Слушая речи царя, встал и взволновался народ, подобно бурному морю. С громкими криками бросились ахейцы к кораблям, столбом поднимая пыль по дороге: перекрикиваясь между собою, убеждали они друг друга живее приниматься за дело и спускать корабли в море. Агамемнон и другие вожди опустили тут руки. И непременно отплыли бы ахейцы и, вопреки судьбе своей, воротились бы в Аргос, если бы в их дело не вмешалась сила бессмертных. Гера, питавшая непримиримую вражду к троянцам, устрашилась при мысли, что греки могут уплыть на родину, не разрушив Трои. Стала она просить Афину поспешить в стан греков и удержать их. Быстро спустилась Афина с вершин Олимпа к аргосским кораблям и увидела здесь мудрого Одиссея: объятый скорбью, молча стоял он у своего корабля и один из всех ахейцев не думал спускать его на воду. Подошла к нему богиня и сказала: «Так вы точно собираетесь бежать отсюда? Вы хотите, стало быть, увенчать Приама славой и оставить троянцам Елену, из-за которой столько ахейцев пало здесь, под стенами Трои, вдали от родной земли? Нет, не быть этому! Иди скорей к народу и убеждай каждого из ахейцев не спускать кораблей в море». Узнал Одиссей голос благосклонной к нему богини; быстро сбросил он на руки вестника своего Эврибата верхнюю одежду и поспешно отправился в стан. На пути ему встретился Агамемнон. Взял Одиссей у него из рук скипетр и со скипетром пошел далее: всех попадавшихся вождей он удерживал убедительным дружеским словом, заставлял воротиться назад и убеждать других, крикунов же и буянов разил скипетром и обуздывал грозною речью.

Так ходил Одиссей по стану и овладевал ахейцами, и гнал их прочь от кораблей. Бурно бросился народ от кораблей и стал собираться на место совещания; шумела и волновалась толпа, как разбивающиеся о берег морские волны. Рассевшись по урочным местам, ахейцы, мало-помалу, смолкли; один только голос осмеливался в то время поносить вождей. То был Терсит, дерзкий и безобразнейший из всей рати. Был он косоглаз и хромоног, горбатые плечи его спереди совершенно сходились между собой, промеж уродливых плеч острым клином торчала почти безволосая голова. Питая непристойные помыслы, он всегда поносил вождей и осмеивал их, если только мог придумать про них что-нибудь смешное для народа; более всех других вождей злословил он славнейших между ними — Ахилла и Одиссея. Теперь же он поносил Агамемнона и кричал пронзительным голосом: «Что ты сетуешь, Атрид? Шатры твои переполнены медью и пленницами — избранными пленницами, которых тебе первому отдаем мы, арговяне, когда возьмем неприятельский город. Или золота у тебя мало и ждешь ты, чтобы кто-нибудь из троянцев принес тебе выкуп за пленного сына, которого пленил я или другой кто из арговян? Или не хочешь ли ты новой жены? Нет, нехорошо тебе, вождю нашему, вовлекать нас, ахейцев, в беды. Трусы мы, ахеянки мы, не ахейцы! Вставайте-ка, отплывем ко дворам; пусть останется под Троей один, насыщается добычей, пусть узнает, служим ли мы ему подпорой в бранном деле или нет. Он, вот недавно, отнял у Ахилла пленницу и владеет теперь ею. Баба тоже и Ахилл, а то — полно бы тогда тебе, Агамемнон, обижать ахейцев!»

Такими речами поносил Терсит Агамемнона, владыку народов. Но внезапно подошел к нему Одиссей, с царским скипетром в руках, грозно взглянул на него и воскликнул: «Смолкни, безумный крикун! Из всех ахейцев, пришедших под Трою вместе с сынами Атрея, нет никого презренней тебя. Осмелься только еще позлословить Атрида — пусть не сносить мне головы на плечах, пусть не зваться мне больше отцом Телемаха, если я не сниму с тебя одежд и не опозорю тебя, не прогоню, избитого и плачущего навзрыд, из народного собрания к кораблям!» С этими словами он так ударил Терсита скипетром по спине и по плечам, что из-под тяжелого скипетра вдруг вздулась багровая полоса, и крикун, заплакав, сжался и, трепеща от страха, сел на место. С безобразно наморщенным от боли лицом отер он со щек слезы; глядя на него, ахейцы, как ни были смущены в то время, смеялись от всего сердца и говорили друг другу: «Правду сказать, много славных дел совершил Одиссей; только нынешнее дело — самый знаменитый из всех его подвигов».

