прижимая их к себе. — Ну, хорошо, Юсеф Голам. Институт государственного управления имени Кеннеди. Советник трех президентов. Автор пятидесяти книг. Я ничего не упустил, а?

Я не ответила, потому что не очень понимала, за что мне, собственно, полагалось его хвалить. Яркие фонари Семьдесят шестой улицы освещали дома из кирпича и известняка с мраморными лестницами и огромными окнами, завешенными парчовыми шторами с шелковыми кистями. За этими дверьми жили люди, которые заставляли работать прессу, юристов и банкиров Нью-Йорка. Это и были крупные фигуры, в число которых рвался Филип.

Всего за сотню метров от нашего подъезда он снова остановился и повернулся ко мне.

— Да, и ты ведь не покупала противогазы для прислуги, правда?

Когда мы поднялись на наш этаж, я вышла из лифта первой и хлопнула входной дверью у него перед носом. Он это заслужил, испорченный напыщенный расист.

Он побежал за мной по коридору.

— Эй, Джейми, в чем дело? Мы только что обнимались на улице, что это ты вдруг хлопаешь дверью у меня перед носом?

Я не могла ему ответить.

— Ну извини, что я того писателя обозвал головой в полотенце. Это было глупо, но я пытался тебя подразнить, может, даже заставить рассмеяться.

— Не будь таким расистом, Филип. Я этого не терплю.

— Да ладно, я же пошутил! Я уже сказал, что этот парень — гений. Чего ты от меня хочешь?

— Я не хочу, чтобы ты позволял себе презрительно отзываться о людях какой бы то ни было национальности. Ладно? Я боюсь, что однажды ты забудешься и скажешь что-нибудь подобное при детях.

Он опустил голову.

— Ладно, ты права, что еще?

— Ты просто такой…

— Какой такой, Джейми?

— Такой избалованный.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Нет, ты попробуй как-нибудь прислушаться к себе, как ты хнычешь насчет грилей за шесть тысяч. Ты так усложняешь жизнь себе и другим — для тебя всегда все не так и всегда чего-то не хватает.

— Да что ты так бесишься? Их квартира в сто раз лучше нашей, и я просто это упомянул. Уж извини, что я, в отличие от тебя, не провел детство за ловлей рыбы подо льдом в Миннесоте, мисс Соль Земли. Я видел в жизни кучу потрясающих квартир, да я и сам в такой вырос. Я работаю как лошадь и все равно не могу себе позволить такую квартиру, какую мне хочется, понимаешь? Что ты мне проповеди читаешь?

— Сюзанна моя подруга, а не твоя. — Он прищурился. — Так что ты, интересно, делал с ней в кабинете? Почему у вас была заперта дверь?

— Ты что, с ума сошла? — Он сглотнул. — Думаешь, у меня роман с Сюзанной?

— Ты сам это сказал.

— Ладно, она мне там минет делала.

Я пожала плечами.

— Филип, даже мой сосед по столу обратил на это внимание.

— Ну ладно, она показывала мне новый рисунок Дибенкорна.

— Я почти уверена, что лучше бы ты трахнул ее при этом. Это куда мужественнее, чем хныкать насчет гриля.

— Я бы не отказался, если бы она предложила.

После этого нахального замечания я развернулась и пошла к себе в спальню. Я была не в настроении ввязываться в дурацкую ссору. Ну да, Филип избалован, но в этом нет ничего нового. Да, он обожал Сюзанну — и что дальше? Сейчас я слишком сильно его ненавидела, чтобы разговаривать с ним. Но все равно мне было любопытно, кто, кроме того модельера-гея, заметил, что они вышли как минимум на десять минут, пока все разговаривали в библиотеке после обеда?

Я зашла в главную ванную комнату и для усиления эффекта хлопнула дверью. Я была расстроена, и мой гнев превращался в обиду на то, что Филип и моя близкая подруга нашли общий язык на почве классового высокомерия старожилов Восточного побережья, а мне к ним было не пробиться. Меня как будто парализовало, я способна была только жалеть себя.

Сев на край ванны, я оперлась головой на руки. Я так запуталась. Было уже за полночь, я немного выпила, и меня подташнивало от разговора о грилях и террасах. Может, я срывала все скопившееся на работе напряжение и все ощущавшееся мною давление на муже? А потом еще и Питер.

Сжав виски руками, я попыталась припомнить какой-нибудь совместный счастливый момент из жизни Филипа и Джейми. Ничего не получалось. В голову лезли только сцены, как он орал на меня, потому что я не слежу за тем, куда кладут его маникюрные ножницы.

В дверь постучали раз, потом другой.

— Филип, не дергай меня, я хочу побыть одна.

— Джейми, это просто смешно, мы ссоримся из-за какой-то ерунды. Выходи, давай помиримся. Я пошутил насчет Абдуллы.

— Дело не в Абдулле.

Пауза.

— И я не хочу, чтобы Сюзанна мне минет делала. Ничего у нас с Сюзанной не было. Она твоя подруга. Она обещала мне показать, что у них новенького в коллекции. Потом мы поговорили о ее семье. Моя мать одно лето снимала дом ее тетки в Плимуте.