Заседание правления колхоза началось точно в назначенный час. Началось тихо, спокойно. Но как только Федот Иванович сказал членам правления о своем решении, поднялся шум, галдеж, неразбериха.

Даже друзья и единомышленники Федота Ивановича Василий Берданкин и агроном Александр Петрович и то не сразу поняли своего председателя, приняв его решение не более, чем за каприз. Так что даже они рьяно выступали против тайного голосования и вообще против созыва общего собрания. Но Федот Иванович продолжал настаивать, а Василий Константинович его в этом как бы поддерживал: мол, если председателю так хочется — надо ли его отговаривать.

Алексей Федорович долго молчал. Он смутно догадывался о председательском замысле, хотя понять его до конца и не мог. Председатель хочет «сыграть в демократию»? Хочет доказать свою «правоту», а заодно продемонстрировать и свою незаменимость? Партийный секретарь глядел в глаза Федота Ивановича, словно бы надеясь в них найти ответы на свои вопросы. Но тог прятал их в хитром прищуре или отводил в сторону. В конце концов Алексею Федоровичу ничего не оставалось, как тоже поднять руку за проведение общеколхозного собрания.

Но как только заседание правления закончилось, он связался по телефону с райкомом.

— Да-а, — внимательно выслушав его, протянул Валентин Сергеевич, — Хитро придумал. Ход конем… Мне-то приезжать, пожалуй, незачем. Так будет лучше… Меня заботит другое. Раздул Михатайкин этот костер, конечно, неспроста. Это понятно. По как бы… как бы самому ему в том костре не сгореть… Так что ты, Алексей Федорович, на собрании не горячись, веди дело с умом. Так и договоримся…

Для уборки клуба Михатайкин распорядился в помощь техничке нарядить еще несколько колхозниц. Они протирали стулья, стены, мыли окна и полы.

Перед обедом Федот Иванович сам пришел в клуб проверить, как идет работа.

Кажется, все сделано как надо. Зал выглядел чисто, опрятно, солидно. Тяжелые бархатные занавеси на сцене и на огромных, в два этажа, окнах. Стол для президиума под орех, такая же полированная трибуна со звездой посредине. Самые современные кресла в зале на пятьсот мест да двести мест на балконе. Как-то, будучи в Москве, увидел Федот Иванович такие кресла в концертном зале гостиницы «Россия» и тогда же загорелся во что бы то ни стало достать такие для своего колхозного клуба: пусть знают наших! Пусть хурабырцы сидят на таких же стульях, как и гости столицы! Правда, достать кресла оказалось делом не простым и удалось это сделать только аж через Совет Министров республики, по Федот Иванович не пожалел потраченных на это сил и времени: овчинка стоила выделки.

Точно так же, по особым каналам, достал он и хрустальные люстры — вон они как сверкают и переливаются! — и многое другое. И получился не клуб, а настоящий дворец или, как их сейчас называют, Дворец культуры. Такого нет еще даже в райцентре. Нет, да и, наверное, еще долго не будет: откуда им взять деньги, чтобы построить такой дворец. Сколько бумаг надо исписать, с десятью инстанциями согласовать, прежде чем отпустят такую сумму… Райкомовцам нравится клуб в «Славе», но они упрекают председателя в том, что, мол, очень мало в нем наглядной агитации. Но Федот Иванович придерживается на этот счет Своего мнения. По стенам висят портреты членов Политбюро, на сцене — писанный маслом портрет Ленина — чего же еще! Если у колхозника хороший заработок, если он сыт, обут и одет — вот она самая наглядная агитация!

В просторном фойе поставлены обтянутые бархатом — знай наших! — кабины для тайного голосования, рядом с ними — урна. Что же до бюллетеней, то Федот Иванович еще вчера сам съездил в типографию районной газеты и там прямо при нем — такому председателю да не сделать?! — отпечатали бланки бюллетеней. Целых три связки: небось не только на эти, а и еще на одни выборы хватит. Фамилии кандидатов подпечатают на машинке потом, когда колхозники сами же их выдвинут. А у него в кармане уже лежит готовое заявление: прошу освободить от обязанностей председателя по состоянию здоровья. От себя потом добавит уже неофициальное, небумажное: отработался, скажет, износился, выбирайте другого… Ну, попятное дело, просьбу его колхозники не удовлетворят, начнут упрашивать, уговаривать…

Федот Иванович мыслено представил эту сладкую для его сердца минуту, увидел жалкое растерянное лицо Алексея Федоровича, смущенного Валентина Сергеевича и довольно улыбнулся. Что будет именно так, а не иначе, он не сомневался.

