– Не ходи к Дэйзи. Она должна понять, что мир вертится не только вокруг нее, – предупредила подругу Анну.

– Конечно, дорогая. Мы все знаем, что весь мир вертится вокруг Ру! – Уоррен подхватил на руки удивленного малыша и закружил его в воздухе.

Ру почему-то разозлилась, натянула на руку кукольного крокодила и начала щелкать челюстями игрушки перед личиком Оскара.

– Оставь его в покое. Ему нравится, как я его кружу, – сказал Уоррен и начал раскачивать малыша туда-сюда.

Ру бегала вокруг них с игрушечным крокодилом. Уоррен положил Оскара себе на живот, и тот залился смехом.

– Он просто капризничает. Он обожает своего Тотошу, – сказала Ру.

Теперь, когда у Ру с Уорреном были дети, у них появился постоянный повод для перебранок. До этого поводом служило все что угодно. Ру обычно брюзжала на Уоррена за то, что тот отрастил брюшко. Уоррен, в свою очередь, упрекал Ру в том, что из-за нее у него расстройство кишечника, или ворчал, что Ру выпила все его соевое молоко.

Они соревновались друг с дружкой в том, кто сделает более блестящую карьеру. Уоррен, работающий в Сити[11], считал, что все в результате сводится к одному – кто больше зарабатывает. Ру, которая писала в журнале «Мз» обзорные статьи по искусству и вела рубрику «Мнение простой женщины обо всем», считала такой подход типичным проявлением мужского шовинизма.

Ее муж придавал этим вещам слишком большое значение. Она даже написала на эту тему в своем журнале. Впрочем, она доверяла страницам «Мз» и многие другие личные эмоции и переживания. Альбом с вырезками собственных статей всегда лежал у нее на самом видном месте. Она начинала зевать, как только Уоррен заговаривал о том, как у него прошел рабочий день. Уоррен считал, что семья его жены – Лонгворты – принадлежит к самым низам среднего класса. Ру очень повезло, что она не родилась при феодальном строе. Она бы там не выжила. Во всяком случае, она не смогла бы выжить без фамилии рода Гастингсов. «Стоит только посмотреть на этих Лонгвортов», – говаривал Уоррен в манере героя викторианского романа. Он вел себя так, словно Ру не получила эту фамилию при замужестве, а самовольно присвоила ее себе, и все повторял: «Как тебе повезло, что теперь мы живем в бесклассовом обществе». «Да здравствует революция», – бормотала в ответ жена.

По мнению Уоррена, Дэйзи была «папиной дочкой». Когда он возвращался из командировок, она бросалась ему на шею с криками: «Папа, папочка, что ты мне привез? А мы будем, есть пирожные в честь твоего приезда?» Он водил Дэйзи в «Макдоналдс» и сам собрал для маленького Оскара игрушечную ферму, следуя ужасно сложным инструкциям из справочника. Уоррен был уверен, что между отцом и первым сыном складываются особые отношения.

Ру полагала, что в семье главенствует мать. Оскар и Дэйзи – плоть от ее плоти, они вышли из ее тела, они – как бы часть ее пищеварительной системы («Вот ты и относишься к ним, как к отходам этой самой пищеварительной системы»). Что бы Уоррен ни делал, как бы ни старался, она и Дэйзи всегда будут связаны единой пуповиной. Когда ее муж обижает Дэйзи, он обижает и ее. Например, их дочь заплакала, когда отец отказался купить ей новое платьице, и Ру расплакалась вместе с ней. Именно она протирала всю еду для Оскара.

– Ты сюсюкаешься с нашими детьми, как девочка со своими куклами, – говорил Уоррен. – Кормежка, мытье, переодевания. А им требуются подвижные игры.

Кроме того, он научил Дэйзи читать. Уоррен оплачивал все счета. Зато Ру ухаживала за Оскаром, когда он болел ветрянкой. И это она научила Дэйзи ходить на горшок.

– Пусть Анна просто едет за нами, – предложила Ру.

– Так не пойдет, – ответил Уоррен, – так она нас может потерять.

– Но нам надо дождаться няню. А что, если Том за это время уйдет?

– Знаешь, что я тебе скажу… Почему бы Анне самой не решать, с кем ей спать, а с кем нет?

– С какой стати? Если даже я не могу выбирать, с кем мне спать?

– Послушай, ты что, опять хочешь поссориться? Не забывай, победа все равно будет за мной.

– Дело не в том, за кем победа.

– Только не говори мне, что главное не победа, а участие.

