Грифонов в Новом Свете видели неоднократно. Засвидетельствовано сообщение перуанского солдата, который имел возможность наблюдать, как огромные птицы поднимали в воздух индейцев и разрывали когтями на части; мало того, он держал в руках перо этой птицы, такое тяжелое, что не без труда смог его поднять. Леон Пинело приводит рассказ венесуэльского солдата, которого преследовал грифон и вынудил нырнуть в реку — только тем он и спасся.

Разумеется, вместе с грифоном в Америку перекочевал и единорог. В отличие от многих других мифических существ древнегреческого происхождения, этот зверь родился именно в Индии: его изображения встречаются в памятниках культуры III тысячелетия до н. э., он не раз упомянут и в древнеиндийском эпосе «Махабхарата». Из Индии через ближневосточные культуры единорог добрался до Греции и явился во всей своей красе в первоначальном тексте «Физиолога». Премудрая книга характеризует единорога как сильного и лютого зверя, которого может приручить только девственница, оттого он и представлен как символ чистоты и целомудрия. Позже на этой символической основе христианская традиция связывала единорога с девой Марией и Иисусом Христом, что, впрочем, никому не мешало верить в его реальное существование.

«В соответствии с достоверными сообщениями, коими я располагаю, — пишет Леон Пинело, — единороги, несомненно, обитают в Вера-Пас, ибо жители сей перуанской провинции неоднократно видели животных наподобие лошади с длинным рогом на лбу». Видимо, обитали эти звери и на севере Мексики, о чем свидетельствует в своем «Донесении» фрай Маркос, направленный в разведывательную экспедицию в богатую страну Сибола Семи Городов. «Здесь, в этой долине, — вспоминает монах, — индейцы принесли мне шкуру животного величиною с коровью. Они говорили, что это шкура зверя с одним рогом на лбу, который загнут к груди, а затем выпрямлен, и зверь этот столь силен, что пробивает рогом любого другого зверя, сколь бы крепок он ни был. Сказывали они, что в той стране водится много таких животных. Цветом та шкура напоминает оленью, а шерсть на ней длиною в человеческий ноготь».

В Новом Свете место нашлось даже гарпиям. В греческой мифологии эти омерзительные полуженщины-полуптицы, отличавшиеся диким и злобным нравом, связывались со стихиями: как ветер, неожиданно налетали они, похищали детей и столь же внезапно исчезали. Со слов конкистадоров, покорявших Панаму; Педро Мартир рассказал о появлении этих существ на побережье Дарьенского залива. Примечательно, что прилетают они, как и положено по мифологическим канонам, во время бури. «Вдруг поднялся яростный ветер, вырывавший с корнем деревья и уносивший в воздух деревянные дома туземцев, и принес ураган в ту землю двух птиц, подобных гарпиям, о коих повествовали древние, ибо те птицы имели женские лица во всех их чертах — подбородок, рот, нос, зубы, брови и завлекательные глаза. Одна из тех птиц была столь невообразимой величины, что под ее тяжестью ломалась любая самая толстая ветвь дерева. Она похитила индейца и взлетела на вершину утеса, чтобы пожрать его там; и таков был ее вес, что даже на камнях остались глубокие следы ее когтей. Другая птица была поменьше, очевидно, ее дочь». Индейцы, рассказывает Мартир, задумали избавиться от опасного соседства и разработали хитроумный план. Они вырезали из дерева скульптуру человека в полный рост, ночью установили ее на поляне, а сами спрятались в зарослях. На рассвете старшая гарпия клюнула на приманку — тут-то индейцы разрядили в нее свои луки и убили ее. Младшая гарпия предпочла больше не связываться с людьми и убралась неизвестно куда.

Важно подчеркнуть, что в трудах хронистов все эти мифические существа описывались наравне с реальными американскими животными — такими как ягуар, кайман, броненосец, скунс — и, главное, с той же степенью внутреннего изумления. Поэтому читатель (да и сам хронист) той поры оказывался перед выбором: либо верить всему, либо не верить ничему, а отшелушить в этой области истину от вымысла ему даже и в XVII в. было затруднительно. И хронист, собиравший «достоверные» сведения, а вслед за ним и читатель предпочитали верить всему.

