Прибыв в этот район, мы нашли школу, дождался перемены, и, когда дети выбежали на улицу, начали их внимательно разглядывать. Когда же перемена закончилась, мы поняли, что цельного представления не получили и стал ждать следующую перемену. После внимательного разглядывания детей на второй перемене до нас наконец дошло, что помешало нам получить целостное впечатление во время перемены первой. Школа была религиозная, и учились в ней только мальчики. Было бы смешно возвращаться домой, не рассмотрев как следует девочек. Выйдя со школьного двора, мы вежливо поинтересовались у нескольких прохожих, где находятся школы, в которых учатся девочки.

Наши расспросы оказались на редкость результативными. Через какое-то время нас доставили в полицейский участок, где следователь поинтересовался, что именно нас интересует в девочках, и уговаривал говорить только правду. Говорить правду мы согласились охотно, но чувствовалось, что что-то в наших ответах следователя не удовлетворяло. Через полтора часа после начала допроса он сообщил нам проникновенным голосом, что он то нас понимает, и что только мы, педофилы, действительно любим детей по настоящему. Я не стал с ним спорить, но поведал ему, что сам я работаю санитаром в психиатрической больнице и твёрдо знаю, что педофилия лечится легко и радикально, хотя и не безболезненно. Рабинович это охотно подтвердил и предложил следователю обращаться в наш сумасшедший дом без стеснения.

Из полицейского участка нас отпустили поздно вечером, после проведения очной ставки. По вечернему Иерусалиму чинно ходили мужчины с пейсами в строгих костюмах и нарядные женщины в легкомысленных шляпках и длинных юбках. Они говорили на языке идиш, который был Рабиновичу родным и на котором он не понимал ни одного слова. В детстве он слышал этот язык от бабушки и дедушки, и его звучание вызывает во мне самые теплые воспоминания. Еврейские мальчики, многочисленные и весёлые, лихо задвинув ермолку, прыгали вокруг степенных еврейских девочек. Из окна со ставнями (ставни я увидел в Израиле впервые) высунулась черноволосая женщина с удивительно белой кожей и позвала Дору. Одна из девочек, судя по выражению лица, отличница, направилась к дому. По словам Рабиновича в эту минуту ему почудилось, что он находится на Родине. И якобы это ощущение он испытал впервые. Подобного с ним не случалось ни в России, ни в Израиле.

— Как выйти из района Сто Ворот? — спросил Рабинович мужчину в чёрном элегантном лапсердаке.

— На каком языке Вы говорите? — ответил тот вопросом на вопрос.

— Я говорю на русском языке, другого не знаю, — сказал Рабинович.

— Что это за язык такой? — удивился мужчина, — я о нём никогда не слышал.

— А на нём кроме меня никто не говорит, — объяснил Рабинович, — мои дедушка и бабушка говорили на идиш. Папа с мамой говорили по-русски, но знали немного идиш, а значит, мне чего-то не договаривали. Дети говорят на иврите. По-русски говорю я один. Всё для себя решаю сам. Спросить не у кого.

— И кроме Вас на этом языке не говорит? — с сочувствием спросил мужчина. Он знал и идиш, и иврит, у него была масса собеседников, и он мог получить ответы на любые вопросы.

— По-русски говорит много народу, — разъяснил Рабинович, — но это чужие люди. Они помочь мне не смогут, даже если захотят.

По возвращении домой мы с Рабиновичем даже хотели заказать Гельбейнбейну картину «Допрос педофила».

— Сейчас не могу, — ответил нам Кабардино-Балкарский живописец, — работаю над срочным заказом Пятоева. Рабочее название картины: «Леночка, ne croyant pas les yeux, examine le portrait хунвейбина pendant le matin prcoce solaire» (Не верящая своим глазам Леночка рассматривает портрет хунвейбина ранним солнечным утром).

— Не заказывала я такой картины, — заволновалась Леночка, — Врет он все. Скажите ему!

— Отбой, — скомандовал Пятоев, — все устали и мы уже сны видим на Яву. Завтра поговорим.