– Ну почему ты вечно начинаешь!..

Уоррен всего лишь хотел сказать, что Анна сама должна устраивать свою личную жизнь, может, тогда у нее что-нибудь и получится. Разве Ру не проходила этого в своем университете, и что вообще можно выучить в «Университете на перекрестке автотрассы A4 рядом с помойкой»? Ой, пардон, в Политехническом институте Арндейла. В то время как он, Уоррен, окончил «престижный» университет и не упускал случая напомнить об этом. Единственное, что у Ру хорошо получалось, так это рожать Уоррену чудных детей.

– Вот и хорошо, – сказала Ру. – Потому что я как раз на восьмой неделе беременности.

– Ты что?! – переспросил Уоррен.

– Мои поздравления, – сказала Анна.

– Как? Как ты могла забеременеть?! – вскричал Уоррен.

– Значит, об этом ты и хотела мне сообщить? – спросила Анна.

– Просто ушам своим не верю, – сокрушенно проговорил Уоррен.

– Э-э-э, я, пожалуй, пойду, – сказала Анна.

– О чем, черт возьми, ты думала?!

– О чем, черт возьми, ты думал?!

И началась очередная битва Гастингсов.

Если Анна у светофора повернет налево, то выедет на Питербороу-роуд, а там и вечеринка.

– Я был уверен, что ты предохраняешься диафрагмой! – прокричал Уоррен Ру.

Вечеринка проходила по адресу Персиваль-роуд, 13. Это как раз за Питербороу-Армз в Шепердс-Буш. Ру утверждала, что это место очень легко найти. Она свирепо посмотрела на Уоррена и начала объяснять, что Анна должна ехать по Спенсер-стрит, затем пересечь Трейси-стрит. На Питербороу-роуд ей нужно повернуть налево. Там везде есть дорожные указатели.

– Значит, по-твоему, это только моя святая обязанность – предохраняться?

Уоррен же настаивал, что Анне вообще не следует выезжать на Спенсер-стрит. Наоборот, она должна повернуть направо около знака «мост» на Трейси-стрит. Так она сразу попадет на Питербороу-роуд. Уоррен напомнил жене, что в субботу вечером на Спенсер-стрит просто не проехать.

– И что ты мне предлагаешь? Избавиться от него?.. – продолжала выяснение отношений Ру.

– Я этого не говорил.

– Уоррен, это уже живой человек. Даже на этой стадии у него уже есть зачатки мозга.

– Жалко, что твой мозг до сих пор не вышел из этой стадии.

У светофора не было поворота налево, и Анна остановилась напротив родильного дома. В нос бил тяжелый, дымный запах выхлопных газов других машин. В машине было темно, и Анна на ощупь искала на полу дорожную карту Лондона. Но тут она вспомнила, что отец отремонтировал ей свет в машине. Ее отец, инженер-строитель по профессии, мог починить что угодно. Включив свет, Анна сразу же нашла свою «Карту всех дорог Лондона». Она полистала ее без особого энтузиазма. Как бы ей хотелось, чтобы отец был сейчас рядом с ней. Папа обязательно подсказал бы ей, что делать. Карта рассыпалась на листы, западная часть Лондона держалась практически на одной нитке.

Наконец у нее в руках оказалась карта нужного ей района.

А не повернуть ли ей обратно домой, подумала Анна. А что, если Том и правда окажется тем самым мужчиной, который поможет ей крепко спать по ночам? И все-таки с каждым годом Анна становилась менее требовательной к своему воображаемому «идеальному мужчине», убавляя его шевелюру и прибавляя ему морщин. Даже когда Анна лежала в постели, в темноте, этот очаровательный молодой принц уже казался ей слишком нереальным.

Анна узнала его по тем приметам, по которым всегда отличала англичан за границей. Она испытала радость привычного узнавания – еще один бледнокожий вежливый британец, с другой стороны, все это «истинно британское» вызывало у нее какое-то отторжение, напоминая ей о доме. Он оказался полной противоположностью ее «идеального мужчины». Этакий мистер Никакой. Они случайно встретились взглядами в комнате, заполненной симпатичными, оживленными мужчинами в обтягивающих футболках и угрюмыми, саркастичными женщинами со сложными прическами. Он улыбнулся ей. И Анна улыбнулась в ответ, но только для того, чтобы создать иллюзию, что ей хорошо. Он оказался даже еще некрасивее, чем она ожидала. Волосы, например, неопределенного цвета – темнее, чем белокурые, но в, то, же время светлее, чем русые.