– Ну, тебя с трудом можно назвать очень большой, Анна. – И она захихикала, как персонаж из мультфильма.

– Неужели ты такая тупая?! Почему, черт возьми, ты меня не слушаешь?

Эти слова заставили Барбару замолчать. Некоторое время они сидели молча. Мать и дочь. Мать – испытывая жгучую боль от резких слов дочери, дочь – сознательно не произнося ни слова. Барбара начала листать уже настоящую поваренную книгу – «Рецепты с сахаром», изданную по заказу какого-то производителя гранулированного сахара. Слюнявя палец, она переворачивала страницу за страницей и наконец загнула угол страницы с иллюстрацией, на которой была изображена глазированная булочка.

– Ты приехала сюда, чтобы обсудить именно это? Мою тупость?

– Я приехала домой, чтобы поговорить. Поговорить так, как мы разговаривали с тобой тоща, много лет назад, когда ты рассказала мне о своем бесплодии. Помнишь? Последний наш настоящий разговор.

– Едва ли это было бесплодие. – Барбара иронически поглядела на дочь и, приподняв одну бровь, снова опустила глаза на глянцевые фотографии кушаний. – А что такое на тебя вдруг нашло? На тебя это не похоже – вот так кричать.

– Ну, хорошо, пусть не бесплодие. Неважно, что это было… Ваши с папой проблемы. В любом случае, это был последний раз, когда ты со мной разговаривала, не обижая и не унижая меня.

– Ну, если тебе так хочется ворошить прошлое… – проворчала Барбара. У нее был слегка испуганный вид, а поджатые губы ясно говорили: «Я не желаю об этом разговаривать». – Так ты останешься на обед?

– Нет, – спокойно ответила Анна.

Когда Анна была маленькой, мать всегда заставляла ее доедать все картофельное пюре в своей тарелке. Если Анна упрямилась, то Барбара грозила ей тем, что обменяет ее на другую, послушную девочку, которая все и всегда доедает до конца. После таких угроз Анна еще несколько недель верила в то, что ее мать действительно возьмет и обменяет ее на другую девочку, которая будет полностью, ложку за ложкой, съедать свои обеды и вовремя ложиться спать. Потому что Анна очень плохо спала.

Когда она закрывала глаза, то представляла себе, как мать меняет ее на другую девочку, которая не расчесывала бы свою экзему, не писалась бы в кроватке, не просыпалась бы ночью с криком. Мама отправит Анну в приют, такой как в мюзикле «Оливер!». Или на остров, такой как в мюзикле «Пиф-паф-ой-ой-ой», где живут грязные, оборванные дети.

Мама вернется домой с ребенком, будто сошедшим с картинки из детской книжки. На следующий день эта девочка с радостью пойдет в школу. Эта девочка не будет бояться, что ее хотя бы на минуту оставят дома одну. Анна тогда мечтала только об одном – стать похожей на ту, другую, идеальную девочку.

– Это было ужасно, – произнесла Анна.

– Что было ужасно?

– Мне было лет восемь. И ты говорила, что если я не доем свой ужин, то ты обменяешь меня на другую девочку.

– Как же, помню-помню, – добродушно засмеялась Барбара, думая, что вновь обрела у себя под ногами твердую почву. – Этот трюк удавался. После этого ты несколько недель была как шелковая.

После этого несколько недель Анна вела себя хорошо, но при этом она ужасно страдала от экземы в коленных и локтевых сгибах.

– Это было ужасно. Как ты могла сказать такое ребенку? В наши дни такой поступок расценили бы как эмоциональное насилие.

– Ох, «в наши дни»… – сказала Барбара, суетливо приглаживая волосы. – В наши дни детей оправдывают даже за убийство. Я как раз на днях разговаривала с Илейн, когда ребенок сломал ей руку…

– Ребенок сломал руку тете Илейн?! – И как только ее матери удавалось постоянно заговаривать ей зубы, так что Анна уже забывала, что хотела сказать.

– Дай мне закончить. Этот ребенок отломал руку одной из статуй, которые стоят у нее в палисаднике. Я сказала Илейн: «От этих статуй все равно никакого толку. Они ведь только для показухи». Видела бы ты ее лицо!

– Мама, ответь мне на один вопрос, – оборвала ее Анна. – Почему в школе ты не разрешила мне играть королеву в том представлении?

