2
Министр финансов Сергей Юльевич Витте, почва под которым по ряду чрезвычайных обстоятельств сильно покачивалась, обуреваемый желанием приостановить тошнотворное покачивание и снова заслужить доверие царя, подписал ассигновку на сто двадцать пять тысяч рублей, испрошенных Синодом для устройства торжественного прославления новоявленного святого. Впрочем, Витте и тут не преминул подковырнуть любезного друга Победоносцева: в какой-то статье расходов взял да и вычеркнул семьдесят пять рублей.
Об этой дерзости «выскочки» Победоносцев не замедлил сообщить Николаю. Почва под Витте затряслась чувствительнее.
Льстецы и угодники часто сравнивали Витте с Канкриным и Сперанским. Был ли он умнее и мудрее этих двух министров — вопрос не решенный и поныне, но все признавали, что Витте на две головы выше любого мужа, заседавшего в Государственном совете или в кабинете министров. Различными махинациями, продавая за полцены российские богатства иностранцам, путями законными и противозаконными он кое-как укрепил вечно страдавшую склерозом государственную казну, не забывая, разумеется, о собственном кармане. Промышленность процветала, дороги строились, иностранцы валом валили в российский Клондайк и грабили Русь как попало. Сергей Юльевич наживался. Он казался всемогущим, но могущество погубило его: Николай Второй не терпел людей, о которых шла молва, будто бы они неизмеримо умнее его — самодержца и императора.
Приближенные нашептывали царю: Витте заигрывает с революционерами и метит в президенты будущей российской республики. Энергичнее всех в нашептываниях был министр внутренних дел фон Плеве. В нем честолюбие конкурировало с кровожадностью, а мечта о полном и безраздельном влиянии на царя и о диктатуре нагайки, виселицы и каторги не давала ему покоя. Витте и Плеве наушничали царю друг на друга, а Николай, верный своим принципам обманывать всех и вся, утром обещал Витте убрать Плеве, а вечером обещал Плеве прогнать Витте.
Прогнать Витте ему хотелось даже в большей степени, чем Плеве. Витте отчаянно сопротивлялся Николаю в проведении одного плана, который обещал царю миллионный барыш чистоганом.
Расходы непомерно росли: у царя на шее сидела семья человек в пятьдесят — племянники двоюродные и троюродные, дяди и тети, князья великие и не великие… Государь пустил кое-что в оборот: приторговывал винами из собственных виноградников, вложил миллионы в иностранные предприятия и состоял пайщиком английской оружейной фирмы «Виккерс». Но все это была мелочь… Ему нужно было предприятие фантастической прибыльности. Он искал и нашел.
Появилось некое акционерное общество для разработки лесных богатств на реке Ялу в Корее. Единственным и всевластным акционером общества был всероссийский император. Через подставных лиц он выпросил у корейского императора лесную концессию. Но, как говорится, чем дальше в лес, тем больше дров. Николаю нашептывали, что лес лесом, а за Ялу в горах Кореи лежат такие несметные богатства, что все сокровища Гаруна аль Рашида по сравнению с ними жалкое ничтожество. У Николая потекли слюнки.
— А нельзя ли завладеть Кореей?
— Можно! — отвечали ему. — Пара дивизий — и император корейский подпишет договор на отдачу в концессию русскому императору всех богатств страны — кстати, еще не расхищенных иностранцами.
Но не все шло гладко, как бы хотелось: Корея манила не только русского царя. У японского микадо тоже текли слюнки при лицезрении карты Кореи. Богатства Кореи само собой, но вдобавок какой плацдарм против Китая и России, какое удобное место для приложения энергии японских предпринимателей!
Царь Николай разрабатывал лес на Ялу, микадо следил в оба и вооружался.
Было ясно: без драки не обойтись. Николай сладострастно хотел маленькой победоносной войны и впадал в восторг, мечтал о будущих миллиардах, которые потекут в его карман из корейских недр. Однако не только миллиарды прельщали Николая. Все его предки славились большими делами и военными победами. Чем прославился он? Ходынским кошмаром? Конституцию он давать не собирался, реформы разрешал пустяковые. Других больших дел не предвиделось. Оставалась война. Победа над японцами затмит все прошлые неприятности и пресечет возможные будущие: о всеобщем недовольстве Николай, разумеется, знал.
