Малкольм Лекки был первым из их семьи, кому суждено было пасть на этой войне.

Он был смертельно ранен в битве при Монсе, но отказался сложить с себя свои врачебные обязанности, а спустя четыре дня скончался. Джин и ее супруг не получали о нем никаких известий, пока в конце декабря не пришло сообщение о посмертном награждении его Орденом за отличную службу.

Тем временем произошло сражение на Марне. Матушка, узнав, как любезные ее сердцу французы сумели переломить ход отступления и заставить Непобедимых тевтонцев остановиться, расплакалась. Все было, конечно, не так просто, но все же французам удалось не потерять головы, а немцам — нет. Им пришлось отказаться от мысли разгромить французскую армию, они дрогнули, стали отходить, и затем фон Клюк повернул к Ла-Маншу.

Кингсли вступил в ряды Королевских медицинских войск в начале сентября.

Идея войны была ему отвратительна. Когда-то давно он писал отцу, что после первых же опытов в анатомическом театре его вывернуло наизнанку. Но вот, все тщательно взвесив, он решил, что оставаться в стороне просто непорядочно.

«Я, пожалуй, не стану получать офицерского звания, — говорил Кингсли. — Быть рядовым вполне достаточно». И он ушел на войну вместе с тысячами других юношей, а в октябре бесчисленные полчища серых дервишей, подкрепленные 14 свежими дивизиями, при поддержке ураганного артиллерийского огня двинулись в наступление на Дюнкерк, Кале и Булонь.

Отец Кингсли, отстраненный от действительной службы, уяснил, что правительство возлагает на него иные задачи: выступления в печати и перед публикой. Но этого ему было мало. И границы своего поля деятельности он предпочитал устанавливать сам.

На рассвете 22 сентября в затишье после шторма подводная лодка У-9 обнаружила три британских патрульных крейсера — «Абукир», «Хог» и «Кресси» — старые, несовременные корабли, чей эскорт был рассеян штормом. От первой же торпеды, пущенной с У-9, «Абукир» опрокинулся на штирборт, как старый дырявый чайник. «Хог» и «Кресси» поспешили ему на выручку, представляя из себя великолепные мишени для торпед. Все три корабля затонули, похоронив на дне моря 14 сотен человек.

«Что вытворяют эта подводные лодки?» — вопила обозленная и потрясенная случившимся публика.

Но для автора «Опасности!» тут не было ничего нового. Он-то уже имел кое-какое представление о том, на что способны подводные лодки. Только несчастным, что захлебывались и тонули вместе с идущим ко дну судном, от этого не легче.

На борту современного военного корабля устанавливалось всего несколько шлюпок, потому что шлюпки огнеопасны и разлетаются в щепки, когда дело доходит до серьезных боевых действий. Но разве можно говорить о каких-то серьезных боевых действиях применительно к торпедам или плавучим минам: при встрече с ними вам предоставляется только одно — тонуть. На подбитом «Абукире» матросы сбрасывали в воду все что не тонет, вплоть до пустых канистр, что могло помочь удержаться на поверхности.

«Неужели действительно невозможно, — писал Конан Дойл в „Дейли Мейл“, развертывая кампанию в прессе, — придумать что-нибудь — пусть хотя бы надувные резиновые пояса — что могло бы дать морякам шанс на спасение? Теперь, когда их сопровождению запрещено держаться вблизи (речь идет о спасательных судах, уязвимых для торпед), этот вопрос стал еще насущней».

Не прошло и недели, как был отдан приказ о срочной поставке флоту четверти миллиона надувных резиновых жилетов весом по три унции, которые моряки могли бы носить при себе и надувать в случае необходимости.

Но в холодной воде или при волнении на море такое спасательное приспособление лишь продлевает смертную агонию. Конан Дойлу стало это очевидно, когда при ясной луне и сильном декабрьском ветре в Ла-Манше был подбит торпедой крейсер «Формидабль».

В чем же он видел решение проблемы?

Использование надувных резиновых лодок. По-настоящему резиновые лодки оценили только во второй мировой войне. Но письмо его на эту тему можно найти в «Дейли Кроникл» уже 2 января 1915 года.

