— А мы там веселились! — перебил Злобин, и нехорошо, неловко стало людям, помнившим его хладнокровие и невозмутимость в военной обстановке, — так нервно исказились черты его лица, с такой ненавистью посмотрел он на свою малютку жену, на ее искусные локоны и бантики ее прозрачной блузки. — Ты сама опошляешь все: и верность, и дружбу, и даже любовь к родине.

— Я?! — Раечка разразилась истерикой, но никто не тронулся с места, чтобы помочь ей.

— Ни стыда, ни совести! — пробурчал Злобин, сумрачно глядя, как изгибалась она на стуле, то хохоча, то рыдая.

Только Галина Остановка подошла к ней со стаканом воды и, взяв за руку, сказала:

— Пойдемте в спальню, там посидите, успокойтесь, перестаньте, а то ребенка напутаете.

Раечка нехотя повиновалась: чувствуя, что снова хватила через край.

Что касается ребенка, то Мишутка совсем не испугался. Наоборот, он с живейшим любопытством наблюдал дикую сцену этого «куража», уверенный, что дядя Леонид сейчас отшлепает свою капризную Раечку.

— Вы уж простите! — сказал Злобин, с горькой, виноватой усмешкой посматривая то на Ларису, то на друзей.

— Полно, Леонид Алексеевич! — сердито ответил за всех Решетов. — Разве мы не знаем твою взбалмошную супругу! Не в ней дело. За тебя больно, дорогой!

«Как это возмутительно!» — думала Варя, глядя на Ларису, которая сидела, опустив голову, точно стыдясь смотреть на окружавших ее людей.

Ларисе было очень тяжело. Ведь такое не редко встречалось в ее жизни. Пусть в иной форме, но ее уже не раз оскорбляли. За что же? За то, что она красива и одинока? Но разве она виновата в своем одиночестве? Разве она сама разрушила свою семью?

Она выпрямилась и встретилась со взглядом Аржанова. Он смотрел на нее явно расстроенный, но что-то большее, чем жалость, чем простое человеческое сочувствие, светилось в его глазах. Если бы он посмотрел на нее так до выходки жены Злобина!.. Если бы Лариса ощутила эту теплоту при первой встрече, или когда приходила к нему по поводу Наташи, или сегодня, когда он здоровался с нею! А сейчас… Можно ли так смотреть на нее после нанесенного ей оскорбления?!

Брови Ларисы нахмурились, и взгляд ее стал задумчиво далеким.

— Я часто думаю о судьбе миллионов женщин, так же, как я, лишенных семейного счастья. Кто мы? Матери и кормилицы своих детей, труженицы, отдающие силы общему делу, а в личной жизни мы однокрылые птицы. Война обломала нам крылья, и, конечно, мы не можем летать вместе со стаей. — И еще у нее вырвалось с глубокой грустью: — Как хорошо, что здесь не было Алеши!

Ошеломленная многолюдством и суетней, Елена Денисовна поглядела вслед такси, снова покатившему по московской улице, просторно огороженной каменными громадами домов. По горячему асфальту тротуара сплошным потоком текла толпа людей, а между тротуаром и точно под гребенку подстриженной живой изгородью, за которой зеленели липы бульвара, бежали автомобили. И в центре широченного проспекта среди бульваров, протянувшихся вдаль своими аллеями, тоже катились машины. Как перебраться на ту сторону через этот поток, если понадобится? Как тут не растеряться?

Варенька почему-то не встретила на вокзале: то ли телеграмму не получила, то ли заболела. Ивану Ивановичу, конечно, некогда. Но и Варя теперь уже не прежняя простенькая, милая девочка, может быть, заважничала, став врачом и женой профессора? Шутка сказать! Елене Денисовне ни разу не приходилось видеть живого профессора. Не зря ли приехали-то?! Да еще с узлами, с чемоданами… Ничего доброго, но барахла накопилось порядочно за долгую жизнь на одном месте. И то не бросишь, и это жаль. А в дороге с вещами трудно. И Наташка… Девочке четырнадцать лет, впервые отправилась в такой далекий путь и, вместо того, чтобы помочь матери, глазеет по сторонам, всем интересуется, с посторонними в разговоры вступает. Каждому забавно поболтать с хорошенькой девочкой. Елена Денисовна не обманывалась: кудрявая, будто баранчик, голубоглазая Наташка привлекала общее внимание. До сих пор сдержанная, даже степенная, она сейчас на себя не похожа: развязался-таки язычок. Да как не вовремя развязался!