Итак, воевать! Чем он хуже предков? О командовании армией Николай в те времена еще не думал, у него хватало на это такта. Но у него есть смышленые генералы, и они сокрушат япошек в три счета.
Благоразумные люди предупреждали, что война может оказаться не такой уж короткой и не обязательно победоносной.
— Так вспомните наши последние завоевания! — стоял на своем Николай. — Вспомните скобелевские походы, падение Бухары, Хивы!
Ему указывали, что плохо вооруженные войска ханов Бухары и Хивы не идут ни в какое сравнение с японской армией. Она уже не та, какой была пятьдесят лет назад. Ее обучили лучшие европейские генералы и вооружили мощные европейские поставщики оружия.
— Но у них еще нет военных традиций! — возражал Николай. — Если русские армии в свое время били Карла Шведского, Фридриха Великого, самого Наполеона, неужели мы, вооруженные громадным военным опытом, не разобьем японцев?
— Государь, в те времена, о которых вы изволили говорить, во главе русских войск стояли такие полководцы, как Великий Петр, и не менее великие Суворов и Кутузов.
— У японцев тоже нет Суворовых и Кутузовых.
На том и кончились споры, а дядя и племянники шипели на ухо Николаю:
— Воевать!
— Воевать! — нашептывала по ночам Аликс. — Пусть слава украсит твое царствование, Ники.
— Воевать! — твердил господин русский капитал. — У всех есть колонии, а мы что? Лыком шиты?
— Воюй, Ники! — советовал император германский Вильгельм Второй.
Ему не терпелось стравить родственника с Японией, а затем с Англией и Америкой, чтобы покончить впоследствии с ними, а заодно и с Россией. Воинственный клич «Дранг нах остен!» был выдуман германскими милитаристами как раз в царствование Вильгельма.
Витте, в сущности, тоже был не против того, чтобы отхватить жирный корейский кусок и самому полакомиться у барского пирога. Но он знал, что Япония будет воевать английскими пушками и американскими долларами. Битвы один на один с Японией он не страшился. В войне сразу с тремя могущественными странами, утверждал Витте, России несдобровать.
Победоносная маленькая война, одинаково нужная для царского престижа, и для царского кармана, и для отвлечения народа от смуты, может кончиться очень плохо. Витте уговаривал царя подождать с войной, доказывал, что она обойдется в миллиард рублей золотом и будет стоить десятки тысяч жертв, а исход ее может быть плачевным. Приятель Витте — военный министр Куропаткин указывал, что нельзя снимать войска с Вислы, потому что хотя молодой германский император друг и родственник императора русского, но при удобном случае не преминет всадить нож в русскую спину.
Николай мрачно молчал, слушая шепот, требования и уговоры племянников, Аликс, капиталистов, рассуждения Витте и предостережения Куропаткина. Какое ему дело до казенного миллиарда и десятков тысяч убитых? Война всегда требует денег и человеческих жертв. Война нужна! Император Вильгельм благородная личность и хотя возражает против завоевания Россией Константинополя, о чем Николай так мечтал, но нож в спину он, разумеется, не всадит. Напротив, император Вильгельм, одобряя его планы насчет Кореи, сдержит Англию и воздействует на Америку. Что бы там ни говорил Витте, этот слишком возомнивший о себе министр, но войне быть! Как только окончится постройка Сибирской дороги, можно, благословясь, начинать…
Витте упорствовал, юлил и извивался и, наконец, вывел из себя Николая. Нужна была еще одна капля, чтобы недовольство вылилось в гнев.
Витте сломал себе голову на семидесяти пяти рублях, срезанных в пику Победоносцеву из сметы на саровские расходы. Капля пролилась, и чаша государева гнева переполнилась. Плеве торжествовал: государь сказал ему по секрету, что после возвращения из Сарова он прогонит Витте.