Для него существенна была человеческая жизнь. «Мы можем уберечь или заменить корабль. Но мы не можем уберечь людей».

Шел 1915 год. Началась нескончаемая бойня в окопах. Кайзеровское наступление на порты Ла-Манша удалось сдержать и остановить, что вселило в англичан призрачные надежды. Теперь уже никто не мог шевельнуться. Через всю Францию уродливой незыблемой дугой от Северного моря до Альп пролегла линия траншей. Прорвать ее можно было не иначе как лобовой атакой. Вот достопамятная география этих событий: Ипр, Аррас, Сомма, Суассон, Верден — в течение почти четырех лет окопная линия меняла свои очертания всего на какие-нибудь несколько миль или даже ярдов.

И с самого начала Смерть не отдавала предпочтения именно Западному фронту. На Востоке армии царской России внедрились так глубоко на территорию Восточной Пруссии, что обеспокоенные этим обстоятельством немцы перебросили туда два армейских корпуса из Бельгии и Франции; это, как писал Конан Дойл, вполне могло решить исход битвы на Марне. Танненберг и Мазурские озера были обагрены русской кровью. К концу 1914 против союзных войск выступила Турция.

В начале 1915 года Великобритания попыталась разрубить мертвый узел на Западном фронте, ударив в единственно возможном направлении с фланга. Если бы соединенными действиями на море и на суше удалось захватить Дарданеллы, то можно было бы надеяться прорваться с изнанки Европы и помочь России ударом по врагу с другого конца. Военным кораблям предстояло пробиваться в узком проливе под огнем турецких крепостей.

Но вернемся в Уиндлшем.

«И вот, после полуночи — в постель, — писал Конан Дойл в начале лета. — Окно моей спальни открыто. Бросая последний взгляд на небо, улавливаю в отдалении все тот же тупой, пульсирующий гул, с которого день начался».

Теперь это была вторая битва на Ипре — изнурительная, агонизирующая в кошмаре газовых атак.

Газовые атаки еще более обнажили недавно проявившиеся недостатки в амуниции, которые, как поговаривали, были в британской армии катастрофическими. Но Ипр преподал и другие, если и не новые, то весьма суровые уроки.

«Такие атаки, как 9 мая, — писал Конан Дойл в июле, — когда несколько бригад теряют почти половину своего наличного состава, пытаясь преодолеть жалких 300 ярдов, отделяющих их от германских траншей, ясно показывают, что войска без всякого прикрытия не могут пересечь зоны, контролируемой пулеметным огнем. Следует либо отказаться от подобной тактики, либо найти способы искусственной защиты людей».

Военному министерству он предложил некоторые виды нательной защиты, которая могла бы хоть как-то предохранить две жизненно важные точки: голову и сердце.

Помимо выступлений и статей, которые просило от него правительство, он работал в то время над историей британской кампании во Франции и Фландрии. И помогали ему в этом генералы верховного командования, снабжавшие его всеми интересующими его подробностями.

И пока в его кабинете нагромождались материалы для работы (его секретарь стал теперь майором Вудом и находился на фронте недалеко от подполковника Иннеса Дойла), даже этот тихий уголок страны окрасился в военные цвета. В Кроуборо, где расквартировался полк территориальных войск, Джин открыла дом для бельгийских беженцев. Конан Дойл вскоре собирался устроить в Уиндлшеме клуб для канадцев, а тем временем каждую субботу давал ужин для сотни канадских офицеров.

По ночам восточное побережье тонуло во мраке затемнения и тьма распространялась в глубь страны. Над Англией неподвижно завис шестисотфутовый цеппелин, характерным шипением смахивая на гремучую змею.

«Полдюжины крепких суфражисток, — огрызнулся Конан Дойл, — причинили бы не меньший урон». И уже серьезнее заговорил он в «Политике убийства»: «Политика эта идиотична с военной точки зрения; нельзя придумать ничего, что бы так подстегивало и укрепляло гражданскую самооборону».