В маленькой палатке совсем не легко установить где что находится: например, в нашей на надувных матрацах занимающих большую часть палатки, лежат спальные мешки; всё остальное распихано по краям и образует небольшой хаос из сухарей, консервных банок, книг, дневников, пижам, рюкзаков, карандашей, деталей к кислородным аппаратам, свитеров и пр. То и дело возникает волнующее кладоискательство: «Куда делся денатурат?..»

Мы медленно поднимались мимо громадных, пышущих жаром валунов. Местность напоминала вершину Глайдер Феч в Северном Уэльсе. На мне был аппарат закрытого типа. Поскольку он был у нас единственным, мы передавали его друг другу через каждые полчаса. Наконец я от него освободился. На высоте более 5800 метров мы дышали неровно и с большим трудом. Белые скалы сверкали на солнце. Внезапно все скалы перед нами исчезли. Мы стояли рядом с небольшим туром и, наклонившись, с благоговейным трепетом заглядывали вниз, в немыслимую бездну. Вершина Амбьюгиабьен обрывается ужасающей пропастью прямо к зеленеющим полутора километрами ниже пастбищам Дингбоча. Внезапностью своего появления вершина производит сильнейшее впечатление.

И какую же ещё лучшую вершину можно пожелать в апрельский вечер? Не торопясь, как полагается на высоте, мы сняли рюкзаки, распределили еду и устроились поудобнее в ближайших каменных креслах. Затем, не торопясь, чтобы продлить удовольствие, стали пережевывать пищу, указывая друг другу ледорубами на ту или иную вершину. Майк обратил моё внимание на местность, где проходила экспедиция 1951 года, показывая мне Нуп Ла и громадины Чо-Ойу и Кьянчунг Канг. Затем мы обратили наши взоры на юг, к величественным снежным пикам Нумбура. У наших ног темными пятнами выделялись картофельные поля селения Дингбоч, и, следуя вверх по долине, глаз начинал карабкаться, преодолевая одну скальную стену за другой. Все выше и выше – и вот уже скалы начинают кутаться в плотный снег. Еще выше — появляется лед в виде мощных полос и желобов, сверкающих на фоне черных вертикальных скал, и, наконец, венчает все снежная шапка. Оттуда вниз на 1000 м смотрит прямо на нас, нахмурившись, как нам кажется, и наводит ужас огромная снежная голова Ама-Даблам; она страшит и в то же время неудержимо влечет к себе.

Ослепленный солнцем, я повернулся в другую сторону, к той точке, которая неизменно притягивала наши взоры так же сильно, как север стрелку компаса.

Громада Эвереста, поднимающаяся над высокой стеной Лхоцзе — Нупцзе, отсюда видна ещё лучше. Квадратная, темная, покрытая пятнами снега вершина похожа на великана, вылезающего из сказочной ванны. Эверест, когда на него смотришь отсюда, производит впечатление притаившегося, но всегда присутствующего гиганта. Он всегда здесь, всегда вопрошает, и, даже когда мы загораем на солнышке, радуясь обычному походному дню, он с силой воздействует, заставляет думать все время о предстоящей битве.

Йети. В нашем лагере, у Имья, мне «пришлось иметь дело» с «ужасным снежным человеком». Шерпы в это время прибыли в лагерь, Джон со мной рядом в палатке строчил какие-то письма или составлял отчет, работая, как всегда, весьма деловито. Поздно вечером, при свете фонарика или свечи, которую ему удалось где-то взять, он писал с характерной для него интенсивностью. Заглушённый стенкой палатки, откуда-то из нижней части долины до нас донесся свист. Вскоре свист повторился.

— Интересно, что это такое?

— Должно быть, это шерпы Чарлза Эванса. Они остановились под Айленд-пиком и пришли за керосином, однако, что-то очень поздно.

— Может быть, пойдем посмотрим?

— Наши ребята должны были услышать. Пусть сами разбираются. И на этом мы перестали думать о случившемся, занявшись своими делами.

Спустя полчаса Гиальен просунул нос в палатку, спрашивая об ужине. «Пришли ли шерпы? Те, которые свистели?» — «Однако никто не слышал свиста,— ответил он.— На что он был похож?» Наше описание привело его в сильное возбуждение: «Это был Йети, сагиб!»

