Перед приходом в гости к представителю малых серных народов, Рабинович предупредил Шпрехшталмейстера, что Эвенк по своим политическим убеждениям многоженец-интернационалист, а потому вести себя в его присутствии полагается подобающе. Шпрехшталмейстер клятвенно обещал не посрамить честь псковского цирка, а потому явился на встречу в своем рабочем костюме, то есть во фраке и с бабочкой.

— Входите, гости дорогие, присаживайтесь. Чем богаты, как говориться, тем и рады, — приветствовал их Эвенк, — рассаживайтесь.

Эвенк оказался человеком пожилым, но подвижным. Его обширную лысину сзади, справа и слева окружали седые кудри, а изогнутый нос казался удивительно велик для представителя народов дальнего Севера.

— Спасибо, Марк Абрамович, что вы нашли время встретиться с нами, — несколько церемониально сказал Пятоев. На Эвенка он возлагал большие надежды в поисках своей дочери.

— Да бросьте вы, юноша, — замахал руками эвенк, — наверное, до вас дошли слухи, что у меня много времени уходит на лечение по поводу импотенции и занятия вокалом. Так знайте, теперь я занимаюсь только вокалом.

— По моей просьбе лечение от импотенции Марк прекратил, — вмешалась в беседу женщина удивительного уродства, — лечение оказалось настолько успешным, что у нас совсем не оставалось времени для сна. А ведь я беременна. Только увидев меня входящую в кабинет, врач изменился в лице и сказал, что мне нельзя переутомляться. Ты помнишь, милый?

— Дорогая, — воскликнул Эвенк, — к слабому специалисту я бы тебя и не повел.

Мать твою! — воскликнул интеллигентный Шпрехшталмейстер, с уважением глядя на уродку, — Вот это масонка!

— Ах, Мишенька, ну почему вы так редко навещаете старика-эвенка? — причитал Марк Абрамович, — Я уже выплакал все глаза. А вы, Игорь Александрович? Мы с вами еще не встречались, но я вас так ждал. Мне о вас столько рассказывали! Кстати, вы не могли бы мне подарить старый, потрепанный в боях парашют? Я, знаете ли, завзятый коллекционер. Мишенька вам, наверное, об этом рассказывал. Люблю раритеты.

— Я ему об этом рассказывал только применительно к вашим супругам, — застенчиво признался Рабинович.

— Извините, Марк Абрамович, — признался Пятоев, — но сегодня я к вам пришел без парашюта. Хотя, не буду скрывать, у меня для вас припасен другой подарок. Это картина, которая называется «La Kolkhozienne serrant dans la main la faucille, se tient pour le marteau de l» ouvrier» (Колхозница, сжимающая в руке серп, держит рабочего за молот). Должен сразу признаться, что это творение находящегося в нашей психиатрической больнице на излечении заслуженного художника Кабардино-Балкарии Михаила Гельфенбейна вызвала реакцию не однозначную. В качестве натурщицы при работе над образом колхозницы художник явно использовал замечательную деятельницу театра Варвару Исааковну Бух-Поволжскую. Колхозница была изображена одетой в эвенкийский национальный костюм и сидя на олене. На рабочем было просторное платье-шуба, которое так любят носить эвенкийские оленеводы, и в руках он сжимал свидетельство о заключении брака. Глаза Шпрехшталмейстера, позировавшего для образа рабочего, были на выкате, и почему-то он смотрел на серп с испуганным выражением лица.

— Образ рабочего очень пластичен, — с достоинством в свое время сказал я, осматривая полотно. Польщённый Шпрехшталмейстер зарделся от удовольствия.

Своё веское мнение о новой творческой удаче Гельфенбйна высказала и Бух-Поволжская. По мнению Варвары Исааковны, высоко поднятый над головой колхозницы серп, несомненно, что-то символизирует, а созданные гением заслуженного художника Кабардино-Балкарии образы рабочего и колхозницы достоверны, эмоциональны и легко узнаваемы.

— Это же относится и к образу оленя, — не сдержался Рабинович, — но главная эмоциональная нагрузка произведения ложится на изображённую на заднем плане супругу рабочего. Хотя взыскательный зритель не может разглядеть из-за бушующей пурги ее лица, образ танцующей обнаженной девушки невольно вызывает содрогание. Без этого образа, по мнению Рабиновича, композиция «Рабочий и колхозница» не несла бы в себе того воспитательного значения.

