– Если бы кто-нибудь на улице ни с того ни с сего врезал мне, то он сказал бы, что моя реакция вызвана гормонами, – сказала Ру.

– Я иду спать, – сказал Уоррен, вставая и слегка пошатываясь.

– Я к тому, что не мог бы ты проявить ко мне капельку сострадания? Боже милостивый, через что только женщинам не приходится проходить? Беременность, роды… А через какую боль проходят мужчины? Что тебе пришлось вытерпеть, а, Уоррен?

– Всего лишь зачатие, чтоб его…

Анна снова извинилась за свой смех, когда Уоррен вышел, громко хлопнув дверью, а Ру принялась худеть. И почему только она согласилась оставить детей с ним? Почему Уоррен дал Оскару шоколад? А почему, если на то пошло, она сама не дает ему шоколад? Зачем она пичкает Дэйзи кашей? Ведь дети, которых правильно воспитывают, должны сиять, как зрелые апельсинчики.

– Зачем я хлопочу? Они все равно не сияют.

– Это не так, – успокаивала ее Анна. – Когда-нибудь это все скажется. У плохой матери дети превращаются в наркоманов. Или в политиков, как мой отец.

Она извинилась за то, что шутит над такими серьезными вещами.

В любом случае пока что у Ру ничего не получалось. Она лишь надеялась, что когда-нибудь все образуется. Иногда ей казалось, что она слишком хорошая мать. Они так близки с сыном. Однажды она увидела, как Оскар играет с куклой Барби, и ужаснулась про себя: «О боже!» В этом виновата она. Вся эта суматоха вокруг его эдипова комплекса. Может быть, она слишком сильно его любит?

Ру была виновата во всем. Она уделяла мало времени Дэйзи. На прошлой неделе она наорала на дочку за то, что та посадила Оскара в холодильник. Дэйзи пригрозила ей, что позвонит в «Телефон экстренной помощи детям». Может ли Анна поверить в это? Пятилетний ребенок! Когда Ру была в ее возрасте, она не осмелилась бы и рта раскрыть. Во всяком случае, пока она не стала подростком.

Ру проводила слишком много времени на работе. И даже когда она была дома, Оскар наверняка ощущал эту пуповинную связь между ней и телефоном. Ру не заботило то, насколько хорошую подготовку прошла их няня в Швеции. То, как эта женщина относилась к Оскару. Она относилась к нему так, словно он был собакой, которая постоянно приносит домой грязь. Ада, няня из Стокгольма, была точно исчадием ада.

Ада не верила в работающих матерей. На прошлой неделе Ру нашла ее дневник Няня по своей глупости оставила его на виду. Разумеется, Ру прочитала его. Правда, ей пришлось просидеть целый день со шведско-английским словарем в отчаянных попытках перевести написанное.

Но ей так и не удалось найти доказательств того, что Ада была самим дьяволом. Поэтому пока у Ру не было причины, чтобы уволить ее.

Ада следила за тем, чтобы дети были чистыми и невредимыми, черт ее возьми. В отличие от Уоррена, который просто предъявлял права на все лучшие качества их детей. Капризность Дэйзи унаследовала от мамочки. А то, что она экстраверт? Ну, естественно, это досталось ей от Уоррена. Тот факт, что Оскар начал ходить так рано, Уоррен приписывал генам Гастингсов. Ну-ну.

А на самом-то деле во всем заслуга Ру. Оскар начал рано ходить благодаря этим чертовым занятиям по координации движений. Она записала его на эти занятия. Уоррен сказал, что они ни к чему. Может ли Анна представить?

И в довершение ко всему Ру беременна. Уоррен вел себя сейчас так, как будто раз уж Ру забеременела, то пусть рожает. Да, она согласна с тем, что плод наполовину принадлежит и ему тоже. Нет, теперь Уоррен вполне счастлив мыслью, что у них появится третий ребенок. Еще одна причина для того, чтобы жить дальше. Чтобы, когда сам он умрет, его род продолжился. Чтобы имя Гастингсов жило в веках. Хотя интересно, что скажет Уоррен, когда она скажет ему про машину? Что им, наконец-то, придется обменять ее на один из этих загородных домов? Ох, Ру так устала. Не могла бы Анна пойти на свидание с Томом? Тогда у Ру было бы одной проблемой меньше.

