Краем глаза я заметил изумленную рожу Санька: штурман лупил голубые гляделки, силясь понять, что это сейчас происходит. Ну и пусть смотрит… Бог с ним…
Миндалевидные глаза приблизились, разрослись, поглощая весь мир. В моем теле наросла сладкая истома, ощущение рук и ног исчезло, я не мог шевельнуть ни пальчиком, утопая в черных глазах…
— Саша, помоги мне его уложить, — услышал я сквозь бархатную тьму голос Ками. — Пусть поспит немного.
И, еще не отключившись окончательно, проваливаясь в восхитительный мрак, я услышал раскатистый и мощный…
Свой собственный храп.
— Не верю я… вот не верю! — Санёк был тверд и непреклонен. — Этой стерве не верю ни на грамм, ни на вот столечко! — И штурман практически сжал указательный и большой палец, показывая, что его доверие к Дженнифер стремится к нулю.
На совещании, посвященном актуальному вопросу «Что, блин, делать дальше?!», царило полное разногласие. Собрание состоялось снаружи, у борта вездехода. Причем собравшиеся расселись кто на чем, не брезгуя и отломанными гравитационной волной ветвями. В совещании не хватало спящего до сих пор Шварца и Жюльена Лебо, отправившегося в своем скафандре разведывать наш дальнейший путь. Зато вместо них, к величайшему негодованию Санька, присутствовала американская сторона, представленная изрядно помятой Дженнифер.
Думаю, у меня был не лучший, чем у профессора, вид: несчастного и измученного Проходимца разбудили, не дав поспать и трех часов. Если бы не какая-то медицинская гадость, которой обколола и напичкала мой организм Ками, я бы вообще не встал. К счастью, у шебекчанки была припасена аптечка, содержимое которой помогло мне не только встать на ноги, но и довольно-таки адекватно мыслить.
Теперь Ками с абсолютно невозмутимым видом (будто вовсе не она несколько часов назад одними лишь прикосновениями к вискам и шее отправила меня в объятия Морфея!) сидела на ветке рядом со мной, не внося ни слова в разгоревшуюся дискуссию. Я тоже не встревал в разговор, занятый тем, что украдкой разглядывал очень даже привлекательный объект — профиль Ками. За всеми перипетиями и встрясками прошедших дней я как-то и забыл, насколько девушка красива, так что теперь тайком любовался одновременно и мягкими, и смелыми чертами ее лица. Насколько я знал, матерью Ками была аристократка из азиатского мира Шебек, а отцом — неизвестный белый, или, как говорили на Шебеке, гайдзин. Азия и Европа столь гармонично сложились в чертах и фигуре шебекчанки, что создавалось впечатление искусственности этой красоты, как будто девушку специально рисовали для журнала японских комиксов. Вот только страшная это была красота. Зная сущность Ками, любоваться ее красотой лучше на расстоянии.
Санёк, заметив мои косые взгляды на девушку, раздраженно нахмурился и слегка пнул мою ногу, призывая поддержать его точку зрения. Я смущенно улыбнулся ему и изобразил внимание на своем лице.
Острую тему поднял Лука, тоже достаточно пришедший в себя для участия в совещании. Врач стоял на том, чтобы подключить пленных к ремонту вездехода. В ином случае при таком фронте работ Лебо в одиночку потратит не один месяц на оживление «этой груды металла», как выразился врач. Кроме Жюльена, никто из нас не разбирался в автомеханике, а одному из американцев довелось работать какое-то время в гараже, да и другой, похоже, имел дело с моторами.
К слову сказать, из пятерых штатовских спецназовцев в живых остались только двое. Тело одного из коммандос, убитого на месте взрывом, еще раньше выбросила Ками. Другой выпал в дверной проем, когда вездеход швыряла и переворачивала гравитационная волна. Его даже попытались искать, но безуспешно: Древний Путь, заваленный вырванными с корнем стволами деревьев и засыпанный камнепадами, представлял собой настоящий хаос, найти в котором что-либо не представлялось вероятным. Еще один вояка сломал не только ребра, но и шею, так что, глядя на него, я по-настоящему осознал всю ценность той защиты, что оказала мне Ками. Остальные двое американцев (действительно крепкие, тренированные ребята) отделались испугом, синяками и разбитыми лицами. Одного из них звали Дэйв (просто Дэйв, без фамилии), другого — Валентин Харп. Причем Харп откликался только на фамилию: видимо, свое имя ему почему-то не нравилось.
