— Я не могу долго говорить, — продолжила его собеседница, — поэтому слушайте внимательно и не перебивайте. Наташа находится в публичном доме в Израиле. Милицию не вмешивайте, попытайтесь помочь ей сами. Все.
Дальше послышались гудки. У Пятоева впервые в жизни защемило сердце, потом сердце отпустило, и он почувствовал такой же прилив злобы, как тогда, в Грозном, когда командованию с трудом удалось вывести его из-под суда и дело ограничилось судом офицерской чести. Он почему-то сразу понял, что это не чья-то грубая шутка, и что его жизнь с этого момента круто переменилась. Его единственная дочь, Наташа, училась в Петербурге в педиатрической академии и недавно сообщила ему, что на каникулы ее пригласили на неделю в Египет. Он помнил, что при том телефонном разговоре его кольнула обида за то, что Наташа не приехала на каникулы в Псков. Он по ней соскучился. Но тогда он вида не подал. «Девочка становиться взрослой», — подумал он.
— Но только не таким образом, — подумал Пятоев. Неожиданно он успокоился. Майор спецназа И. А. Пятоев в эту минуту понял, что его гражданская жизнь скоропостижно закончилось. Теперь он снова стал тем, чем был последние двадцать пять лет. Машиной для ведения войны. Его для этого готовили, его в качестве этого применяли, его за это судили и за это награждали. Да и самой природой он был создан для этого. Если бы это было не так, он давно бы сменил профессию, да его бы и не оставили служить там, где он служил. Сейчас, когда перед ним вновь была поставлена боевая задача, он вновь вошел в привычные для себя рамки. А боевую задачу он всегда выполнял. Какие-то люди, с которыми он еще не познакомился, подписали себе приговор, который он просто приведет в исполнение.
Через 18 часов после телефонного звонка Пятоев зашел в общежитие педиатрической академии на улице Мориса Тореза. Общага была практически пуста. Студенты разъехались на каникулы. В комнате, в которой жила Наташа Пятоева, паковала чемодан девушка, имени которой Пятоев не помнил. Наташа дружила с ней, но в беседе с ним называла ее не по имени, а «Народность Севера».
— С горячим заполярным приветом, — радостно поприветствовал ее Пятоев, улыбаясь всеми тридцатью двумя зубами, — Ну, как отличная учеба?
— А, дядя Игорь, здравствуйте, — подняла голову безымянная представительница народов Севера, — А что, Наташа уже с Египта приехала?
— Здесь все ясно, как полярный день, — подумал Игорь, — она ничего не знает. Пятоев несколько раз навещал Наташу в общежитии, а потому был знаком с подругами своей дочери. Но надежду питал только на одну из них. Ее история была примечательна.
Марина поступала в педиатрическую академию, но провалилась на первом экзамене. Получив это известие, она плакала на скамейке у входа в академию и никого не трогала. Кроме горько плачущей Марины у входа в академию в тот вечер располагался и бассейн. Впрочем, бассейн и академия соседствовали уже двадцать лет. И периодически этот бассейн посещал исключительно рыжий молодой мужчина. Он был не просто рыж. Он был рыж настолько, что этим был знаменит. Впрочем, знаменит он был не только этим. Небольшого роста, с богатырским, высоко вздернутым носом, рыжими, издалека заметными кудряшками и небесно-голубого цвета выпуклыми глазами. Другими словами красив он не был. По мнению многих, он даже являлся уродом. И в этом была большая доля правды.
Рыжий был поздним ребенком очень модного ленинградского адвоката. Будучи человеком мудрым и много видевшим, папа Рыжего не мог не понимать, что такой счастливый обладатель благородной краснознаменной внешности, каким являлся его сын, не может быть не бит ежедневно. Папа Рыжего в годы строительства коммунизма обладал финансовыми возможностями сталелитейного завода средней величины, и лет с трёх с Рыжим индивидуально занимались ведущие специалисты военного факультета института физкультуры имени Лесгафта. С тех пор прошли годы и произошли различные события. И вот Рыжий намеривался поплавать в бассейне. Но в бассейн он так и не попал, так как на скамейке перед институтом увидел заплаканную из-за проваленного экзамена девушку. Рыжий мужчина пригласил свою новую знакомую в ресторан.