— О, — воскликнул Эвенк, — это моя главная пламенная страсть. Моя последняя супруга, к примеру. Замечательный экземпляр, вы, наверное, обратили внимание?

— Я человек опытный, — с уважением сказал Шпрехшталмейстер, — двадцать лет на арене, видел всякое. Но чтобы настолько! Да если бы она в цирке себя показывала, даже не раздеваясь, большие бы сборы делала.

— А вы, милейший интернационалист, — рассмеялся Эвенк, — как всегда оказались правы. Пусть даже и невольно. Моя супруга еще недавно зарабатывала на жизнь тем, что гастролировала по дальним стоянкам оленеводов с сеансами стриптиза. Оказывается, что на сильном морозе общепринятые воспоминания о женском теле постепенно из памяти стираются. Особенно, если все время пьешь не разбавленный спирт.

Я, чтоб ее увидеть, специально в Оймякон ездил. А как увидел, так сразу понял, что без нее жить не могу. Коллекционер я, как вы уже слышали, страстный. Собираю представительниц экзотических национальностей необычной внешности. Ну, с внешностью ее вы ознакомились.

— Внешность — сила! — вновь не сдержался Шпрехшталмейстер.

— Всегда приятна высокая оценка настоящего ценителя, — покраснел от удовольствия Эвенк. Но дело не только во внешности. По национальности моя супруга гуранка. Это последний чистокровный представитель маленького народа, который проживал по берегам Амура, но, постепенно, полностью ассимилировался. Таким образом, моя супруга является ни раритетом, ни даже суперраритетом. Она уникум, единственный в своем роде. Но не буду больше вас утомлять стариковскими глупостями.

Эвенк набрал номер и сказал в телефонную трубку:

— Леночка, девонька, принеси нам, пожалуйста, фруктов и выпить что-нибудь. Мы посидим в саду.

Через какое-то время миленькая девушка, почти подросток, выкатила огромный сервировочный столик с фруктами и напитками. При ее появлении у Пятоева от удивления приоткрылся рот. Эта была та самая девушка, с которой он когда-то говорил перед выездом из Пскова в Израиль, и которая, вместе со своей учительницей английского языка, чуть не отравила двух человек. Девушка поставила сервировочный столик перед гостями и, одарив всех присутствующих кокетливой улыбкой, уселась, заложив ногу за ногу.

— Ну, каков я? — довольный произведенным эффектом сказал Эвенк, — Удивил вас, майор? Признайтесь.

— Не ждал, признаться, — придя в себя, сказал Пятоев, — Рабинович характеризовал вас большим ценителем уродства…

— И вдруг такой ангелок, — продолжил его мысль Эвенк, — все объясняется очень просто. Не скрою, я имею определенный статус в уголовном мире. А подержание своей репутации в обществе требует соблюдения определенных правил поведения. Хороший дом, машина и, что самое главное, молодая красивая подруга. Прелести моей супруги-уникума может оценить только узкий круг истинных ценителей.

Тут Эвенк кивнул в сторону Шпрехшталмейстера.

— А за прелести этого вечно улыбающегося чудо-ребенка, — продолжил Эвенк, предлагая попробовать каких-то экзотических орешков, — невозможно не зацепиться взглядом. Я вам честно признаюсь, господин Пятоев, когда врач сказал мне, что у нее запущенный ревматизм, у меня у самого заболело сердце.

— Да у меня уже прошло все, — не переставая кокетливо улыбаться, сказала девушка.

— Ну да, после того, как моя служба безопасности начала следить за тем, чтобы ты принимала лекарства согласно рекомендациям врачей, — проворчал Эвенк. — И не клади голову на колени или не надевай короткую юбку. Что за манера? Это мешает нашим гостям сосредоточиться на главном. А у нас впереди очень серьезный разговор.

— Ничего, ничего, — остановил Эвенка Рабинович, — пусть сидит, как хочет. Нам это совсем не мешает.

— Даже наоборот, — поддержал его чуточку простодушный Шпрехшталмейстер.