В тот вечер, сразу же, как пришла домой, Анна позвонила Тому.

– Так чем ты там занимаешься? – спросила она.

«Ходил на свидание со своей лаборанткой?»

– Обычный пятничный вечер, сижу дома.

– Да? А как он обычно проходит?

«Сидит дома вместе с лаборанткой?»

– Ну, знаешь, пиво, друзья…

– Хорошо, – рассмеялась она. – Извини, что звоню так поздно. Я просто только что вернулась из театра.

«Я культурная женщина, не то что некоторые лаборантки».

– А, – сказал он без особого интереса.

– Я писала рецензию на спектакль для журнала «Мз».

«Я еще и преуспевающая женщина, не то что некоторые лаборантки».

– Понятно. Ну, пока ты гуляла и очаровывала всех, я сидел дома наедине с двумя порциями бифштекса…

– Ого… Так ты еще и готовишь?

«Или и в этом тебе помогает лаборантка?»

– Нет, это не я готовил…

– А я люблю готовить.

«Где-то у меня валялась дорогущая кулинарная книга».

– Правда?

– Тебе надо зайти. Я должна тебе один ужин, помнишь?

«Куплю орегана[37] и тому подобное».

– Ну, я вообще-то звонил. Вчера вечером. Забыл, что у тебя встреча с Джастин. Я хотел узнать, не хочешь ли ты завтра сходить куда-нибудь вместе. В субботу.

– Ну, почему бы тогда тебе не прийти ко мне домой? А я приготовлю ужин. Около восьми? – настаивала она.

– Ладно, договорились.

– У тебя есть ручка?

– Да, под рукой.

– Ну, тогда записывай: 113 «Б», Финчли-роуд.

– Финчли-роуд?

– Да, но в том конце, где Свисс-Коттедж.

– Прекрасно.

Мать Анны, со своими седыми, сухими волосами, всегда выглядела старой. На школьных родительских вечерах Анне всегда было стыдно за мать, которая, словно маленькая старушка, в туфлях с ортопедическими стельками, одиноко стояла в стороне. Другие молодые матери поддерживали друг с другом отношения и по очереди забирали детей из школы. Барбара же каждый день стояла одна у школьных ворот, чтобы самой забрать Анну из школы.

– Куда я дела эту коробку? У меня же были специи… Ах, вот они, – сказала она, осматривая оклеенные обоями кухонные шкафы в поисках контейнера с приправами и специями.

Другие матери были полны энергии, у Барбары же вечно был измученный вид. Во время показательных школьных выступлений по гимнастике, когда другие матери восхищались своими дочерьми, Барбара нашептывала Илейн:

– Я уверена, что это вредно для тела. Все эти странные выгибания… Лучше бы уж Анна сидела дома перед телевизором.

Илейн и Барбара, соседки, дружили уже многие годы, втихомолку сплетничая друг о друге.

– Ну-ка посмотрим, что у нас тут есть для званого ужина. – Барбара вытащила ржавую жестяную коробку, наполненную баночками со всевозможными специями, и стала их перебирать. – Смеси пряностей, перец, молотый чеснок, ванильная эссенция…

– Это не званый ужин. Просто один парень зайдет на чашку чая, – сказала Анна, взяв в руки одно из фарфоровых яиц, которые Барбара коллекционировала и хранила в большой вазе на кухонном столе. – Хотя в любом случае мне придется готовить и для Мирны, если она дома, – сказала она и впервые почувствовала раздражение оттого, что мать обращается с ней как с подростком.

Раньше Анна никогда не возражала против того, чтобы Барбара обращалась с ней как с маленькой. Напротив, она даже находила успокоение и поддержку в уютной, знакомой обстановке родительского дома. Каждый раз она будто снова превращалась в девочку-подростка и начинала разговаривать как капризный ребенок.

Но хочет ли она этого и сейчас? Хочет ли она оставаться ребенком всю жизнь?

– Так ты все еще живешь вместе с Мирной? – спросила Барбара, с опаской поглядывая на фарфоровые яйца, будто Анна в любой момент могла их разбить.

– Ну конечно! – Почему каждый раз, когда она разговаривает с матерью, у нее появляется этот раздраженный тон. – Если бы я переехала, то сообщила бы тебе.