Выступил тогда перед народным собранием Одиссей с царским скипетром в руках; возле него стала Паллада Афина в образе вестника. Вестник воззвал к народу и повелел всем смолкнуть — чтобы и в ближних, и в дальних рядах слышны были слова Одиссея. Начал он речь и стал убеждать ахейцев не покрывать позором Агамемнона, которому обещали они не возвращаться из-под Трои до тех пор, пока не сокрушат ее твердынь. «Лучше подождать и потерпеть, — убеждал Одиссей. — Близится время, в которое, по предсказанию Калхаса, ахейцы должны одолеть троянцев и взять их город». Словом своим Одиссей пробудил воинственный дух в ахейцах — веселые крики раздались в толпах народа, но снова все стихло, когда стал говорить мудрый старец Нестор. Обратил старец речь свою к Агамемнону и побуждал его вести и теперь данайцев в битву с той же непоколебимой твердостью, какой отличался он и прежде. Но, чтобы испытать вождей и узнать, какой из народов робок и какой мужествен, Нестор советовал Агамемнону разделить ахейцев на племена и колена и каждое из колен посылать в битву отдельно: тогда будет видно и то, почему невредимы стоят илионские твердыни — по воле ли бессмертных или по слабости войска и незнанию вождями ратного дела. Радостно отвечал ему Агамемнон: «Всех ты нас, старец, превосходишь мудростью! Будь у меня в войске десять таких советников, как ты, скоро пал бы тогда перед нами город Приама, обращенный в прах. Но лишь беды одни посылает мне Зевс: вступил я из-за пленной девы во вражду с Ахиллом; сам я начал ту распрю. Если же когда-нибудь мы снова примиримся с ним, не устоять тогда Трое. Теперь, ахейцы, ступайте обедать, подкрепите силы свои для битвы. Наточите копья, изготовьте щиты, дайте корм коням и тщательно осмотрите колесницы: целый день, без отдыха, будем мы биться с врагами. Кто же станет уклоняться от битвы и останется возле судов — тот будет добычей псам и плотоядным птицам».

Громкими криками отвечали ахейцы на речь царя. Зашумели народные толпы подобно волнам, вздымаемым бурей и напирающим на прибрежные утесы. Вскоре дым поднялся над шатрами ахейцев: спешили они скорее обедать и приносили жертвы — каждый тому из богов, от которого ждал и просил помощи в предстоящей битве. Царь Агамемнон принес в жертву Зевсу тучного пятилетнего быка и пригласил к обеду знатнейших из вождей ахейской рати — Нестора и Идоменея, обоих Аяксов, Диомеда и Одиссея; незваный пришел также к нему и брат его Менелай. Когда они привели к алтарю жертвенного тельца и приготовились приступить к принесению жертвы, громко взмолился царь Агамемнон: «Славный, великий Зевс! Прежде чем зайдет солнце и низойдет мрак на землю, пошли мне разрушить дом Приама, разбить на груди Гектора крепкую броню и поразить союзников его!» Так взывал он к Зевсу. Но бог не склонился к его мольбе: принял он жертву, но труд и беду готовил державному Агамемнону.

Кончив жертвоприношение, Агамемнон велел глашатаям сзывать народ на битву. Быстро собирались и становились в строй ахейцы. В среде вождей явилась Паллада и, вооруженная эгидой, носилась по ратным рядам и возбуждала воителей к битве. Мужеством и силой исполнились ахейцы и вновь готовы были биться без устали; битва стала им милее возвращения на родную землю. Так бесчисленными, шумными толпами выступили они на поле битвы; краше всех вождей ахейских был в тот день державный Агамемнон, Зевсу подобный лицом и очами, мощной грудью — Посейдону, станом — Арею.

Ирида, быстрая вестница Зевса, приняв вид соглядатая Полита, принесла троянцам весть о приближении ахейской рати. Троянцы же в то время собрались на совет перед вратами Приама. Тотчас распустил Гектор собрание, и народ троянский бросился к оружию; пешие и конные — все шли толпами из города навстречу неприятелю. У древней могилы Мирены троянцы и их союзники построились в боевой порядок и под предводительством Гектора пошли далее с громкими криками, подобными тем, которые издают журавли, летящие стаей высоко над землей к Океану на брань с малорослыми пигмеями. Ахейцы же густыми толпами подходили к ним в безмолвии, готовые стоять один за другого до последней возможности. И когда обе рати сблизились, из рядов троянских выступил вперед Парис; у него за плечами, прикрытыми леопардовой шкурой, висел лук, при бедре — меч, в руках у него было два острых копья. Высоко поднимая те копья, он стал вызывать храбрейших из ахейцев на единоборство с собой. Когда увидел его, гордо выступающего перед ратью, Менелай, возрадовался он, как радуется голодный лев, неожиданно набредший на лакомую добычу, на рогатого оленя или горную серну; замыслил он тут же отомстить похитителю и быстро, во всеоружии, спрыгнул с колесницы на землю. Но лишь заприметил его Парис — побледнел от страха и бросился назад в ряды троянцев так же стремительно, как отскакивает назад путник, внезапно увидевший перед собой ехидну. Мужественный Гектор возмутился робостью брата и стал его корить и позорить горькими словами: «Жалкий Парис, герой лишь по виду, женолюбец! Лучше бы тебе не родиться на свет или умереть безбрачным! Лучше бы это было для тебя, чем служить поношением и позором для целого света! Слышишь, ахейцы издеваются над тобой и говорят, что очень ты красив с виду, а нет в тебе ни силы, ни отваги. Трус! Ведь хватило ж у тебя храбрости плыть за море, в чужую землю, и похитить красавицу, сестру и невестку мощных воителей — что ж не вышел ты теперь на бой с Менелаем! Узнал бы ты, у кого похитил жену: не помогли бы тебе ни кифара, ни дар Афродиты — пышные кудри и красота. Робок троянский народ, а то давно бы им надо побить тебя камнями за те беды, которые навлек ты на них!» Устыженный, отвечал ему Парис: «Гектор, ты вправе хулить меня! Непреклонно твое сердце и нелюбовно ко мне; но не порочь ты даров Афродиты: благодатны дары бессмертных. Если желаешь, чтобы я вышел на бой, вели успокоиться и ахейцам, и троянцам: я выйду перед ратью и сражусь с Менелаем. Кто из нас победит — пусть возьмет тот и Елену, и все сокровища. Вы же заключите тогда мир: вы мирно владейте Троей, а ахейцы пусть плывут назад, в Ахайю».