– Нет, – сказал Шон спокойным и уверенным голосом. – Это мы были несовместимы.

– У тебя постоянная склонность превращать муху в слона, – сказала Блондинка, все еще шурша своими бумажками. – Шон, ты все время сгущаешь краски и все усложняешь.

Она театрально вышла из кабинета. После этого совещание быстро закончилось. Пэмми начала перебирать факсимильные сообщения. Майк откатился в своем кресле от общего стола, невнятно бормоча что-то про свою жену Фрэнни.

Шон откинулся на спинку стула и посмотрел на Анну.

– Пойдем обедать? – предложил он, улыбаясь.

– Ой, вообще-то я сегодня обедаю с подругой, – с грустью призналась Анна. – С Лиз. Мы договорились встретиться здесь.

– Ну, тогда возьми с собой подругу, – сказал Шон. – Нужно же мне с кем-нибудь поговорить о своей ужасной бывшей любовнице.

– Сколько времени вы уже вместе? – спросила Анна. – С той блондинкой. Не знаю, как ее зовут. – Она сделала глоток диетической колы без кофеина, чтобы заглушить металлический привкус, оставшийся от курицы в сливочном соусе.

– Бог мой, нет, мы не вместе, – сказал он, поедая брокколи. – Вот уже шесть месяцев, как мы расстались. На самом деле нам вообще никогда не следовало бы знакомиться. Два психолога в одной комнате – это уже нехорошо, а когда они к тому же в близких отношениях – это просто катастрофа.

Анна понимающе кивнула.

– О, пожалуйста, не будь такой понимающей, – взмолился Шон, беря вилку и нанизывая на нее спаржу. – В течение целого года – двенадцати месяцев – трехсот шестидесяти пяти дней – пока длились наши отношения, она была такой понимающей. Терпеливо, бесконечно и бесчеловечно понимающей!

Анна сидела с Шоном в столовой «Радио-Централ», не обращая внимания на толпу людей и грохот подносов. Люди толпились в очереди за лазаньей, и даже до Анны доносились отголоски спора по поводу курицы в сливочном соусе.

– Опять эта чертова курица в сливочном соусе!

– Курица?

– В сливочном соусе?

– Только курица в сливочном соусе?!

Лазанья закончилась еще полчаса назад, и в воздухе над очередью стоял гул негодования. Посетители обвиняли обслуживающий персонал. Обслуживающий персонал обвинял поваров. Повара обвиняли поставщиков. Поставщики обвиняли администрацию за то, что она заказала слишком много курицы в сливочном соусе. Администрация обвиняла поваров за то, что те резали лазанью на слишком большие порции. Повара обвиняли обслуживающий персонал.

– Объясните клиентам, что мы очень сожалеем. Что у нас закончилась лазанья, – внушала администрация обслуживающему персоналу. – И спросите, не хотят ли они попробовать нашей вкуснейшей курятины в сливочном соусе? Объясните им!

Два месяца назад управление столовой перешло в другие руки. Стойки были убраны. Стены – перекрашены в цвет свежей зелени. Старые столы заменили на новые. Теперь можно было самому наливать себе кофе из автомата, который также предлагал горячий какао. Столовая стала походить на ресторан, хотя все те же банки с кока-колой заполняли уже новый, современный холодильник.

Постоянные посетители столовой вдруг к удивлению своему обнаружили, что теперь они называются «клиентами».

Прежний обслуживающий персонал направили на недельную подготовку, чтобы сделать из них сплоченную команду. Во время этой подготовки они бродили по уэльскому национальному парку Брекон-Биконз, обсуждая с администрацией свои страхи и опасения. Они учились открыто говорить друг другу о своих трудностях и пользоваться компасом, пока карабкались по склонам уэльских гор. Еще их учили говорить: «Не хотите ли к этому немного фруктов?» и «Хорошего вам дня».

Но столовая все равно осталась все той же старой столовкой. В ней по-прежнему упорно стоял запах отходов. Остались все те поставщики, что и раньше. Сахар теперь продавали в маленьких бумажных пакетиках, чтобы удобнее было проверять запасы на складе. Салат разложили по прозрачным контейнерам. Но его раскладывала все та же старая Герти. Изменилось лишь руководство. Все та же Ада сидела за кассой – такая же миловидная, злая и неприятная. Но теперь она уже говорила:

– Не хотите ли к этому немного фруктов?

– Спасибо, не надо.

– А банан?

– Правда, не надо.

– Это полезно для здоровья.

