И он боролся, боролся с подступающим океаном кошмара, со скользкими, похожими на червей мыслями, прогрызавшими ходы в его сознании, с облаками тьмы, которые накатывали, рассеивались и снова накатывали. Эта отчаянная схватка, где не было ни звуков, ни движений, а только яростное сплетение своих мыслей с другими, чуждыми, и с первородной тьмой, откуда выползли эти мысли, продолжалась долго, целую вечность. Силы его кончались и давно бы иссякли, но иногда напор слабел и можно было передохнуть. И тогда он отчетливо ощущал незримое присутствие некой третьей силы, проникающей в узкий промежуток между черным, слепым давлением, толкавшим его вниз, и его собственными отчаянными попытками вырваться из мрака. И эта неведомая сила принимала на себя напор мрака, и тогда, в редкие моменты просветления, он снова стоял на головокружительно высоком обрыве, а внизу лениво перекатывались фосфоресцирующие волны. Он чувствовал, как пот струится по его лицу, и слышал бешеный стук собственного сердца, пересохшее горло с хрипом засасывало воздух, и он знал, что борется, борется разумом и душой, каждым атомом своего тела он борется с мраком, стремящимся его поглотить.
А затем он понял, что враждебная сила собралась для последнего, решительного натиска, и почувствовал неуверенность, отчаяние в этом натиске — и тут же его захлестнуло водоворотом мрака. Ослепший и оглохший, потерявший ориентацию, он утопал в кромешной тьме, бессильно барахтался в безымянной преисподней, а чуждые, омерзительные мысли скользкими червями копошились в его мозгу. Лишенный опоры и тела, он безнадежно погряз в слизистой трясине, намного более омерзительной, чем любая земная слизь, ибо эта слизь вышла из черных нечеловеческих душ в бесконечно далекие времена. И он вдруг понял, что черви, копошившиеся в его мозгу, постепенно обретают смысл. И тут некое знание неудержимым потоком затопило лишенный опоры мозг — знание настолько страшное, что мозг отвергал его, не воспринимая, но оно проникало в душу и в подсознание, и те жалко корчились в тщетных попытках не видеть, не слышать, не знать, забыть. Оно захлестывало и иссушало, насквозь пропитывало жуткой сущностью своего кошмара, и он чувствовал, как мозг его плавится в адском огне этого знания, плавится и перетекает по новым каналам в новые формы, превращается в тот же воплощенный кошмар...
И в этот самый момент, когда безумие уже овладевало им и его мозг находился на пороге полного уничтожения, что-то вдруг надломилось и липкая завеса мрака разошлась. Он стоял на дрожащих ногах над черным простором океана. Все вокруг плыло и качалось, но ведь это, благодарение Господу, были нормальные, осязаемые вещи. Наконец они замедлили свой круговорот и остановились, и он почувствовал под ногами благословенную прочность камня, ноги его перестали дрожать, обрели прежнюю упругую силу, а мозг очистился и стал прежним.
И тут сквозь туман слабости, все еще застилавшей ему глаза, он услышал яростные крики «Убей!.. Убей!» и увидел, как Алендар отчаянно цепляется за парапет. Контуры его фигуры казались размытыми и неопределенными, а чуть дальше стояла Водир, глаза ее сверкали, широко распахнутый, искаженный ненавистью рот зашелся диким, звериным воем:
— У-у-бе-ей!
Сама собой, без команды и принуждения, его рука вскинула оружие, яркая вспышка высветила перекошенное лицо Водир, голубой клинок вошел в грудь Алендара, послышалось громкое, отвратительное шипение сгорающей плоти.
Смит зажмурился, потряс головой, снова открыл глаза и ошеломленно уставился на невероятную, невозможную картину. Согласно всем законам природы, человек с прожженными легкими должен был лежать сейчас на полу, истекая кровью, а вместо этого... Господи, да что же это такое? Темная фигура продолжала цепляться за парапет, из ее груди вырывались бесформенные сгустки чего-то темного, липкого, гнусного. Это была слизь, похожая на безымянную субстанцию, колыхавшуюся внизу, под обрывом. Человеческая фигура расплывалась, оседая на пол черной, медленно растекавшейся лужей.
Вскоре тело Алендара полностью превратилось в груду густой, вязкой слизи; омерзительно живая, она дрожала и колыхалась, словно пытаясь придать себе отдаленное подобие человеческой формы. Оставив тщетные попытки, слизь затихла, разлилась большой гладкой лужей, подползла к парапету, просочилась между столбиками и начала медленно стекать вниз, в свой первородный океан. Через несколько минут на каменных плитах не осталось ни слизи, ни даже пятен на том месте, где она лежала,— ничего.