Бригадирам было наказано обойти дворы колхозников лично. Собирается не собрание уполномоченных, как это часто делалось, а общее колхозное, и на него должны явиться все: от восемнадцатилетних ребят и девчонок до престарелых пенсионеров. И пусть все знают, что голосование будет тайным, как на выборах депутатов, и на собрании будет присутствовать первый секретарь райкома партии.

А для большей верности, в день собрания по местному колхозному радио выступил еще и сам Федот Иванович, повторив приглашение всем, от мала до велика, прийти на собрание.

И вот, наскоро управившись с домашними делами, колхозники к назначенному часу начали стекаться в клуб. Шли поодиночке и группами. Из соседних деревень, входящих в «Славу», ехали на машинах. И везде — и по дороге, и у клуба, и в фойе — разговоры, разговоры.

Все терялись в догадках, высказывали самые разные предположения. Что это надумал их Федот Иванович? Зачем заново устраивать выборы, если и время еще не вышло, и нужды вроде бы нет никакой? В уставе же ясно сказано, что председатель выбирается через три года, а со времени последних выборов и полгода не прошло… Многие сходились на том, что какая-то причина, наверное, есть, но что это за причина, не знали. Разговоры, пересуды велись и шепотом, будто кто-то мог подслушать, и в полный голос. Одни горячо хвалили Михатайкина, другие столь же определенно хулили.

— Настоящий хозяин, — шел разговор в одном углу. — Строгий и рачительный.

— Так-то так, да не слишком ли строг? За малейшую провинность — штраф.

— А ты бы как хотел? Ты бы хотел наводить дисциплину уговорами да разговорами?

— Но и не одними окриками да штрафами… Тем более что районный прокурор, говорят, запретил ему штрафовать колхозников.

— Очень-то он боится того прокурора! Он сам себе и судья, и прокурор. «Мы — колхоз, мы — сами хозяева! — любимая его присказка. — Не то что какой-то районный законник — Центральный Комитет и то в своих постановлениях нас не обязывает, а рекомендует…» Поди после этого поспорь с ним, скажи, что он не знает законы…

В другом углу фойе вели свой неспешный разговор седобородые старики. Много всякого им довелось повидать на своем веку, многое хранит их стариковская память. Хорошо помнят они и тяжелые военные годы, и столь же трудное послевоенное время. И куда лучше молодежи знают они, в какой бедности прозябал колхоз и как Федот Иванович Михатайкин вытащил его из этой бедности и привел к нынешнему богатству. Потому-то горой стоят они за строгого председателя.

— Не та молодежь нынче пошла. Строгостей не любит.

— А как без строгости? Без строгости нельзя. Дай-ка всем волю — тогда и от колхоза ничего не останется.

— Вожак должен быть с твердой рукой и с твердым характером… В стаде вон и то есть вожак. А в таком большом хозяйстве без твердой руки нельзя…

Между группами колхозников ходил слегка подвыпивший Ваня Козлов и как бы между прочим вставлял в разговор:

— А знаете, мужики, до чего довели некоторые агитаторы и пропагандисты нашего Федота Ивановича? Заявление об освобождении написал… Кто агитатор? А тот, кто получает сто семьдесят рубликов военной пенсии и проживет припеваючи, если колхоз и упадет.

Кто-то Козлову поддакивал, кто-то возражал.

— Волком на всех твой Федот Иванович кидается.

— Добрячков и до Михатайкина было много, да и сейчас они есть, — отвечал Козлов. — А вот такого председателя, который бы прославил колхоз на всю республику, среди тех добрячков почему-то не нашлось… Что делать, приходится выбирать между добросердечным ветродуем и строгим хозяином. Я бы лично выбрал хозяина…