Учительница выбрала Анну на эту роль.

– У нее прекрасный голос и слух, – сказала она Барбаре. – И, в отличие от большинства девятилеток, Анна понимает, что такое «интонация». Однако ее выступление будет главным номером нашего представления, поэтому ей придется много репетировать. Именно поэтому я говорю со всеми родителями индивидуально. Ну, по крайней мере, с родителями тех детей, которых я отобрала для главных номеров программы. Что вы на это скажете? Репетиции будут три раза в неделю в школе после занятий и…

– Ну, в таком случае, боюсь, что это невозможно, – перебила ее Барбара.

Потому что по понедельникам у Анны были скаутские занятия, а по средам – занятия в марш-оркестре. В данный момент ей необходимо было учиться упаковывать подарки, чтобы заработать соответствующий скаутский значок. Что-либо помимо этого было бы выше ее сил.

– Но, мама…

– Так что, увы, нет, – отрезала Барбара. И Дон согласился с ней.

Это было в 1976 году, когда Поттеры еще решали все дела сообща. Дон говорил, что это может помешать Анне готовить уроки. Барбара говорила, что в таких случаях мамам обычно приходится шить костюмы, а ей не до этого. Она не могла жертвовать своим временем ради того, что закончилось бы уже на следующий же день – как было со всеми другими увлечениями Анны.

– Но, мама, это же несправедливо! – возмутилась девятилетняя Анна.

– Жизнь вообще несправедлива, – сказала Барбара, подавая на стол ужин – сосиски с фасолью. – И отойди от буфета. Хватит таскать сладкое.

И Анне пришлось смириться с позором: на представлении в конце семестра ей досталась роль Джамбли в зеленом фетровом костюме.

– К чему сейчас вдруг вспоминать эту историю? – спросила Барбара, шинкуя листья салата для обеда, который ей предстояло провести в полном одиночестве.

– Потому что в этом надо разобраться. У меня столько вопросов из моего детства, на которые мне нужно получить ответы. Например, тот случай, когда ты меня стукнула папиной туфлей…

– Ты тогда столкнула девочку в школьный бассейн, – покачала головой Барбара. Она собрала порезанные листья салата и положила их в миску.

– Вообще-то ее столкнула Джастин, – поправила Анна.

– Джастин, ты… Какая разница?

– Разница большая…

– Бедняжка была круглой сиротой.

– Но я-то относилась к ней по-дружески.

– Это я позаботилась об этом. Особенно после того, что ты натворила.

– Давай разберемся. За все хорошее, что было в моем прошлом, отвечаешь ты, а вот за все плохое…

– Я заставила тебя пойти на ее день рождения. Все остальные матери не пустили своих детей, так как боялись, что те там могут чем-нибудь заразиться. Потому что в мои времена в домах опекунов водилось полно микробов.

Она резала огурец толстыми ровными ломтиками.

– Ну и чушь!

– И я поступила точно так же но отношению к Притти Пуньяу. Я разрешала тебе играть с ней все твое детство, несмотря на то, что она была цветной…

Она разрезала помидор пополам, и из него в разные стороны брызнули семена.

– Ты не можешь так говорить о Притти, это расизм!

– Ну, в гаком случае вы могли бы и сейчас оставаться с ней подругами, если бы ты не наговорила ей более гадких вещей. Ты и Джастин. Вы сделали жизнь Притти невыносимой…

Она разрезала помидор на четыре части и посмотрела на дочь так, как будто, несмотря на все эти годы, они все равно оставалась друг для друга чужими.

– Это все Джастин. Ради всего святого, она же была настоящей предводительницей бритоголовых. Так или иначе, все это в прошлом…

– Ах, так, значит, для тебя прошлое складывается только из того, что выбираешь ты, а то, что выбираю я…

– ТЫ ИСПОРТИЛА МНЕ ЖИЗНЬ. Собака, про которую ты говорила… Ты ее убила. Ты убила нашу собаку!

Барбара взяла еще один помидор и быстро разрезала его на половинки. Она пригляделась к дочери. Почему она себя так ведет? В любых ситуациях они всегда оставались друзьями. «Моя дочь – это моя лучшая подруга» – так она говорила Илейн об Анне. Она попыталась взять помидор удобнее. Однако нож дрожал в ее руках, и она порезала безымянный палец. Но это не остановило Барбару, и она продолжала резать.