Молодой человек, неопределенно улыбаясь, сел. Некоторое время он с видимым удовольствием смотрел, как суетится этот плотный, темный, с усиками.
Да, да, шут возьми! Действительно: Аркашка Гурманов, во плоти и крови! «У телефона Гурманов!» — гроза русской прессы, властитель всех газет Петербурга и Москвы, король репортажа и биржевой делец… — и что еще?..
А, действительно, — что еще? Джон Макферсон-старший, там, в своем директорском кабинете, далеко за Охтой, долго вытирал бывало платком руки после встречи с Гурмановым. Николай Робертович Жерве был либеральнее: только посмеивался: «Полезная каналья!» А вот прошло шесть лет, и теперь он, Макферсон-младший, имеет честь состоять вместе с канальей… Да, кстати: Жерве?..
Ясный лоб Джона Макферсона слегка потемнел.
— Я, Гурманов, отнюдь не склонен ни таиться, ни скрываться в Петрограде, — суховато ответил он, вынимая из кармана новую пачку сигарет. — Да насколько я знаю, это и… это не понадобится при той ситуации, которая назревает… Кстати, Аркадий Веньяминович… Кажется, Елена Николаевна здесь? А где Николай Робертович? Где Левушка? Что вы знаете про них? Живы они? Впрочем… Нет, конечно, я — трамваем… Разве увидишь город из окошка такси?
Говоривший был англичанином, несомненным англичанином, от пачки «Мэриленда» в оловянной обложке до неправдоподобно-точного пробора в очень светлых прямых волосах. Но русский язык его не походил на заученную речь лондонского специалиста по странам Восточной Европы. Он говорил легко, свободно, небрежно — неторопливым и правильным говором прирожденного петербуржца…
— Я наткнулся на Елену Николаевну в трамвае, — сказал он. — При ней все еще этот… потомок самураев? По письмам я думал, что он уже давно… «шишел-вышел вон пошел…»
Аркадий Гурманов, уловив намек, озабоченно заглянул ему в глаза.
— Боря! — строго проговорил он, взглядывая тотчас затем на своего тучного друга. — Ты, что? Не замечаешь? Отправляйся туда, к воротам, толстоногое чудовище!.. Держись так, чтобы я тебя все время видел… Аппарат у тебя заряжен? Как только они появятся — сними шляпу. Помнишь?
Жирное плаксивое лицо Бориса Краснощекова вытянулось.
— Аркаша! — совсем сморщился он. — Ну вот, опять! Как только что-нибудь… Ну, разве я — помешаю? Вот всегда так: какая же работа без доверия?..
— Борис! — досадливо уронил журналист, и тот, второй, согнув широкую пухлую спину, нехотя передвигая толстые ноги в потрепанных брюках, понуро, но и покорно двинулся к выходу. Белокурая фрёкен с бумажными стаканами на бумажном подносике, нервно отшатнувшись — «О, антээкси!»[7], — ловко обогнула его огромную тушу. Минуту спустя можно было уже видеть в окно, как он пересекает шоссе, направляясь к воротам парка, около которых важно похаживал хмурый финский полицейский…
— Ну, вот, Ванечка! — проговорил, проводив его взором, Гурманов. — Он, конечно, предан мне, как пес, но… Вы представить себе не можете, как я рад, что к нам прислали именно вас. Скажу без стыда: получив указания, я еще не знал, кто едет… Недочет в информации!.. Свидание вчера назначал я не вам — «мистеру Коутс»… Но… видимо, вы и есть мистер Коутс, Джонни? Тем лучше. Что скажете нам?
Джон Макферсон-младший, сын Ивана Егоровича Макферсона, владельца огромной «Заневской мануфактуры», члена Петербургской городской думы многих созывов, племянник и единственный наследник Джорджа-Натаниэля Блекчестера, графа Блекчестер-Кэдденхед, барона Бичи-Хэд, виконта Гринхэд, дальний свойственник и любимец одного очень высоко поставленного в королевстве лица, вытянув ноги под столом, не гася улыбки, смотрел несколько минут в упор на экс-короля петербургской и московской печати…
— Чижик-пыжик, где ты был? — сказал он внезапно с легким вздохом иронии, и глаза его блеснули. — На Фонтанке водку пил! Если бы на Фонтанке, друг мой! Так вот где нам с вами пришлось встретиться, Аркадий Веньяминович! Вот где и вот как! Яшу Мольво помните?