Утром Пятоева разбудило работающее радио. В этот раз тревожные известие телетайпные ленты доносили из Туркмении. Диктор звонким, не скрывающим своего восторга голосом сообщал, что на этой неделе лидер Туркмении Сапармурат Туркменбаши Великий из бессрочного президента превратился в пожизненного. Первой же его инициативой в новом качестве стала замена устаревших названий месяцев. Первый месяц календаря, по многочисленным просьбам трудящихся, пожизненный президент назвал своим именем. Пятоев выглянул в окно.

— Не спится что-то ветеранам пастбищного оленеводства, — поймав его недоуменный взгляд, сказал Эвенк, — Вот и слушаю последние известия из соседней с Афганистаном Туркмении. А вы, товарищ майор, спускайтесь в сад, пообщаемся. Все равно вы уже не спите.

— Вы знаете, Игорь, — сказал Эвенк, когда Пятоев спустился в сад, — я на свежую голову обдумал то, что вы мне вчера рассказали. Не сразу, но после долгих художественных исканий, я пришел к следующему выводу. Вы во многом правы. «Новые» действительно ищут девушек из России, на которых есть серьезный компромат, для использования их в качестве наркокурьеров. Вот только идея о том, что они собираются прятать наркотики где-нибудь в желудке, влагалище, прямой кишке или в других мало аппетитных местах кажется мне сомнительной. Это все было, это все не ново, и таможенные службы к этому готовы. То, что они интересуются девушками из России, говорит о том, что или наркотики будут вестись или в Россию, или через Россию. То, что отобранные девушки проходят интенсивный курс арабского языка — не о чем не говорит. Мне, по крайней мере. Сколько-нибудь внятного объяснения я этому не нахожу. Хотя какой-то глубокий смысл в этом, несомненно, есть. Вы знаете, когда мне трудно, я вспоминаю заветы стариков-оленеводов. Вот и сейчас, я вспомнил, что у нас, в оленеводческих колхозах, во время массового падежа оленей с большим вниманием относились к советам зоотехников. И я подумал: «А зачем мне сушить свои мозги, когда можно обратиться за советом к специалисту в этой области». Поэтому после того, как вы пошли спать, я позвонил своему хорошему знакомому, бедуину, выпускнику института Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, человеку, безусловно, знакомому с вопросами любви и дружбы с криминальными девушками из России. Одной из таких девушек является его законная супруга. Он, кстати, вместе с пожилым следователем, является первопроходцем большого девичьего пути из Пскова в евреи и типичному представителю бедуинской мафии. Именно они осуществили марш-бросок вашей дочери Наташи из Египта в публичный дом «Экстаз», откуда Наташа героически убежала, чтобы вновь попасть в руки бедуинов. После чего ее передали нашему общему знакомому Шаю Ругальскому. От которого она благополучно попала к «новым». Быть может, друг пустынь бедуин обогатит наши знания о местопребывании вашей дочери яркими и красочными подробностями. Я решил пригласить его в свой скромный чум оленевода. Скоро он приедет. Леночке уже дана команда накрыть стол.

— Пока друг пустынь не приехал, а Леночка затихла, накрывая стол, вы можем спокойно ярче осветите образ нашего общего знакомого Ругальского, — попросил Пятоев, — я ведь обещал его убить, так что мы почти родственники. Хотелось бы познакомиться с ним поближе. А то как-то неудобно.

— А что, собственно вы хотите узнать? Ругальский — это израильский вариант пожилого следователя. Все тоже фанатичное следование ментовскому закону, построенное на непрерывном нарушении действующего законодательства, все тоже балансирование между различными преступными группировками и маленькие житейские радости, купленные превышением служебных полномочий и другими должностными преступлениями. Именно такие менты и наносят самые страшные удары по преступному миру той страны, где они работают и проживают. Причем, в сущности, бескорыстно, по повелению души. Те деньги и тихие радости, которые попадают в их руки или половые органы, для них не самоцель, а побочный продукт их деятельности. В действительности они работают за идею, хотя этого обстоятельство они стеснятся и тщательно его скрывают от окружающих. Но шило в целлофановом мешке не утаишь. Если вы, товарищ майор, решите продолжить карьеру наемного убийцы или заняться любой другой деятельностью, описанную в уголовном кодексе, бегите от таких людей как от бенгальского огня. Не надо обольщаться той легкостью, с которой они берут взятки, в том числе натурой. Они очень опасны для мирного и доверчивого уголовника.