Стоит Елена Денисовна, раскрасневшись от жары, возле груды вещей под каменной аркой ворот и волнуется: тот ли двор, тот ли дом? Во дворе народу полно: роют ямы для посадки деревьев, землю на салазках тащат, кругом бегают ребятишки, машины фырчат, осторожно пятясь нагруженными кузовами.

— Наташа! Поди узнай, где эта квартира! Дворника спроси. Вон в фартуке… дворник, наверно. Да нет, стой, не ходи! Я сама пойду.

Елена Денисовна поспешила к дворнику, но в группе людей с лопатами вдруг столкнулась с Варей.

Словно и не пролетали над ними одиннадцать лет. Да каких лет! Ну точь-в-точь как на Каменушке: стоит Варенька с лопатой в руках, в серой кофточке и черной юбчонке, в тапочках на босу ногу. Только косы не разметаны по плечам, только округлились плечи и стан. Вот она — теперь жена доктора Аржанова!

Варя взглянула, ахнула, выронила лопату, обхватила сильными руками в грязных нитяных перчатках шею своей приемной матери, прижалась, расцеловала и тихо-тихо всплакнула на ее широкой груди.

— О чем ты, Варюша? — тревожно спросила Елена Денисовна. — Или неладно что?

— Нет, все хорошо. — Варя быстро сдернула одну перчатку, вытерла лицо концом Хижнячихиной косынки. — Где же Наташка? Показывайте скорее! Ой., какая! Иди, я тебя расцелую. Сейчас Мишутку приведу, он У тети Гали… у Галины Остаповны, а Ваня и Решетов — это муж Галины Остаповны — вот в том углу тоже ямы роют. У нас воскресник! Двор хотим озеленить. — И Варя снова, точно девочка, повисла на крепкой шее Елены Денисовны. — Ох, как хорошо, что вы приехали! Я вас так ждала! Сейчас только отпрошусь у своего бригадира. — И побежала, оборачиваясь и махая рукой.

У Елены Денисовны сразу отлегло на сердце.

«Двор озеленяют. Это и мы потрудиться тут можем. А то сплошной камень, оттого жарища и духота. Вот Деничка-то мой охотник был сады разводить!» — вспомнила она, поискав взглядом Наташку, на этот раз смирно восседавшую на большом рыжем фанерном чемодане.

— Здравствуйте, дорогая Елена Денисовна! — приветствовал издали Иван Иванович, подходя широким шагом. — Как доехали? Устали, наверно!

Он был в поношенных брюках и полуботинках, в тенниске с короткими рукавами. Тронутые проседью темные волосы забавно топорщились. Раскрасневшийся, выпачканный в земле, молодо блестя карими глазами, — видно, с удовольствием поработал, — он подошел и без всяких церемоний обнял и расцеловал просиявшую Елену Денисовну. И слезы навернулись у нее на глазах. Сразу вспомнилось довоенное время и то, что Аржанов был с ее дорогим Денисом в последние дни его жизни. Однако Елена Денисовна сморгнула слезы, обернулась к дочери.

— Это ведь Наташка!

На лице доктора изобразилось удивление, затем он весело рассмеялся:

— Вот так да! Ну, здравствуй, таежница! — И, расцеловав Наташку, шутя взлохматил ее и без того растрепанные кудри.

— Смотрите, какой у нас сыщице! Мишутка, здоровайся! — запыхавшись, говорила Варя, неся полусонного мальчика, который зевал у нее на руках и протирал глазенки кулаками.

— Что же мы стоим на улице? Пошли! — спохватился Иван Иванович и взял деревянный сундучок и рыжий чемодан из фанеры, вызвав краску смущения у Елены Денисовны.

«Сколько хлопот доставили своим приездом», — подумала она, уступая вещи потяжелее подоспевшему на помощь Решетову.

В квартире Аржановых сразу стало тесно.

— Господи! Вам и самим-то негде жить, а вы еще нас к себе выписали! — сказала Елена Денисовна, осмотревшись. — Стесним мы вас совсем!

— Ничего, в тесноте, да не в обиде, — возразил Иван Иванович, вместе с Варей прикидывая, как рассовать вещи Хижняков. — Мы скоро новую квартиру получим, а пока проживем как-нибудь. Вам ведь не привыкать к трудностям!

— Да нам-то что!..