— Яша Мольво расстрелян…
— Что вы? Впрочем — чему же удивляться? А вы что здесь поделываете, my dear?[8] Я подразумеваю — здесь, под этими «тимантти»? Вы как-то немного опустились…
В глазах Аркадия мелькнула быстрая тень.
— С вами, Ванечка, я, разумеется обязан быть откровенным… Правда, это — достаточно секретно, но… Я — жду! Сегодня, около двух часов дня, — голос его приобрел некоторую торжественность, — генерал от инфантерии Юденич…
— О, да! Он прибудет в Брунспарк на дачу лесного магната господина Михайлова для совещания с некоторыми заинтересованными лицами… — перебил его молодой человек. — Знаю. Но разве это сенсация вашего масштаба, господин Гурманов?
Журналист ожидал чего угодно, только не этого.
— По… позвольте, Макферсон?! — вскинулся он, широко открывая глаза. — Я не понимаю… Это же держится в такой тайне… Вы же сами говорите, что прибыли сюда только вчера… Его высокопревосхо…
— …дительство господин Юденич… Но, мой друг, я, как-никак, прибыл не из Або и не из Виипури, а из Лондона… Или вы думаете, что информация лакейской полнее, чем осведомленность кабинета директоров? О, Гурманов! Я вас помню другим! Раньше вы не были таким наивным! Вы плохо следите за передовыми «Таймс». Несколько дней назад эта газета писала довольно ясно: «Если мы посмотрим на карту, мы увидим, что лучшим подступом к Петрограду является Балтийское море. Кратчайший и самый легкий путь лежит через Финляндию. Финляндия — ключ к Петрограду, а Петроград — ключ к Москве…» Это — понятно: для старой матери-Англии море всегда лучший путь! А вы хотите, чтобы я не знал, что творится у вас в Гельсингфорсе!
— Послушайте, Джонни! Но ведь идея о выдвижении генерала Юденича возникла буквально вчера и ведь это же еще не наверное… Существуют колебания… Всем известно, что Маннергейм — против, что Иван Лайдонер — колеблется… Правда, широкие круги русских…
Джон Макферсон смотрел на своего собеседника своими темными, очень равнодушными теперь глазами.
— Ай’м сорри![9] — чуть-чуть двинул он сигаретой. — Судя по тому, как мне вас аттестовали, с вами я могу быть… откровенным. All right! Будем вполне откровенными!
Месяца два назад патрон призвал меня к себе. Он был ворчлив, недоволен, тер рукой лысину. «Кэдденхед, мальчик! — как всегда играя, сказал он (иной раз он зовет меня так авансом), — я ничего не понимаю в этих ваших „медвежьих“ делах! Глупая история: до сих пор в Прибалтике британские интересы представляет личность нелепая — фон дер Гольц… Мне вспоминается сочетание: фон дер Гольц-паша! „Фон дер“ — это еще куда ни шло, но „паша“ — переходит границы! Нам нужен там наш губернатор. Кого сунуть в эту дыру? Сид Рэйли (вы знаете Сиднэя, Гурманов?) Сид Рэйли рекомендует мне своего доброго приятеля, генерала Юденича… Разрази меня гром, мальчик, если я могу отличить их друг от дружки, этих русских вояк. Вы знаете этого? Что он собой представляет?»
— Да, я знаю его, сэр… Ничего особенного: бык по интеллекту и крокодил по алчности… Способный вояка…
«Точь-в-точь то, что требуется! — фыркнул он. — Как раз, что мне нужно! Рэйли знает, с кем сводить дружбу! Гм… Дядя этого Гольца стал полутурком… Юденич, насколько я понимаю, туркобойца… Удивительная страна ваша Россия, Макферсон! Завидую вам, потому что вам предстоит отправиться туда. Мы не воюем с русскими, ни в коем случае — нет! Но ведь мы убиваем тех из них, которые должны быть убиты. Так вам придется поприглядеть за господином Юденичем… И, может быть, дать ему пинок в крестец, если Рэйли ошибся… Возражения есть?»
Возражений не нашлось, Гурманов. Ни у меня против поездки, ни у дяди Сэма против господина Юденича, что существенней. И вот я беседую с вами. А вы удивляетесь, откуда мне известно, что сегодня… Вы плохо думаете о старикашках, корпящих там, в Уайт-Холле! Хуже даже, чем думаю о них я сам. Что-что, а это-то они знают! Ну… «О'кэй»! — как говорят за океаном. Давайте беседовать серьезно. Главное мне известно. Мне нужны детали, Аркадий Веньяминович. Мне нужно почувствовать запах вашего сегодняшнего утра… Как и чем пахнет здесь?..