Смит судорожно хватал воздух ртом — он только теперь сообразил, что все это время стоял, затаив дыхание; Водир боком привалилась к стене, у нее подкашивались ноги. Смит собрал последние остатки сил, сделал четыре очень трудных шага и поддержал девушку за локти.
— Водир! Водир! — Его голос срывался.— Водир, что тут произошло? Все это было наяву или мне приснилось? Нам ничто не угрожает? И ты... ты в порядке?
Длинные ресницы медленно поднялись, он увидел в черных, огромных глазах тень знания, почерпнутого в смутно знакомой ему трясине, тень, которую не сотрет уже ничто, кроме смерти. Водир буквально пропиталась этим знанием; Смит непроизвольно отшатнулся, и Водир начала падать, но затем удержала равновесие, выпрямилась и взглянула на него в упор. Нечеловеческая бесстрастность этого взгляда потрясла Смита не меньше, чем недавнее жуткое зрелище, и все же он заметил в черной бездне некий проблеск, напоминавший о той, прежней Водир. И тут же уверился в своей правоте, когда она произнесла далеким, бесцветным голосом:
— В порядке?.. Нет, землянин, мне никогда уже не быть прежней. Слишком глубоко я спустилась в преисподнюю, слишком долго там пробыла. Он подверг меня пытке даже более страшной, чем хотел, ибо во мне сохранилось много человеческого, чтобы понимать, чем я стала,— и страдать, понимая это... Теперь он ушел, вернулся в слизь, породившую его. Ведь я была частью этого чудовища, я слилась с ним во мраке его души — и я знаю. Миллионы лет я впитывала знания из темных, колышущихся океанов... Я была им, и он был мной, и теперь, когда его нет, я тоже умру. Но сначала я выведу тебя отсюда — если сумею, ибо это я заманила тебя сюда. Если только вспомню, если только найду дорогу...
Водир повернулась и шагнула, пошатываясь, к тускло освещенному зеву арки. Смит бросился следом, поддержал ее левой, свободной от оружия рукой, но она вздрогнула и отшатнулась.
— Нет-нет... невыносимо... прикосновение чистой человеческой плоти... это мешает вспомнить... я не могу заглянуть в
его мозг с той же ясностью, как раньше, когда я там обитала, а я должна, должна...
Водир побрела дальше; Смит бросил еще один, последний взгляд на тяжелые фосфоресцирующие валы и последовал за ней. Она шла, держась рукой за стену и часто спотыкаясь, и шептала так тихо, что Смиту приходилось наклоняться к ней, иначе бы он не расслышал ее шепот — и он почти жалел, что его расслышал.
— ...Черная слизь... мрак, питающийся светом... все дрожит и перекатывается... слизь, слизь и волнующийся океан... Он вышел оттуда еще до начала нашей цивилизации... Он невероятно древен, мы думали, что Алендары сменяются, а он всегда был один... и каким-то образом... сейчас я не понимаю — как, не помню — почему... он поднялся над остальными. На других планетах тоже есть такие, но он принял человеческое обличье, построил стойла и занялся селекцией...
Они шли по тускло освещенному коридору, мимо занавесок, за каждой из которых скрывалась ослепительная красавица. Звуки спотыкающихся шагов девушки отбивали неровный такт ее почти бессвязной речи.
— Он жил здесь все эти века, разводил и пожирал красоту... неутолимая, как у вампира, жажда, гнусное наслаждение высосанной из человека красотой... Я ощущала все это, когда была с ним одним целым... окутать черной пеленой первородной слизи... утопить прелесть и очарование в слизи, высосать... слепая, черная жажда... Древняя мудрость, мощная и ужасающая... он может вытащить душу через глаза, а затем погрузить ее в ад, утопить, погубить навечно, так было бы и со мной, только я почему-то отличаюсь от прочих, он не совсем это понимал. Шор великий и всесильный, ну зачем, зачем мне это отличие? Я хотела бы тоже утонуть — и не чувствовать каждой своей клеткой, каждым атомом омерзительную грязь того... того, что я теперь знаю. Эта скрытая сила не дала мне капитулировать полностью. И когда он всеми силами старался подчинить тебя, раздавить, я приняла участие в схватке, я сражалась прямо там, в глубинах его мозга... сковывала его, помогла тебе освободиться, чтобы ты успел разрушить его человеческое обличье, и тогда он вернулся в слизь. Я не совсем понимаю, почему так вышло... наверное, наш общий напор, когда ты боролся с ним снаружи, а я — в самом центре его души, заставил его позаимствовать часть силы, которая поддерживала его форму, сила эта истощилась настолько, что не смогла устоять перед оружием, и он распался. Он вернулся в слизь, из которой вышел... черная слизь... текущая, колышущаяся...