Разумеется, чудесный бестиарий Нового Света далеко не исчерпывался упомянутыми существами, как не исчерпывался он и животными злобными и опасными для человека. Чтобы не создавать превратного впечатления об американской фауне как о скопище отвратительных чудовищ, завершим эту под-главку фрагментом из «Всеобщей истории Индий» Гонсало Фернандеса де Овьедо-и-Вальдеса; «Уж коли речь зашла о грифоне, то дошли до меня слухи о другой диковинке, не менее удивления достойной: сказывали мне, что в южной земле, где Перу, видели зверька вроде обезьянки из породы длиннохвостых, каковая от головы до средины туловища вкупе с передними лапами покрыта перьями всяких разных цветов и оттенков, а далее вплоть до хвоста — гладкой и мягкой шерсткой рыжеватого цвета, как у светлого леопарда. Размерами тот зверек чуть превышал ладонь, а характером, говорят, был весьма покладист и легко привыкал к человеку. В городе Санто-Доминго побывали достойные доверия люди, кои утверждали, будто своими глазами видели такого котика и даже держали его в руках, и был он точь-в-точь таким, каким я описал его; а еще того удивительнее их уверения, что зверек сей, бывало, сидючи на плече хозяина либо там, где его привязывали, принимался по своему желанию петь, как соловей или горный жаворонок, и начинал с тихих трелей, а засим мало-помалу возвышал голос и пел куда громче упомянутых птиц и куда с большим разнообразием, даже выводя сладкие мелодии, отчего пение его доставляло превеликую радость, и длилось оно столь долгое время, сколь длится пение птиц, к тому расположенных. Иные сочтут, что зверек сей произведен на свет от любовной связи какой-нибудь птицы с котом или с кошкою, коль скоро он унаследовал в своем облике черты этих двух существ. Однако я придерживаюсь другого мнения, обосновывая его несовместимостью органов размножения птиц и котов, и посему я полагаю, что существо сие родилось вовсе не вследствие таковой связи, а является естественной и особой разновидностью животного мира наподобие грифона, благо зиждитель природы создал куда более великолепные и удивительные творения, заслужив славу и хвалу на веки вечные».

Полулюди-полурыбы с незапамятных времен известны многим народам. Древнейшим прообразом рыбохвостых людей следует считать, очевидно, вавилонского бога Оаннеса. Халдейский жрец и астролог Берос, живший в III в. до н. э., рассказал, что древние шумеры существовали как животные, пока из морских вод не вышел Оаннес и не научил жителей Вавилонии наукам, искусствам, письму, строительству и земледелию. Берос дал и описание его облика: «Тело божественного животного похоже на рыбье. Под рыбьей головой у него другая голова. Есть у него и человеческие ноги, сросшиеся с рыбьим хвостом. Он одарен разумом, а речь его связная и понятная». С течением веков Оаннеса стали изображать иначе: скульптурные изображения, найденные в Хорсабаде, представляют его с торсом и головой человека и рыбьим хвостом вместо ног.

А прародительницей морских дев — греческих сирен, нереид и наяд, немецких лорелей, славянских русалок и иже с ними — можно назвать богиню луны и рыболовства древних финикийцев, заселявших побережье Малой Азии во II–III тысячелетиях до н. э. Звали эту богиню Атаргатис. По словам греческого писателя Лукиана (ок. 120 — ок. 190), «она наполовину женщина, но от бедер у нее растет хвост». В этом обличье она предстает и на древних финикийских монетах. Впоследствии греки отождествляли Атаргатис с Афродитой, рожденной, как известно, из пены морской.

Афродиту в ее путешествиях нередко сопровождал тритон — как считалось, сын бога моря Посейдона и нереиды Амфитриты. В произведениях искусства обычно изображалось несколько тритонов в образе резвых и шаловливых рыбохвостых мальчуганов, дующих в раковины.

В отличие от тритонов, греческие сирены обладали отнюдь не мирным нравом. Эти демонические существа, рожденные богом реки Ахелоем и музой Мельпоменой, унаследовали от отца дикую стихийность, а от матери-музы — божественный голос, который они употребляли на то, чтобы заманивать путников и умерщвлять. Первоначально сирены представлялись в виде птиц с женской головой. Эти коварные существа обитали не в море, а на островах и скалах, усеянных костьми их жертв. Напомним известный эпизод из «Одиссеи» Гомера: