Исходя из всего этого он и позволил ей повести себя, как теленка на веревочке, по главной улице города. Нечасто он допускал, чтобы любопытство возобладало над его природной осторожностью, иначе он никогда бы не смог пережить все те бури, через которые провела .его жизнь. Но в этой женщине было нечто неуловимо странное, необычное, нечто противоречащее его устоявшимся и предвзятым суждениям. Для Смита очень много значила его способность быстро судить о людях, и, когда поведение человека расходилось с тем, что он интуитивно от него ожидал, ему, опять же интуитивно, хотелось узнать причину. Он шел рядом с ней, стараясь сделать свои большие шаги короче, чтобы попасть в такт скользящей походке женщины, держащей его под руку. Ему не очень нравилось ощущение прикосновения ее руки, хотя он и сам не знал почему.
Они больше не сказали друг другу ни слова, пока не дошли до низкого каменного строения примерно в десяти минутах ходьбы от того места, где встретились. Она энергично и размеренно постучала в тяжелую дверь, и та широко раскрылась. Ее обнаженная белая ручка, продетая через руку Смита, повлекла его вовнутрь.
Слуга, двигающийся совершенно бесшумно, принял у него шубу и меховую шапку. Когда он освободился от своей шубы, он незаметно вытащил из правого кармана бластер, рукоятку которого сжимала его рука все время, пока он находился на улице. Он сунул его в карман своей кожаной куртки и только тогда последовал за все еще одетой женщиной по недлинному коридору, заканчивающемуся низенькой аркой, проходя под которой ему пришлось наклонить голову. Комната, в которую они вошли, была очень старой, в неизменном марсианском стиле. Темный каменный пол, отполированный ступнями и подошвами бесчисленных поколений, был устлан шкурами самых разных зверей соляной земли, а также густошерстных полярных животных. Каменные стены были изрезаны теми неизменными таинственными символами, которые в наше время уже ничего не значат и служат просто элементом убранства, хотя миллион лет назад они несли в себе глубокий смысл. Ни один марсианский дом, неважно, старый или новый, не может обойтись без них, но смысла этих знаков не знает уже ни один живой марсианин.
Знаки эти, должно быть, отдаленно связаны с той странной религией, холодной и мрачной, которая когда-то правила жизнью на Марсе и которая и до сих пор живет в сердце каждого истинного марсианина, несмотря на то что святыни ее пребывают в неизвестности, а жрецы обесчещены и лишены доверия. Может быть, если бы кто-либо смог прочитать эти символы, он мог бы назвать имя холодного бога, которому до сих пор поклоняется Марс в самой сокровенной глубине своей души, несмотря на то что имя его никогда не произносится.
Комната была неправильной формы и наполнена ароматами благовоний, исходящих из специальных курильниц, которыми она была уставлена, и производила немного таинственное впечатление; низкий потолок не позволял рассеиваться дыму, и он стлался тонкими слоями в сладковатом тяжелом воздухе.
— Присаживайтесь,— проворковала женщина из глубины своего капюшона.
Смит с неприязнью огляделся. Комната была меблирована в роскошном стиле, столь не соответствующем суровому характеру марсиан. Он выбрал кресло, которое выглядело наименее роскошно, и уселся, не спуская с женщины косого взгляда.
Слегка отвернувшись от него, она не торопясь расстегивала пуговицы шубы, потом одним грациозным движением плеч сбросила ее на пол.
У Смита невольно перехватило дыхание и по телу пробежала мелкая дрожь — он испытал тот же странный шок, что и на улице, сильно поколебавший его обычное железное самообладание. Сказать с точностью, что это было, восхищение или неприязнь, он не мог, оба чувства он испытывал в равной степени. И все это несмотря на ее потрясающую, поистине захватывающую красоту. Он не мог оторвать от нее взгляд.