На следующий день снег, покрывавший морену, стаял, и следов не было видно. Если бы мы, услышав свист, сразу вышли, мы, возможно, могли бы взглянуть на таинственного обитателя морен и ледников. А может быть, и нет; может быть, и к лучшему, что он остался в тайне, которой он вполне достоин.

Покальде — это попавшая в Гималаи вершина альпийских масштабов. Взлет переходящего в скалы снежного ребра становится порой столь же чистым и ясным, как юго-западный гребень Менш в Швейцарии. Вершина безудержно манит к себе с высокого перевала «для яков», соединяющего ледники Кхумбу и Имья.

Из лагеря под перевалом сагибы двинулись в путь; к несчастью, мы взяли слишком влево и со стыдом наблюдали, как шерпы, вышедшие намного позже нас спокойно поднимались на перевал тотчас же после того, как мы выползли оттуда бездыханными. Это было неровное, каменистое седло, и для яков, по-видимому, подъём был крутоват. Здесь Джон заявил, что он должен идти вниз: дышать ему было трудно. Согласно последующему диагнозу Майка, это начинался плеврит. В сопровождении шерпов он направился к Кхумбу, в то время как Майк, Том и я при виде сметаемых ветром с гребня и резко выделяющихся на фоне голубого неба снежных вихрей начали натягивать на себя дополнительную одежду.

Это был приятный в альпийском смысле гребень. Снежная гряда, пара выветрившихся скальных жандармов и крутой взлет по гранитным осколкам приводили к острой вершине. Эверест и Макалу возвышались над облаками, словно два громадных собачьих зуба, два «лишних клыка» в пасти земли, как выразился когда-то Меллори. Мрачные желто-бурые вершины, казалось, стряхнули с себя зимний снег.

В лагере на леднике Кхумбу, спуствишись на 1670 м, мы почувствовали, что находимся наконец в вотчине Эвереста. Джону было гораздо лучше. На следующий день нам предстоял путь через ледник к озеру, где у швейцарцев был Базовый лагерь, а ещё через день — ответ на тревожащий всех главный вопрос: что произойдет на ледопаде?

Для тех, кто не читал книг об Эвересте, я должен пояснить здесь, что мы были четвертой экспедицией, пытающейся штурмовать вершину, подходя по ведущему к ледопаду леднику Кхумбу. Первые семь британских экспедиций, начиная с 1921 года, проходили через Тибетское плато и поднимались по северным склонам. В 1949 году Непал, до этого недоступный, открыл свою территорию для экспедиций. В 1951 году группа Эрика Шиптона произвела успешную разведку ледопада и наметила путь вверх по стене Лхоцзе,—путь, по которому в 1952 году швейцарцы произвели две попытки штурма. Этот маршрут, естественно, не повторял пути предшествующих экспедиций; общая точка с ними могла быть лишь на самой вершине.

Итак, мы находились на берегу озера, на месте Базового лагеря швейцарцев и на один переход ниже нашего Базового лагеря (лагерь I швейцарской экспедиции).

Мы установили палатки в нишах скальной стены, защищающих нас от холодного ветра, который дул иногда от озера в проход между мореной и склоном.

Забравшись на морену, окаймляющую озеро с востока, можно было составить себе верное представление о долине, по которой мы приближались к Эвересту. Прямо под ледником Кхумбу высилась доходящая до Покальде вереница зубчатых пиков, сателлитов Нупцзе. Позади виднелись иглы Кангтега, а справа — массив Ави. Но взор, бегущий вдоль хребта Покальде, внезапно останавливался, пораженный видом фантастической стены, достойной сказок «Тысячи и одной ночи». До этих пор мы рассматривали Нупцзе на всем её протяжении как барьер, из-за которого выглядывал Эверест. Теперь нам открылась крутизна стены. Начинаясь небольшими башнями и ребрами, стена переходили в устрашающий взлет. Подавляя все окружающее, вершина вздымалась столь круто, что даже крепчайший гималайский лед не в силах был на ней удержаться. А цвет! Основные скалы — гранит бледно-кремового цвета. Они выглядят так, словно какой-то легкомысленный великан схватил кисть и с буйной фантазией начал малевать на черном известняке. Часто это выглядело как большое пятно, от которого жилки белого цвета убегали на сотни метров наподобие суживающихся вен. А выше всего, на фоне неба, ненадежно цеплялась узкая полоска снега, похожая на сахарную глазурь на куске кекса.