– Не надо.

– А в апельсине есть витамин С.

– Не надо.

– Ну, тогда катись отсюда, и хорошего тебе дня.

Анна слышала вокруг себя все эти перебранки, видела, как люди, стоящие в очереди, требовали лазанью. Она слышала, как остряки дикторы прохаживаются насчет Моники Левински, Милошевича и администрации. Но она пыталась отключиться от всего этого, потому что наслаждалась разговором с Шоном. Он только что попросил ее рассказать о своей семье.

– Зачем тебе? – робко спросила Анна.

– Ну, потому что только твои взаимоотношения с матерью могут объяснить, почему ты позволяешь Пэмми плохо с тобой обращаться.

– Да, она плохо со мной обращается. Но я не знаю, что с этим поделать.

– Так твоя мать третирует тебя так же, как и Пэмми?

– Боже. – Анна перестала есть и посмотрела на него. – Откуда ты это знаешь?

– Ну, – грустно ответил Шон, – я давно уже занимаюсь этими вещами. У женщин очень часто бывают проблемы, связанные с родителями. – Он сочувственно улыбнулся. – Я знал, что в твоем случае все дело в отношениях с матерью.

– Как ты узнал?

– По тому, как ты позволяешь Пэмми обращаться с собой. И вообще из твоего отношения к женщинам, которые старше тебя.

– Неужели мне так легко поставить диагноз?

– Извини, но все это не моего ума дело, – отмахнулся он, внезапно поскучнев.

– Ну, пожалуйста, скажи.

– Я вполне серьезно. Мне не следует этого делать.

– Нет, правда. Пожалуйста. Я буду очень благодарна.

– Ну, полагаю, я был прав, когда посоветовал тебе переговорить с той женщиной, верно? С женщиной, которая, как тебе показалось, отвергла тебя, потому что сдала свою комнату кому-то другому. Разве ты не почувствовала себя лучше после этого?

– Да, намного лучше. И я больше не курю. И я даже выбросила содержимое своей шкатулки для воспоминаний. Даже то, что напоминало мне о дружбе.

– Кстати, ты до сих пор ищешь квартиру?

– Н-у-у-у, да… думаю, что… Да.

– Дело в том, что я мог бы тебе помочь. Один из моих друзей – психолог – уезжает в Штаты на шесть месяцев, и ему нужен человек, который присмотрел бы за его кошкой и за квартирой. За квартиру он ничего не возьмет. Ты любишь кошек?

– Нуда, – соврала она. – Конечно.

– Ну, тоща я переговорю с Себастьяном. А что касается… Знаешь, одну вещь я хорошо усвоил: взаимоотношения не выправляются сами по себе.

– Хм.

– Ты должна обсудить с ней свои чувства. С твоей матерью.

– Ну уж нет, – весело ответила Анна. – Ты не знаешь мою мать.

Мать Анны была убеждена, что чувства, точно также, как и испражнения, должны показываться исключительно в кабинете врача. Самоанализ был для нее «новомодным» и, хуже того, «американским» изобретением.

Шон улыбнулся. Она ведь не только мать Анны. Как ее зовут? Барбара, кроме того, еще и женщина. И до тех пор, пока Анна не выяснит отношения со своей матерью, у нее постоянно будут возникать проблемы с более зрелыми женщинами вроде Пэмми. Она хочет управлять своей жизнью? Ну, тогда она должна поговорить с Барбарой на равных. Или Анне нравится ее затянувшееся отрочество?

Его легкая усмешка превратилась в широкую улыбку.

Анна рассмеялась и призналась, что она все стремится шокировать родителей: начать называть их Барбарой и Доном или сменить религию. По крайней мере, вероисповедание, с англиканства на католицизм. Навещая родительский дом, она совершала набеги на их шкафы, чувствуя себя вправе забрать из них все свои вещи. «Оставь хотя бы столовое серебро», – подшучивала мать.

Это он имеет в виду?

Да, снова ухмыльнулся Шон. Но если серьезно, не кажется ли Анне, что она ведет себя как подросток? Или она хочет оставаться всю жизнь ребенком? Вечно от кого-то зависеть? Она уже напоминает одну из бывших пациенток Шона. Скоро она начнет мечтать о том, чтобы ее задушили корни собственного генеалогического древа. На полном серьезе. Этот синдром хорошо изучен и описан. Если родитель склонен к критике, то у ребенка развивается склонность к чрезмерной самокритике. Чувства должны выражаться, проговариваться.