— Н-на, подавись!..

Пока отец поднимал ездовой, Ванька вернулся и схватил пахотный. Отец, совсем задыхаясь, снова погнался за ним, хрипло крича:

— В колодец брошу!

— Бросай, черт старый, — отругнулся Ванька.

— Тебя тоже в колодец.

— Права не имеешь.

Они долго бегали, вызывая хохот соседей. Наконец-то Устину удалось перехитрить Ваньку. Когда тот опять выметнулся на дорогу, таща растрепанный хомут, отец пересек ему путь и со всей силой бросил в лицо ком снега. Пока Ванька протирал глаза. Устин успел схватить и второй хомут. Отчаянно ругаясь, сын в свою очередь устремился теперь за отцом и… едва успел отскочить в сторону. По дороге Алексей гнал рысью лошадь.

— Что случилось? — туго натянул он вожжи.

— Гляди-ка, хомуты потаскали.

Забыв, что Алексея три дня не было в селе, Ванька жалобно прокричал:

— Помоги отнять от дурака-отца хомуты!

Не дожидаясь, поможет Алексей или нет, снова устремился за стариком, который уже был возле избы.

Алексей хлестнул лошадь.

Из правления выбежал Карпунька, торопливо отпряг гнедую кобылу из саней и прямо в сбруе повел ее домой.

— Ты куда? — спросил Алексей.

— На конюшню, — не глядя, ответил Карпунька и так дернул лошадь за повод, что та, встряхнув мордой, трусцой побежала за ним. Алексей забыл, что в Алызово ездил на Карпунькиной лошади.

Приезд Алексея вызвал вздох облегчения.

Вперебой принялись рассказывать, что здесь без него произошло. Рассказали и о том, как вчера озоровал Скребнев, арестовал почту и как сжег «Правду».

— Пошлите за ним. Кстати, пусть вестовые сейчас же созывают собрание.

— Хоть бы с дороги отдохнул, — пожалел Петька. — Или пойдем к нам, сестра обедом накормит.

— Некогда этим заниматься.

— Тогда я сейчас займусь.

Сходил домой, принес горшок молока, хлеба и печеной картошки. Скоро вошел вестовой, посланный за Скребневым.

— Скрылся уполномоченный! — объявил он.

— Как — скрылся? Куда?

— Сам хозяин сказал, что скрылся вчера вечером. А куда — ветер знает.

— Э-эх, вы! — упрекнул Алексей и посмотрел на Петьку.

— Чтоб ему где-нибудь замерзнуть, черту!

Пока люди собрались, Алексей успел с партийцами посовещаться. Едва показался он в дверях клуба, как послышался не то радостный, не то тревожный гул:

— Приехал!

— Гляньте, как его перевернуло!

— Еще бы. Чего тут натворили.

— И жену чуть в гроб не вогнали.

Алексей сел за стол, вынул расческу и медленно начал причесываться.

Сидели все напряженно, изредка лишь шепотом переговариваясь.

Дождавшись тишины, Алексей встал, заложил руки за спину и четко произнес:

— Товарищи!

Шагнул ближе и долго смотрел на многолюдное собрание.

Колхозники артели «Левин Дол»! Граждане советской республики!.. Хочется еще одно слово сказать, да подожду. Это слово для тех, кто нынешней ночью распахнул двери конюшен, посшибал замки у сбруйных сараев и опоганил имя гражданина советской республики. Сначала напомню, что классовый враг в нашем селе, как и всюду, не дремлет. Если раньше он рвал плотину, жег кооператив, оставил пепел на пятнадцати позьмах, то и за последнее время этот враг нанес нам жестокий удар. Почва для него хорошо была вспахана уполномоченным Скребневым.

В нашем селе допущены перегибы. В них виноваты мы все, и я тоже. Даже больше других. Но главный виновник, кулацкий агент, пробравшийся в партию, трусливо сбежал. Лицо Скребнева я выяснил. Его дела теперь понятны. А сами вы что наделали?

