Было 12.30, и высота перевала была около 5650 м. Спускаясь по снежному склону, я с ужасом заметил, что у меня одна из новых, с фирменным клеймом кошек сломалась и болтается. Так как Гомпу уже сломал одну кошку, я начал не на шутку беспокоиться. Действительно, это оказалось началом «великого кошечного кризиса», который угнетал нас в течение всей экспедиции.

В лагерь мы вернулись к 3.30. Когда поспел чай, появился Эд в сопровождении Да Намгиала. Горло Эда ещё немного болело, однако это не мешало ему, приводя в восхищение зрителей, двигаться гигантскими шагами. На следующий день трое из нас решили попробовать свои силы на Остроконечном пике, а Эд заявил, что он перетащит наш лагерь на первый перевал (примерно 5430 м). Он должен был использовать кислородный аппарат одного типа, а мы — другого. Все по плану. Прямо от перевала начинался крутой снежно-ледовый гребень. В некоторых местах, несмотря на наличие кошек, пришлось рубить ступени. Я попробовал заняться этим в маске, и, к моему удивлению, это оказалось даже приятным делом. Вскоре по мере нашего подъема Эверест начал выглядывать из-за скрывавшего его Ави. Вершина, не загороженная на этот раз Нупцзе, предстала перед нами в новом обличии. Справа возвышался Макалу (8476 м) — громадная пирамида, по своей форме удивительно похожая на своего более высокого брата.

К вершине (5850 м) мы подобрались по предательскому скальному гребню. Было лишь 11.30, три четверти часа мы провели, наслаждаясь самым, пожалуй, красивым за все время экспедиции видом. В этот ясный апрельский день все главные вершины выстроились перед нами, мрачные и непреклонные: Нумбур, массив Гауризанкара, Чo-Ойу, Гьачунг Канг, Чангцзе, или Северный пик, Эверест, Нупцзе и Лхоцзе, Макалу, Чамланг.

Ниже нас, на перевале, мы увидели Эда, перетаскивающего лагерь. Спускались вниз не спеша, весьма довольные Остроконечным пиком. Позднее мы перекрестили его в пик Лхакпа в честь сына Чарлза Уайли — Яна который родился в среду (среда по-шерпски — «лхакпа»). Перед самым перевалом Майк внезапно остановился и указал на что-то пальцем. Как раз перед нами, по другую сторону новооткрытой долины Чугима, стояли две вершины, левая из которых представляла собой изумительный по красоте ледовый пик. По правому гребню просматривался возможный путь. А что, если мы пересечем ущелье, сделаем восхождение и затем спустимся вдоль реки, которая, несомненно, должна где-то ниже вливаться в Дудх-Кози? Эд охотно согласился и начал разрабатывать путь спуска по глинистому склону ниже перевала. Тем временем, однако, нам пришлось подтянуть пояса потуже. Кажется, я уже упоминал, что мы взяли всего по два штурмовых пайка. По плану предполагалось проверить в качестве эксперимента, можем ли мы и шерпы прожить лишь на этих пайках. Привожу содержание пайка на один человеко-день:

400 г сахара;

1 пачка пеммикана[7] Боврил (для супа);

56 г сыра;

1 пачки печенья (одна из них — сладкого);

1 пачка конфет;

1 пачка грейпнатс[8];

чай, кофе, маленькая пачка овсянки для добавления в суп;

1 пачка молока в порошке;

1 пятидесятиграммовая плитка кекса или шоколада, или фрубикса, или прессованных бананов 1 пакет апельсинового или лимонного напитка в порошке.

Эти пайки были тщательно упакованы в облицованных фольгой картонных ящиках. Однако нужно учитывать, что для человека, возвращающегося в лагерь с волчьим аппетитом, такой паек не может служить сытным обедом, в особенности если вы принадлежите к тем, чей желудок не выносит пеммикана или грейпнатс. Мне повезло, что я к таковым не относился. Итак, мы тихонько вздохнули и уселись поглощать суп и сыр. Четверых шерпов отослали обратно с кислородом в наш последний лагерь; они должны были вернуться на следующий день и поднести нам грузы в лагерь, организованный возможно выше на Канг Чо (так назывался, как мы позднее узнали, наш новый пик); двоих же предполагалось направить обратно с кислородом через Шола-Кхола вплоть до Тхъянгбоча.

