В 8 часов утра мы, шатаясь, ушли и у палатки помогавших нам строителей попили чаю с громадными сандвичами. Затем нас повезли на «джипе» обратно в деревню, откуда начиналось тридцатикилометровое путешествие до конца дороги, до селения Танкота, примерно в 8 километрах от Катманду.

Дорога через холмы начиналась крутым подъемом по каменистым, поросшим кустарником склонам, обращенным к Чизапани. С вершины гребня, усеянного темно-красными рододендронами, открывался прекрасный вид на большой пролет канатной дороги. Мы могли видеть наши грузы, раскачивающиеся на тросе, который казался отсюда тоненькой нитью, и плывущие через ущелье к едва видимой на противоположном склоне мачте. Было страшно подумать, что один лишь ящик с высокогорной обувью, упавший с трехсотметровой высоты и разбившийся вдребезги, мог погубить всю экспедицию. Я верю, что такие аварии весьма редки, однако в этом вряд ли можно убедить поставщиков ценных грузов. К счастью, другая наша тревога была быстро развеяна вычислениями Майкла: за исключением, может быть, ящика со смешанными рационами, все наши запасы прибыли в целости и практически в сохранности на конечную станцию канатной дороги.

Сам переход был нашей первой настоящей разминкой. На корабле, несмотря на бесчисленные прогулки по палубе, мы все же практически принимали лишь воздушные ванны. Здесь же переход проходил по местности, на которую пыльное лето ещё не наложило свою лапу. Розовый цветущий миндаль гармонично выделялся на фоне желтой глины, основного материала многих деревенских построек. Часто можно было наблюдать и такое: верхняя часть постройки желтая, нижняя — побеленная; и, как правило, соломенная крыша. Рощи миндаля и груши на переднем плане, возвышающиеся за ними крутые склоны холмов, поросшие лесом или пересеченные террасами,— сплошная идиллия. Однажды, отдыхая на траве у обочины дороги и уплетая вторую лепешку, Майкл промолвил: «Не знаю, что там будет с экспедицией, но сегодня я действительно счастлив!» Мне оставалось только согласиться с ним.

Когда мы подходили ко второму перевалу высотой 1800 метров, следы бульдозера становились все более заметными. Впоследствии мы узнали, что незадолго до нас по этой каменистой, пыльной и обдуваемой ветром дорога прошла одна из этих машин, что являлось рекордным достижением. Единственные механические устройства, которые мы могли ещё обнаружить, были грузовики, разобранные на основные части. Тридцати носильщикам требуется примерно неделя, чтобы перетащить грузовик через холмы до Катманду, и по пути мы видели три такие команды, однако я не могу утверждать, что хоть одна из них была в движении; по-видимому, в таких походах требуется весьма усиленный отдых. Мы сами, продолжая подъём по небольшому оврагу, начали чувствовать, как трудность пути сказывается на наших не вошедших ещё в форму ногах. Мы вздохнули с облегчением, взобравшись на последний перевал и окинув взором долину Непала — такое место, которое ещё утром казалось нам столь же далеким, как Тихий океан. Первый же взгляд на широкую, спокойную равнину, окруженную лесом и холмами, мог очаровать любого. Однако мы ещё туда не добрались; мы не достигли даже Танкота, где нас должны были встретить, как обещал мне накануне по УКВ-рации Джон. Зигзагообразный спуск через заросли сосны, кедра и других деревьев казался нескончаемым. Во второй половине дня небо заволокло облаками, стало душно. Появились многочисленные непальцы, с трудом преодолевающие подъём; наиболее состоятельные передвигались в чем-то подобном портшезу. Все они с любопытством посматривали на наши необычные фигуры.

Последний участок до Танкота пролегал вдоль низины. Здесь, к концу нашего перехода, мы смогли попить чаю в чайной под открытым небом. Мы надеялись, что механический транспорт завершит нашу работу, однако предпочли не ждать и отправились в путь пешком для преодоления последнего, десятикилометрового участка. Через три километра около нас остановился роскошный лимузин британского посла Христофера Саммерхейса. За считанные минуты мы пронеслись через пригород, мимо статуи бывших королей, промчались мимо высоких стен — единственное, что нам посчастливилось увидеть в Катманду, и с грохотом подкатили к посольству. Впервые все члены экспедиции собрались вместе.