Вот тех, кто, желая развалить колхоз, разворовал лошадей, растащил и свои и чужие хомуты, тех я в лицо называю: грабители! Колхоз развалить им не удастся, но опоганили они себя здорово. Если бы у этих людей была капля стыда, они дождались бы моего приезда. Дождались бы собрания, и мы не по-кулацки, а по-партийному разъяснили бы статью Сталина. Но они не хотели ждать. Во вьюгу, в которую и собака зарывается куда поглубже, бросились к конюшням. Кому наделали вред? Себе. А теперь разберем статью Сталина.

Первое: колхозы являются добровольной организацией. Не силой, не угрозой, а путем агитации доказать, что в колхозе выгоднее быть и для себя и для государства. Была у нас агитация за добровольное вступление? Была. А были угрозы и прижим? Были. Особенно от уполномоченного. Вспомните его раскулачивания середняков, его беседы один на один. Загнули и с церковью. Не время с ней возиться. Но Скребнев не просто перегибщик. Мы попали в лапы к такому врагу, который даже райком партии сумел обойти. Классовый враг не всегда открыто выступает. Нередко он использует и газету, громко кричит об оппортунизме, пускает вперед себя дымовую завесу и высовывает из-под нее партийный билет. Вот как выступает и еще будет выступать враг.

Какое второе положение в статье? Что основной формой колхоза является артель. Не товарищество и не коммуна, а артель. Были у нас попытки перескочить в коммуну? Были. Какой результат получился? Больше сотни коров проревело в последний раз.

И третье, основное: закрепить достигнутые успехи. Не распускать колхозы, не растаскивать имущество, а закрепить. И в первую колхозную весну дружно выйти на сев. Но говорит ли это о том, что мы не будем вести агитацию за новые вступления? Агитацию мы вели и будем вести. Кто не вернется в колхоз, неволить не будем, но те бедняки и середняки, которых увлек общий грабеж, они вернутся. А с теми, которых и принимать не надо было, — и вошли они с целью развалить колхоз, — мы поступим иначе.

Обычно на собраниях во время речи несколько раз перебьют, что-нибудь крикнут, но на этот раз, ни во время речи Алексея, ни выступавшего за ним Петьки, Никанора, даже Ильи, никто и словом не обмолвился. Все сидели насупившись, иные украдкой поглядывали на Алексея.

Председательствовал Петька. Он спрашивал, не желает ли кто высказаться, — не желают; называл фамилии, но и те, кого называл, или смотрели на Петьку равнодушно, или прятались за спины других.

Закрывая собрание, Алексей предложил, чтобы все, кто передумает и останется в колхозе, привели лошадей обратно, вернули сбрую, а кто решил совсем выйти, пусть подают заявления.

Первым принес заявление Стигней. Он подал его Алексею бережно, словно блюдо с маслом. Подал, отошел к сторонке и, поглядывая довольными глазами на мужиков, спокойно ожидал, когда прочтет Алексей. А тот читал долго, внимательно.

— Жеребца увел? — спросил Алексей.

— Так точно! — ответил Стигней.

— Иди домой.

Стигней постоял некоторое время, ожидая, что Алексей скажет ему еще что-нибудь, но, ни слова более не дождавшись, направился к выходу. Навстречу, широко распахнув дверь, ввалилось человек десять. Все они гурьбой подошли к столу и торопливо положили перед Алексеем заявления. Алексей прочитал одно, другое, третье, затем стал смотреть только фамилии.

Не успела выйти эта гурьба, пришла новая. Тоже с заявлениями. Потом начали входить то поодиночке, то группами. Приносили уже заявления общие, сразу человек на пятнадцать.

Алексей не читал заявлений потому, что содержание их было одно и то же. А большинство и написаны одной рукой. Даже бумага одинаковая, вырванная из какой-то бухгалтерской книги.