Мы с Эдом заняли одну палатку и погрузились в дискуссию по великой проблеме: как убить время на большой высоте? Он провозгласил лозунг: «Битва со скукой» Моя методика, весьма простая, заключалась в чтении романа, предпочтительно длиннющего. Одной из приятных, предстоящих нам в этот период задач было более глубокое познание друг друга, и в данном случае я принялся изучать Эда, его прямую, лобовую атаку любой задачи, его неутомимую энергию, его веселый низкий смех и чувство юмора, его верность в дружбе.

На следующее утро простуда дала себя знать. Я был как в тумане, нос оставался всю ночь заложенным и казался комком свинца. Майк и Чарлз мучились головной болью, а Эд — расстройством желудка после употребления пеммикана. Бедный Эд! В следующие два дня, несмотря на тяжелую работу при восхождении, он почти ничего не ел; он жил, казалось, на одном лимонном порошке с большим количеством сахара.

Такая нетвердая на ногах группа с нетерпением ожидала возвращения четырех шерпов. Было уже 10 часов 15 минут, когда мы начали спуск по ужасающему глинистому склону, ведущему к двум озеркам, приютившимся среди каменных глыб морены. Здесь мы с великим сожалением оставили под скалой наши консервы и повернули направо, вверх по каменистому ущелью. Нашей целью была площадка для бивака, расположенная в спускающейся с ледника ложбине. По этому леднику можно было подняться на снежный перевал между Канг-Чо и его соседом справа. Мы нашли подходящую площадку чуть ниже языка ледника и разбили бивак на скалах, рядом с которыми протекал ручей.

Утро 4 апреля было хорошим, хотя падал легкий снежок; ночь я проспал неплохо. Мы попрощались с Нимми и Анг Дава (уходящими, чтобы собрать кислородные аппараты) и двинулись в путь в 7.30. Благословенные Гималаи! Здесь не надо вставать в 2 часа ночи, как в Альпах. Не успели мы ступить на ледник, как Чарлз сломал кошку. С ума можно сойти! Теперь ему, так же как и мне и Гомпу, пришлось идти весь день на полуторах кошках.

Перевал мы достигли в 8.20. Все мысли о пике, возвышающемся справа, исчезли, однако гребень Канг-чо, видимый теперь вплотную, выглядел приемлемым: лед крутой взлет на предвершинное плечо и оттуда пологий гребень, ведущий к самой вершине, лишь грибообразный ледовый жандарм на пути мог причинить неприятности.

Эд, Да Намгиал, Анг Дава и я шли в первой связке. Эд рубил ступени на крутом, идущем от перевала склоне. Мы шли в кошках, и я подумал, что расстояние между ступенями слишком велико.

О шерпах Эд проявлял большую заботу. После участка скального лазанья сменили ведущего, на что Эд великодушно согласился. Вскоре нам пришлось идти вплотную к гребню в любопытном ледовом образовании ячеистой формы. Порой такая структура нам здорово помогала; в некоторых особо крутых местах, вместо того, чтобы рубить ступени, я мог просто поставить ногу в ячейку, а вместо зацепки — хвататься за выступающую часть. Подъём был крутым. С обеих сторон склоны весьма эффектно обрывались в бездну, и шерпам было не по себе, однако сам гребень, казалось мне, был уютным и безопасным.

К полудню мы добрались до плеча; Шепелай и Анг Дава I решили тут остаться. Последний рассказал нам позже, что в 1952 году он попал в аварию и это лишило его уверенности. Майк, Чарлз и Гомпу вышли вперед, однако перед ледовым жандармом они остановились. Жандарм можно было явно обойти слева по большой ячеистой ледяной плите. Они атаковали её, но, пожалуй, слишком высоко. Эд, усмотрев путь несколько ниже, стал с невероятной скоростью траверсировать. Однако и этот путь оказался сложным. А я внезапно открыл ещё один путь между двумя предшествующими — по диагональной полке с ячеистой структурой, по которой, слегка помогая ледорубом, можно было пройти. Это оказалось правильным решением. Вскоре я стоял на гребне по ту сторону жандарма; между мной и вершиной, расположенной метров на сто выше, не было препятствий, за исключением возможных трещин. Трещина действительно оказалась, и Эд её блестяще преодолел по весьма хрупкому на вид мостику. Я вспоминаю, что к этому времени мы все пыхтели как паровозы. По-видимому, мы не были ещё полностью акклиматизированы. Мне все время казалось, что я иду слишком медленно; в действительности я чувствовал себя неплохо. Бывают моменты, когда каждый страстно стремится обскакать своих товарищей.