Теперь Дэйв и Харп должны были помогать Жюльену в восстановлении вездехода, и мне очень хотелось верить, что это у них действительно получится.
— Не, ну что за фигня?! — негодовал Санёк, морщась и дергая заклеенной пластырем щекой. — Здесь, вообще, есть хоть один адекватно мыслящий человек?
— Нам нет смысла пытаться что-либо против вас предпринимать, — сухо откаркала Дженнифер. — Задание мы провалили, своего транспорта у нас нет, местность мы не знаем — штурман погиб, Проходимец тоже отсутствует. Если попадем в руки партизан — нам крышка. С другой стороны, вам не помешают несколько пар рабочих рук… ну и оборона будет крепче.
Санёк негодующе вылупил голубые глаза:
— Не, ну вы слышали, что она несет! Оборона! Значит, оружие им дать! А может, проще самим… вон с той горы спрыгнуть? Чего они на нас силы и патроны будут тратить?!
— Лапшич, помолчите, — досадливо поморщился Лука. — Мы просто заключим союз на какое-то время. Как я понимаю, наши с госпожой Дженнифер интересы не пересекаются, кроме того, что ей с ее людьми нужно попасть на Сьельвиван. Для чего, кстати?
Профессор биологии и биохимии надулась брезгливой жабой.
Лука укоризненно, словно нашкодившему ребенку, улыбнулся и покачал головой:
— Госпожа Дженнифер, госпожа Дженнифер… зря вы так, зря! Мы к вам со всей душой: простили ваши проказы, шпионаж, предательство, захват вездехода…
Наш врач сейчас напоминал лису из пресловутой басни, ласково уговаривающую «голубушку» спеть что-нибудь. Во всяком случае, Дженнифер подходила на роль побитой жизнью вороны как никто. Ее покрытая синяками физиономия, изгвазданная одежда, растрепанной паклей торчащие волосы и усталый взгляд откровенно вызывали жалость. По крайней мере — у меня.
— Мы даже не выпытываем, что вы разыскиваете в этих Богом забытых джунглях, — продолжил Лука. — А ведь разыскиваете, а?
Дженнифер презрительно фыркнула и отвернулась.
«А ведь крепкая тетка, — размышлял я. — Другая бы давно расклеилась, „потекла“ от таких физических и моральных нагрузок. А эта ничего — держится. Правда, косится диковато на меня и на Ками, но это, пожалуй, до времени. Вот отдохнет, придет в себя — поплачем еще, что Санька не слушали».
Штурман как раз склонился к моему уху:
— Блин, Шварц в отрубе, наделаем без него ошибок!
«А ведь наделаем!» — мелькнула мысль.
Фридрих Францевич действительно крепко спал, обнимая продолжавшую дрыхнуть под воздействием снотворного Маню, и обильно извергал в пространство каюты алкогольные пары. К моему разочарованию, «специалист по сложным ситуациям» вчистую спасовал перед очередной проблемой. Возраст, наверное, сказывался.
Теперь в нашей разношерстной группе командование взял на себя Лука. Вроде бы он и не объявлял об этом громогласно, но ощутили это все.
Врач, внешне слабый (и бледный как мел, к тому же), но собранный и твердый внутри, сидел на куртке, опираясь спиной о шасси вездехода. Контина, не оставляющая его ни на секунду, так бы и держала руку Луки, но, видимо, стеснялась «большого общества».
Я, в свою очередь, нагнулся к уху Ками:
— Можно что-то сделать?
Ками кивнула, не меняясь лицом, встала и вскарабкалась в вездеход. Вскоре из дверного проема один за другим спрыгнули оба коммандос. Американцы, бросая хмурые взгляды исподлобья, вытащили из вездехода труп своего незадачливого товарища.
— Вон туда отнесите. — Ками легко соскочила на землю, указала на валявшийся метрах в десяти от вездехода ствол дерева. — Усадите.
Американцы посадили труп, оперши его спиной о дерево. Ками достала из какого-то отсека на своем костюме ярко-желтый шнурок, вернее, тонкое, не толще спички, гибкое кольцо, надела его на шею трупа. Кольцо тут же сжалось, плотно охватив шею.