Первая реакция моих товарищей, особенно тех, которые томились в ожидании уже больше недели,— наброситься на багаж и, едва стащив его на землю, начать в нем копаться. «Где сигареты?» «Все ли здесь новозеландские спальные мешки?» «Где моё ружье?» и т. п. 9 марта было для всех плотно загруженным днем; для осмотра храмов и базаров Катманду времени не хватало. Все мы были искренне признательны за возможность отдохнуть порой в уютном приюте — посольстве. Посол принял нас как таковых, со всеми нашими причудами и заботами; если бы не его терпение и неоценимая помощь, мы вообще никогда бы не смогли тронуться в путь. В посольстве царила простая, домашняя атмосфера. Было приятно войти в гостиную и застать там, скажем, Грега, развалившегося в необъятном кресле и погруженного в чтение; было приятно хоть минутку посидеть со свежей газетой в руках.

В Бхадгаоне, в десятке километров к востоку, багаж был выложен на площадке, и мы все пришли на него взглянуть. Все, за исключением Джона: он, бедняга, должен был остаться в ожидании весьма срочного телефонного вызова.

Прождав три часа, пока сумели связать Лондон с Катманду, он наконец узнал, что вызывала его какая-то газета, жаждущая его проинтервьюировать. Остальные проконтролировали груз, за который отвечали, и пооткрывали надлежащие ящики, аккуратно выложенные Чарлзом Эвансом и Чарлзом Уайли на открытом лугу. Наконец здесь мы встретились с Тенсингом и шерпами, точнее, с теми особыми шерпами, высотными носильщиками, которые сопровождали Тенсинга из Джарджилинга или приехали из родного селения Намче-Базар для встречи с нами. Не следует их смешивать с работающими во время подходов носильщиками, которые стояли или сидели рядами позади тюков.

Впервые я увидел Тенсинга, когда он увертывался от фотокамеры назойливого журналиста Увидел его ставшую ныне знаменитой застенчивую улыбку, когда он обменивался рукопожатием с сагибами; он спросил меня ходил ли со мной Ангтхаркей на Паухунри . Хотя мои знания языка урду были весьма неуверенными, он как будто все же предпочитал его английскому. Тенсинг выглядел значительно крупнее других шерпов. Его одежда — шорты военного образца, краги и зеленый берет — придавала ему командирский вид. Шерпы между тем суетились около грузов.

Черты лица у шерпов значительно ближе к тибетскому типу, чем к непальскому. Характерными являются более широкое лицо и узкие глаза. Некоторые из них привели с собой своих женщин: последние также пришли работать носильщиками, но только на подходах. На практике женщины на подходах несли более тяжелые грузы, чем мужчины, хотя их статут в платежной ведомости никогда не был определен достаточно четко. Они были одеты в длинные тяжелые черные платья; голова покрыта старым платком или типичным для шерпов шарфом, помогающим удерживать головной ремень при переноске груза. С груди спускался характерный фартук, изготовленный дома, в Намче, и украшенный разноцветными вплетенными лентами, которые соединялись вместе и обвязывались вокруг пояса.

На заднем плане площадки, предоставленной нам непальской армией, возвышались покрытые облаками холмы, на которых проходила обычно тренировка солдат. Рядом с тюками нас ожидала пестрая армия носильщиков, завербованных по большей части на месте, для переноски грузов до Базового лагеря. Чтобы не слишком походить на батальон, мы решили разделиться на две партии: Чарлз Уайли, Майк Уорд и Грифф Пью вышли на день позже с двумя сотнями носильщиков при содействии пяти сержантов войск гурков. Оставшиеся сто пятьдесят носильщиков должны были двинуться в путь вместе с нашей основной партией на следующий день, 10-го числа, под предводительством некоего Хакомана Сингха.