Ей было неудобно ему отказать, потому что перед рестораном они зашли к ректору института. По просьбе Рыжего ректор института, а также вызванный по такому торжественному случаю председатель приемной комиссии, сердечно поздравили девушку с поступлением в педиатрическую академию. Девушку звали Марина, она приехала из Салехарда, не знала, куда деть чемодан и собиралась ночевать на вокзале. Яша на автобусе привез её в ресторан гостиницу «Астория». Его автобус был широко известен в узких кругах тем, что в его салоне был оборудован тренажёрный зал. В ресторанах Рыжий бывал очень редко и чувствовал себя там неуверенно, хотя директор ресторана и дежурный метрдотель, конечно же, были предупреждены о его визите.
Спутница Рыжего была выше его на голову и по меркам ресторана «Астория» одета была вызывающе. На ней были туфли фабрики «The fast walker» (Скороход), платье, изготовленное на производственном объединении «Red triangle» (Красный треугольник), а на шее была повязана косынка, украденная её мамой на складе салехардского следственного изолятора. Несмотря на изысканность туалета, ночь без сна, проведенная на вокзале, несданный экзамен и успешное поступление в институт, она была так красива, что повара из кухни выходили в зал посмотреть на неё, что было грубейшим нарушением трудовой дисциплины.
В ресторане двое каких-то рослых и нахальных молодых людей хотели Рыжего мужчину побить. Рыжий дал знак телохранителям не вмешиваться, чуть согнул ноги в коленях и прикрыл лицо ладонями. Теоретически Рыжего избить было можно, но практически в Петербурге это могли сделать два-три человека, при условии, что они бы вышли вместе против одного Рыжего. От получения удара ногой в солнечное сплетение рослых молодых людей отделяло полшага. Рыжий намеривался ударить молодых людей одновременно. Одного правой ногой, другого левой. Но вместо того чтобы эти полшага сделать, один рослый молодой человек сказал другому:
— Да, брось ты, Колян, этого жаренного рака. Он и так уже обосрался. Не будем пачкаться. Пойдем лучше ещё выпьем!
После чего несостоявшиеся хулиганы, обнявшись и пошатываясь, отправились к своему столику. Рыжий стоял как оплёванный. Телохранители давились от смеха. Марина облегченно вздохнула. Она вскочила со стула и хотела, по старой салехардской привычке, стать между мужиками, чтобы не допустить драку, но не успела.
После ресторана Рыжий, от волнения сильно потея и покрываясь красными пятнами, пригласил девушку навестить его скромную обитель возле Аничкого моста. О спальне из запасников Эрмитажа и машине с розами он распорядился заранее. Марина улыбнулась уголками губ, сказала, что шутка с её поступлением была мила и трогательна, забрала свой чемодан и на трамвае поехала ночевать на Витебский вокзал, попросив Рыжего её не провожать. Рыжего попросили, он не поехал.
На вокзале дежурный милиционер в чине подполковника в категорической форме потребовал, чтобы Марина спала не на скамейке, а на кровати, которую его подчиненные поставили недалеко от входа в ресторан, чтобы официанты с едой могли быстро добежать по вызову дежурившей у кровати начальницы детской комнаты милиции. Для этой же цели повара получили милицейское переговорное устройство и оставались на рабочих местах после закрытия ресторана.
После того как Марина заснула, милицейский подполковник, после консультации с вышестоящими инстанциями, очистил зал ожидания от всех присутствующих, кроме непосредственно занятых в операции. Проснулась Марина рано: открытие железнодорожных касс пришлось задержать только на полчаса. Она открыла глаза и подняла голову. Рядом с ней стояла молодая женщина с несколько грубоватым обветренным лицом и сильными руками. Их взгляды встретились, и Марина вежливо спросила:
— Скажите, где здесь туалет?
— Для тебя везде, — быстро ответила крепкорукая.