Да, она была венерианкой. Нигде, кроме этой лишенной солнечных лучей, окутанной плотным туманом планеты, не рождаются женщины со столь ослепительно белоснежной кожей. Она была чувственно-роскошной и при этом очень тоненькой в парадоксальной венецианской манере, и прелестные изгибы ее тела, едва прикрытые бархатным платьем, говорили более красноречиво, нежели любая любовная серенада. Ее темно-красное платье плотно облегало фигуру, как это и принято у венерианок, ее соблазнительное тело — одна рука и нежное, как лепесток белой розы, плечико были обнажены, в подоле был высокий разрез, и при каждом шаге открывалась ослепительной белизны нога. Она снова повернулась к нему: глаза ее были полуприкрыты тяжелыми веками. Сомнений не было, она была венерианкой, совершенной венерианкой, венерианкой до кончиков ногтей, и такой прелестной, что у Смита даже невольно забилось сердце.
Он наклонился, не отрывая восхищенного взгляда от ее прекрасного лица. Черты его были поистине безукоризненны: слегка раскосые, миндалевидные глаза очаровывали, форма щек и подбородка красноречиво говорила о такой красоте, которая прямо светилась в каждой его черточке,— казалось, возьми ее голый череп, и он будет прекрасен. Смит перевел дыхание и признался самому себе, что это была и в самом деле та женщина, которую он знал когда-то. Он не мог спутать этот воркующий глубокий голос ни с каким другим. Но... он присмотрелся внимательней и подумал, в самом ли деле это так?.. Мысль о возможной ошибке промелькнула у него в голове... Нечто неуловимое было в ее тонко подкрашенном лице, в странно скошенных, избегающих его взгляда глазах. На какое-то мгновение он вернулся в прошлое, мучительно пытаясь вспомнить.
Несколько лет назад Джудаи Венерианская была кумиром трех планет. Ее дивная красота, ее голос, низкий, воркующий, вызывающий душевный трепет у каждого, кто его только услышит, ее обаяние — все это пленяло сердца всех ее слушателей. Пела она и в самом деле прекрасно. Ее знали в самых отдаленных уголках цивилизации. Ее богатый гортанный голос звучал и на спутниках Юпитера, мелодия хита под названием «Беззвездная ночь» звенела и над голыми скалами астероидов, и в беспросветной тьме космического пространства.
А потом она исчезла. Люди какое-то время гадали о том, куда она подевалась, ее искали, случился порядочный скандал, но она как в воду канула. С тех пор прошло много времени. Никто больше не пел «Беззвездной ночи», теперь голос рожденной на Земле певицы по имени Роза Робертсон звенел по всей Солнечной системе, вовсю распевая веселенькую песенку под названием «Зеленые холмы Земли», а о Джудаи уже многие годы никто и не вспоминал.
Смит узнал ее с первого взгляда, стоило ему только увидеть это слегка скуластое лицо с румянцем во всю щеку. А еще раньше, чем он увидел это лицо, он сразу понял, что голоса с таким богатым тембром, голоса столь волнующе-прекрасного и заставляющего учащенно биться всякое сердце, нет больше ни у одной женщины ее возраста. И тем не менее в богатых тонах ее голоса было нечто... чуждое, не свойственное ему, а в ее незабываемом лице появилось нечто неуловимо искаженное, даже извращенное,— нечто такое, что при первом же мимолетном взгляде на ее красивое лицо породило в нем мгновенную неприязнь.
Да, и глаза его, и уши говорили ему, что перед ним стоит сама Джудаи, но чисто животный инстинкт, который никогда еще его не подводил, который не раз и не два спасал его в, казалось бы, безнадежных ситуациях, когда вроде бы ничто не говорило ему об опасности,— так вот, этот самый инстинкт настойчиво нашептывал ему, что это не она, что эта женщина ни в коей мере не может быть той самой Джудаи. Кто-кто, а Джудаи, обладая интуицией венерианки, не могла допустить столь странной оплошности! Чувствуя, что у него слегка кружится голова, он откинулся на спинку стула и выжидающе молчал.
Скользящей походкой она приблизилась к нему. Покачивание ее тела таило в себе едва уловимый вызов,— именно такие движения были присущи всякой венерианке,— но она подошла слишком близко и позволила своему телу легонько коснуться Смита, что вызвало в нем невольную дрожь, несмотря на то что он сразу же отстранился. Нет, Джудаи никогда бы так не поступила. Она все прекрасно понимала и была крайне осторожна.
